Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”
Вдруг он взвился почти вертикально вверх и быстро полетел, часто взмахивая крыльями, к сидящим на голове, плечах и руках статуи галкам, завис над каменной фигурой — прямо над снежно-белой Вед и с ненавистью закричал:
— Улетай отсюда! Иначе мы убьем тебя!
— Убить! Убить! — повторяли сороки, летая вокруг изумленных галок.
Галки, вороны, грачи слушали, слушали, слушали. Пронзительные голоса сорок вонзались в уши, злили, раздражали. А всему виной была эта белая сверкающая точка среди каменных крыльев.
Злость, ярость, ненависть охватили всех. Даже меня…
— Убирайся! Ты не такая, как мы! — грозили галки.
— Убирайся, ты всем нам принесешь несчастье!
— Убирайся, иначе вместе с тобой нас всех переловят ястребы!
Переполненная счастьем от первого удачного полета, Вед с удивлением вслушивалась в злобные окрики, не понимая, что она-то как раз и является причиной всего этого шума. Лишь когда Сарторис завис прямо у нее над головой, до нее дошло, что выпущенные когти и разинутые клювы угрожают именно ей.
Все заведенные Сарторисом галки, вороны, грачи и сороки злобно ринулись к ней. Вед и ее семейство сорвались с места и скрылись в гнезде.
Я смотрел. Я понял. Мой гнев прошел. Белизна Вед больше не вызывала у меня ненависти. Я был равнодушен к тому, что происходит. Я видел, как знакомые галки кружат, злобствуют, угрожают, но не чувствовал никакой злости. Я продолжал спокойно сидеть на каменной голове стоящей на мосту фигуры…
Почему я не лечу, не прогоняю, не преследую? Почему меня не раздражает ее белизна? Почему я не испытываю ненависти к выродку — к птице, которая выглядит не так, как мы?
Вед спряталась в гнезде. Она лежит, хватая воздух широко раскрытым клювом. Она знает, что в конце концов ей придется вылететь из гнезда, и что тогда? Даже ее собственная семья уже смотрит на нее совсем не так, как раньше. Вед — одна из них, но в то же время она другая — сверкающая, белая, с почти белым клювом, и даже глаза у нее не сине-серые.
Вед для них и своя, и уже как бы чужая. Она всегда будет притягивать к себе опасность, погони, неприятности, проблемы, страх. Но не только к себе — к ним также. Все, что ей угрожает, угрожает и им, угрожает всем и будет угрожать всегда. Белизна привлечет в небе коршунов, ястребов, соколов, а на земле — куниц, ласок, лис, волков.
Белизна станет проклятием. Оре — ее отец — больше не расчесывает ей пух на головке, не сует в клюв вкусных червячков. Вед тщетно просит, умоляюще трепещет крылышками. Но только Три, ее мать, иногда подкармливает малышку гусеницами.
Несколько дней Вед не показывается из гнезда. Она сидит, не высовываясь, и потихоньку забывает о неприятном столкновении с ненавистью окружающих.
Наконец она вылетает. Вылетает вместе с молодыми галками, которые тоже научились летать. Вылетает вместе с родителями. Оре смотрит на нее почти враждебно.
Они кружат вокруг крылатого камня. Белизна его поверхности матовая, спокойная, и Вед на ее фоне выглядит как подвижный сверкающий огонек.
Солнечные лучи отражаются от ее перьев, просвечивают сквозь нежный пушок на головке. Вед взлетает вверх, стремясь к этому лучистому, горячему, дающему тепло и радость светящемуся шару и от реки поворачивает в сторону колоннады.
— Я лечу, лечу, лечу! — кричит она, сообщая всем о своем счастье.
Тень падает на крылья, заслоняет глаза. Вед оборачивается, чтобы понять причину внезапного исчезновения света.
Сбоку на нее обрушивается тяжелый удар крыла. Сверху пикирует тяжелый вороний клюв. И снова удар крылом.
— Убирайся отсюда! Проваливай! И не возвращайся!
— Убить ее! Убить! Убить!
— Чужая!
— Не такая, как все!
Вед знает, что преследуют именно ее, что она должна спасаться бегством, что ей грозит смерть. Получив удар острым крючковатым клювом в самое основание крыла, она видит, как красные капли крови стекают по белым перышкам.
Вед кричит и снижается поближе к летящим неподалеку Оре и Три.
Три с криком улетает прочь… Вед летит вслед за ней, крыло в крыло.
И тогда ее отец Оре наносит ей сбоку удар в грудь.
— Убирайся отсюда! — кричит он.— Улетай прочь!
— Но почему? — жалуется Вед, пытаясь избежать очередного удара.
