Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
Мартышка решил, что это вполне возможно, и пошел в небольшую комнатку, носившую громкое имя библиотеки, где стал смотреть в окно на Парк-лейн.
Веселого там было немного. Весна, как все английские весны, не могла по глупости выбрать между нежнейшим воздуха теплом[74], любезным поэту, и вполне зимней прохладой. Только что все сверкало, теперь — почему-то мело, и Мартышка заскучал.
Хорес собирался жениться на его сестре, но достаточно ли этого для двух сотен? Нет, недостаточно, думал он, отходя от окна и принимаясь шагать по комнате.
Если вы шагаете по так называемой библиотеке квартиры номер 52, вы рано или поздно наткнетесь на письменный стол. Наткнувшись на него, Мартышка заметил кое-что интересное, а именно — кончик листка, торчащий из-под пресс-папье, а на нем — загадочную подпись: «Клод Плум (частный сыщик)».
Слова эти потрясли Мартышку так, словно он увидел на полу баронета с восточным кинжалом под лопаткой. Обычно он чужих писем не читал, но тут не устоял бы и рыцарь.
Прочитал он повесть, вернее — сагу о какой-то особе N. Автор, то есть частный сыщик, буквально не мог с ней расстаться.
Жила она за границей, ходила в казино, словом — была из тех, кто непрестанно ищет наслаждений. Она не помогала бедным и не размышляла о политике. Когда ей случалось презреть казино, она игр. в тенн. (11–17.00), обед, с 3 др. (2 м., 1 ж.), езд. в Монтрёй с 1 м. или посещ. рест., с 4 м., 4 ж., где задерж. до поздней ночи. Просто напрашивалось выражение «прожигает жизнь». Писал этот Плум хорошо, выразительно, но не совсем понятно, как Роберт Браунинг.
Мартышка стал читать в третий раз, когда во входной двери заворочался ключ, и он едва успел сунуть листок на место. Вошел высокий, но очень узкий человек. Вытянув Хореса в длину, о ширине природа забыла; и если бы его увидел Евклид, он бы шепнул приятелю: «Смотри осторожней, он обидится! Вот тебе моя прямая».
Высоко вверху было и лицо, такое приветливое, что Мартышка решился.
— Ку-ку! — заметил он не без живости.
— Привет. Про дядю слышал?
— Да. Уэбстер полагает, что он расстроился. Так это?
— Так. Он едет в деревню, хотел взять Бакстера. Это его секретарь. А тот не может. Собирает материалы для истории рода. Дядя на ней свихнулся. Кроме того, с Рикки что-то вышло. И здесь, у меня, суфле расползлось, как больной кисель. Когда мы пили кофе, дядя сказал, что поеду я, а я не могу. Ну, тут и началось.
— Почему ты не можешь?
— У меня уроки.
— Да, я как раз хотел спросить. Что это?
— Валерия требует, чтобы я научился танцевать. Она говорит, я как верблюд с мозолями.
Мартышке этот образ понравился.
— Успехи есть?
— Вроде да. Полли берет меня завтра на бал-маскарад, оденусь бойскаутом. Хорошо бы взять и Валерию, то-то удивится!
— А разве она не в Лё Тукэ?
— Сегодня прилетает.
— Ясно. Скажи, а кто это — Полли?
— Моя учительница. Нас познакомил Рикки. Полли Плум.
Жалость пронзила Мартышку. Он пытался что-то делать в суде и очень страдал, но по сравнению с этой Полли — просто благодушествовал. Хуже всего, подумал он, что Хорес такой высокий. Его бы разделить пополам, тогда и учи.
— Плум? А она не связана с сыщиком?
— Дочь. Откуда ты его знаешь?
Мартышка смутился.
— Да так, — проговорил он, — случайно заметил бумажку…
— Я бы просил не читать моих писем.
— На что они мне? Но это не письмо, бумага какая-то. Все-таки я юрист. Могу посоветовать.
— А теперь ты скажешь Валерии!
Мартышка прозрел.
— О Господи! — воскликнул он. — Вот это что такое!
Он строго поджал губы — конечно, не слишком строго, деньги занять надо, но и не без того.
— Знаю, все знаю, — сказал Хорес, — но ты войди в положение. Туда поехал на несколько дней почти весь наш клуб. Восемьдесят семь трутней! И где? На французском курорте, с его нравами. А тут Полли говорит, что ее отец — сыщик. Можно устоять, а? Мартышка, я тебя умоляю, не проговорись Валерии! Она очень чувствительная. Лучшая из женщин, это да, но чуть что — обижается. Так не скажешь?
Мартышка все понял и простил.
— Конечно, старик, конечно. Разве я стану губить лучшего друга? Кстати, ты не мог бы… ну, это… в общем…
— Мистер Клод Плум, — доложил Уэбстер.
