Франсуа VI Ларошфуко - Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры
Жерар Одран. «Аполлон раздает награды Наукам и Искусствам, а Минерва увенчивает Гения Франции».
Роспись сводов галереи Малых апартаментов короля в Версале.
Максимы
Наши добродетели{6} — это чаще всего искусно переряженные пороки.
То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью: так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины — доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть.
2Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.
3Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось вдоволь неисследованных земель.
4Ни один хитрец не сравнится в хитрости с себялюбием.
5Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни.
6Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков умом.
7Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые политиками как следствие великих замыслов, чаще всего являются плодом игры прихотей и страстей. Так, война между Августом и Антонием{7}, которую объясняют их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.
8Страсти — это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны; их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный.
9Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.
10В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой.
11Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность — к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости.
12Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров{8}.
13Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.
14Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться.
15Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой — завоевать любовь народа.
16Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда — и тем, и другим, и третьим.
17Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей.
18Умеренность — это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, — это желание казаться выше своей судьбы.
19У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего.
20Невозмутимость мудрецов — это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца.
21Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума — все равно что повязка для их глаз.
22Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.
23Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на нее идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведенному обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.
24Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью длительных невзгод, они этим показывают, что прежде их поддерживала не столько сила духа, сколько сила честолюбия и что герои отличаются от обыкновенных людей только большим тщеславием{9}.
25Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.
26Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
27Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.
28Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних.
29Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства.
30Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеждаем себя, что не в силах достичь цели; на самом же деле мы не бессильны, а безвольны.
31Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних.
32Ревность питается сомнениями; она умирает или переходит в неистовство, как только сомнения превращаются в уверенность.
33Гордость всегда возмещает свои убытки и ничего не теряет, даже когда отказывается от тщеславия.
34Если бы нас не одолевала гордость, мы не жаловались бы на гордость других.
35Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как и когда они ее проявляют.
36Природа, в заботе о нашем счастии, не только разумно устроила органы нашего тела, но еще подарила нам гордость, — видимо, для того, чтобы избавить нас от печального сознания нашего несовершенства.
37Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям, совершившим проступки; мы укоряем их не столько для того, чтобы исправить, сколько для того, чтобы убедить в нашей собственной непогрешимости.
38.Мы обещаем соразмерно нашим расчетам, а выполняем обещанное соразмерно нашим опасениям{10}.
39Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли — даже роль бескорыстия.
40Одних своекорыстие ослепляет, другим открывает глаза.
41Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к великому{11}.
42У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать всем велениям рассудка.
43Человеку нередко кажется, что он владеет собой, тогда как на самом деле что-то владеет им; пока разумом он стремится к одной цели, сердце незаметно увлекает его к другой.
44Сила и слабость духа — это просто неправильные выражения: в действительности же существует лишь хорошее или плохое состояние органов тела{12}.
45Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы.
46В привязанности или равнодушии философов{13} к жизни сказывались особенности их себялюбия, которые так же нельзя оспаривать, как особенности вкуса, как склонность к какому-нибудь блюду или цвету.
47Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от расположения духа.
48Нам дарует радость не то, что нас окружает, а наше отношение к окружающему, и мы бываем счастливы, обладая тем, что любим, а не тем, что другие считают достойным любви.
49Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.
50Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть несчастными, дабы убедить таким образом и других и себя в том, что судьба еще не воздала им по заслугам.
51Что может быть сокрушительнее для нашего самодовольства, чем ясное понимание того, что сегодня мы порицаем вещи, которые еще вчера одобряли.
52Хотя судьбы людей очень несхожи, но некое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.
53Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.