Высокие стены эхом отражают ее жалобный крик. Она улетает прочь, отдаляется все дальше и дальше, пока не становится похожей на все уменьшающуюся на горизонте белую точку — не больше упавшего перышка.
Вед колеблется — а может, все-таки лучше вернуться в гнездо? Но путь обратно отрезан преследователями…
Я забыл о Вед. Жизнь продолжалась — от восхода да захода солнца, от серой дымки раннего утра до вечерних сумерек.
В зеленой поросли кустарника, которым все гуще зарастают городские улицы, среди каменных порогов я вдруг однажды замечаю испачканные кровью белые перышки. Может, это след, оставшийся от Вед! А может, жертвой хищника стала совсем другая птица?
В неглубокой, вырытой в земле яме слышится тявканье волчьего потомства. Может, Вед пыталась спрятаться как раз под этими кустами?
Может, ее выследили те же самые желтые волчьи глаза, которые сейчас жадно уставились на меня? К счастью, я устроился на недоступной хищнику ветке.
Черный грач с блестящими перьями прогуливается по парапету. Он останавливается, зевает, дремлет, каркает, смотрит в небо — всегда на север.
Он начинает стареть. Рядом с клювом с каждым днем все шире и шире становятся покрытые шелушащейся кожей полысевшие углубления, вокруг глаз появились серые круги.
Из бывшего фонтана, из-за камней и статуй зовут грача молодые сине-черные грачихи, но он не отвечает, как будто вовсе и не замечает их. Время от времени он спускается к неглубокой луже, глотает несколько головастиков или комариных личинок и возвращается обратно на парапет. Черный грач с блестящими перьями ждет свою грачиху. Зар ждет свою Дор уже давно. Он верит в то, что Дор вернется, что она прилетит и снова будет с ним. Их гнездо находится неподалеку, в заросших вьюнками руинах — на карнизе, венчающем капитель серой колонны. Они так долго жили здесь и были счастливы друг с другом…
Зар и Дор так же, как и мы, летали к морю и так же, как и мы, возвращались обратно.
Тот, кто прилетал первым, садился на ограждающий старый фонтан каменный парапет и ждал.
Однажды они, как всегда, отправились к морю вместе с большой стаей грачей, галок, ворон.
Их отбросило друг от друга сильным порывом ветра, раскидало в разные стороны штормом и бурей. Зар, которого снесло воздушным потоком в море, возвратился. А Дор так и не вернулась.
Зар много раз пролетел по трассе того полета, он искал Дор везде, где они обычно вместе останавливались передохнуть,— в рощах, в прибрежных дюнах, на башнях, у родников, в скалах, на ржавеющих корпусах кораблей, в городских развалинах.
Но Дор нигде не было.
Зар продолжал искать. Он искал долго, но безуспешно. И тогда он решил ждать. Ждать там, где они всегда дожидались друг друга.
Вот и сейчас он стоит на одной ноге, с прикрытыми белой пленкой глазами, и ждет.
Я привык к нему так же, как к лежащим на площади серым камням. Сколько раз я здесь ни пролетал, я всегда знал, что увижу его стоящим на парапете или прогуливающимся вдоль края. Когда я сажусь поблизости, он не прогоняет меня, только смотрит и время от времени беззвучно раскрывает клюв. Его глаза затуманены какой-то странной дымкой — так бывает у раненых птиц, испытывающих постоянную боль. Он медленно поворачивается и отходит в сторону — к сидящим на камнях каменным фигурам — и застывает так же, как они.
Кем были бескрылые, которые передвигались на длинных задних конечностях, тогда как передние, более короткие, свисали по бокам вдоль выпрямленных тел?
Они оставили множество построек, дорог, знаков, следов, скелетов.
Я мало знаю о них, но мое птичье воображение подсказывает мне значительно больше, чем эти руины и останки.
Почему они погибли?
Эти жадные, агрессивные создания верили, что земля — их собственность, что она принадлежит только им одним.
Наверное, они никогда даже и не подозревали, что в будущем земля может принадлежать кому-то еще, что она будет принадлежать столь хрупким и чувствительным существам, как птицы.
В своей заносчивости и самоуверенности бескрылые хищники, которые убивали, пожирали и уничтожали все живое вокруг, считали себя сильнее, могущественнее всех остальных. Двуногим казалось, что они созданы по образу и подобию Бога, которого сами они изображали похожим на их собственные портреты — таким же, как они сами.
Лишь кое-где помещая изображение голубя, пеликана или орла, бескрылые приближались к действительности. Теперь я уже знаю, что Бог — вечен, что он — это самая умная птица и что именно мы, птицы, были созданы по его образу и подобию, а люди, зная об этом и завидуя нам, с самого начала стремились подчинить себе наш мир. И, скорее всего, гак продолжалось бы и дальше, если бы войны и болезни постепенно не уничтожили их.