Мартышка полагал, что сыщиков отличают ястребиный профиль, орлиный взор и повадки леопарда, а потому удивился. У ястреба нет подбородка, тем более двух. Леопард гибок. Наконец, ни у одного орла не бывает тусклых глаз, затянутых какой-то пленкой. Бывают они у людей, скрывающих свои мысли.
Словом, сыщик оказался круглым и лысым, словно букмекер или мелкий актер. Как ни странно, он побывал и тем и этим.
— Добрый вечер, мистер Давенпорт, — сказал он.
— Здравствуйте, мистер Плум. Когда вернулись?
— Вчера вечером. А с утра решил — пойду-ка я доложу остальное.
— Есть что-то еще?
— А то как же! Значит, когда вы освободитесь…
— Ничего, ничего. Мистер Твистлтон все знает. Он… гх… хм… брат особы N.
— Мистер Твистлтон? — оживился сыщик. — Тогда вы племянник лорда Икенхема?
— Да, он мой дядя.
— Прекрасный человек! Таких теперь нет! Старая школа.
— Да, — согласился Мартышка, немного удивляясь, — человек он хороший, только не в себе. Вы с ним знакомы?
— Еще бы! Это он дал мне деньги на контору. Ах ты, как получается! Он деньги дал, а я за племянницей слежу.
— Удивительно, — сказал Мартышка.
— Где там, просто жуть! — сказал Плум.
— Тесен мир.
— Еще как тесен.
Хоресу надоела философская беседа.
— Вы собирались сделать отчет, — напомнил он.
— И верно! Ну, дело плохо. 19 апреля, то есть вчера, особа N позавтракала в ресторане «Пикарди» с двумя женщинами, тремя мужчинами и направилась к полю, где начала игру в гольф. У четырнадцатой лунки… Вы представляете себе тамошнее поле?
— Скорее, да.
— Тогда вы знаете, что после четырнадцатой лунки игрок оказывается у домика, отделенного изгородью. Оттуда вышли двое мужчин и стали звать особу N, видимо — предлагая выпить, поскольку один держал так называемый миксер. Особа N, оставив игру, вошла в домик.
Хорес Давенпорт застонал.
— Действуя в ваших интересах, я подкрался ближе, как вдруг на мое плечо легла чья-то рука. Особа N, выглянув в окошко, сказала: «Так его, Чайник! Ходит за мной и ходит. Дай ему по голове, а Кошкинкорм позовет полицию. Пошлем на гильотину, пусть знает». У меня оставался только один выход.
— По-моему, ни одного.
— Нет, один. Во всем признаться.
Хорес страшно закричал.
— Да, — продолжал Плум. — Что ж мне, связываться с их полицией? Пока субъект по имени Чайник обзывал меня всякими словами, а субъект Кошкинкорм спрашивал, как по-французски полиция, я все рассказал. Особа N заметила, что, если я попадусь ей на глаза…
— Мисс Твистлтон! — доложил Уэбстер.
— До свидания, — сказал сыщик.
Те, кого огорчило отсутствие сходства между сыщиком и леопардом, утешились бы при виде Валерии Твистлтон. Когда она вошла в комнату, так и казалось, что обитатель джунглей приближается к добыче.
— Мерзкий червь! — сказала она, чтобы начать беседу.
— Валерия, дорогая, дай объяснить!..
— Лучше я, — предложил Мартышка.
Сестра посмотрела на него куда суровее, чем сыщик, и сказала:
— Не твое дело, кретин.
— Мое, — отвечал Мартышка. — Я не дам обижать лучшего друга. Хорошо, он послал сыщика. Так радовалась бы! Ты посмотри, как он тебя любит!
— Неужели?
— Валерия, дорогая…
Сестра обернулась к брату.
— Ты не мог бы, — спросила она, — сообщить твоему другу, что я для него не «Валерия», а уж тем более не «дорогая»? Моя фамилия — Твистлтон.
— При ней и останешься, — парировал Мартышка, — если будешь швыряться людьми. И какими! Человек, который по великой любви нанимает сыщика…
— Я не…
— И что же? Он прав! Ты вела себя как недоделанная актриса на голливудской вечеринке. Что за субъект с миксером?
— Я…
— А мужчина, с которым ты ездила в Монтрёй?
— Да, — приободрился Хорес, — что это значит?
— Если вы разрешите мне вставить слово, — холодно проговорила Валерия, — я сообщу вам, что пришла не для споров. Я пришла довести до вашего сведения, что помолвка наша расторгнута, о чем вы сможете прочитать завтра в «Таймс». Поведение ваше я могу объяснить только душевной болезнью. Я этого давно ждала. Возьмем вашего дядю. Абсолютно невменяем.
— А твой что, лучше? — вскричал несчастный Хорес.
— Какие у вас претензии к дяде Фреду?
— Полный псих.
— Ничего подобного.
— Спроси своего брата.
— Он кретин.
Мартышка удивился.
— Нельзя ли, — осведомился он, — соблюдать приличия?
