Франсуа Шатобриан - История последнего из Абенсераджей
Когда рассказы были окончены, Лотрек взял гитару и, желая развлечь богиню этого празднества, спел романс, который он сочинил на мотив песни горцев своей родины:
Как я люблю места родные.
Где я увидел свет впервые!
Сестра, ты помнишь те года
Былые?
Свети мне, Франции звезда,
Всегда!
У очага, где тлело пламя.
Подолгу мать играла с нами,
И головы ее седой
Губами
Касались мы наперебой
С тобой.
Ты помнишь первый луч сквозь тучи,
И замок, словно страж, на круче,
И с Башни Мавров меди звон
Певучий?
Казалось, что рассветом он
Рожден.
Ты помнишь плеск волны озерной,
И шорох камыша покорный,
В огне заката небосвод
Просторный,
И ласточек над гладью вод
Полет?
Где милый взор моей Елены,
И дуб, и скал отвесных стены?
В душе те давние года
Нетленны!
Мне светит Франции звезда
Всегда![13]
Лотрек допел последний куплет и вытер перчаткой слезу, навернувшуюся при воспоминании о милой Франции. Абен Хамет искренне посочувствовал печали прекрасного пленника, ибо и он, как Лотрек, оплакивал отчизну. Когда его попросили тоже что-нибудь спеть под аккомпанемент гитары, он отказался, заявив, что знает всего одну песню, да и то малоприятную для христиан.
— Если это жалоба неверных на наши победы, можете петь, — презрительно заметил дон Карлос. — Слезы дозволены побежденным.
— Да, — сказала Бланка, — именно поэтому наши предки, покоренные маврами, оставили нам в наследство столько печальных песен.
И Абен Хамет запел балладу, которой его обучил поэт из племени Абенсераджей:
Властительный Хуан
Однажды сквозь туман
Увидел глаз отраду —
Красавицу Гранаду.
Он тотчас молвил ей:.
«О дорогая, Хочу тебя я
Назвать своей!
Пойдем мы к алтарю:
Тебе я подарю
Кордову и Севилью,
Чтобы вколоть в мантилью.
Не будь ко мне строга:
Я для Гранады
Храню наряды
И жемчуга».
В ответ услышал он:
«Делю я с мавром трон.
Мне не нужна корона
Властителя Леона.
Супруг мне всех милей:
Нет в мире краше
Короны нашей
И сыновей!»
Таков был твой ответ,
Но, преступив обет,
Ты мавру изменила,
С неверным в брак вступила!
Абенсераджей прах
Попрал кровавый
Враг веры правой…
Велик аллах!
Не припадет с мольбой
К могиле той святой,
Где бьют фонтана воды,
Хаджи седобородый.
Абенсераджей прах
Попрал кровавый
Враг веры правой…
Велик аллах!
Небес лазурный блеск,
Фонтанов тихий плеск,
Альгамбра, радость ока,
Любимица пророка!
Абенсераджей прах
Попрал кровавый
Враг веры правой…
Велик аллах![14]
Несмотря на полные горечи слова о христианах, эти простодушные жалобы тронули даже надменного дон Карлоса. Ему очень не хотелось петь, но все же он из учтивости согласился исполнить просьбу Лотрека. Абен Хамет передал брату Бланки гитару, и тот запел песню, прославлявшую подвиги его знаменитого предка Сида:
Пылая к маврам ненавистью жгучей
И на корабль уже готовый сесть,
У ног своей Химены Сид могучий
Бряцал на струнах, воспевая честь.
«Велит Химена: — Свергни мавров иго!
Обрушь на них безжалостную месть!
Поверю я тогда в любовь Родриго,
Когда над ней восторжествует честь!
Я докажу своей разящей шпагой,
Что мужество в душе Родриго есть!
Горя неутомимою отвагой,
Я брошусь в бой за даму и за честь.
Перед тобой, о мавр, благоговея,
Слагать хвалы не уставала лесть,
Но я тебя и в песне одолею,
Затем что я пою любовь и честь.
И буду славен я в моей отчизне,
И до потомков донесется весть,
Что я сражался, не жалея жизни,
За бога, короля, Химену, честь!»[15]
Дон Карлос пел так горделиво, таким мужественным и звучным голосом, словно Сидом был он сам. Лотрек разделял воинственный пыл своего друга, но Абенсерадж при имени Сида побледнел:
Этот рыцарь, — сказал он, — которого христиане прозвали красой сражений, у нас носит имя жестокого. Если бы его благородство равнялось храбрости… Благородство Сида, — живо перебил Абен Хамета дон Карлос, — превосходило даже его доблесть, и только мавры смеют клеветать на героя, родоначальника моей семьи. Что ты сказал! — крикнул Абен Хамет, вскакивая с кресла, на котором полулежал. — Сид — один из твоих предков? В моих жилах течет его кровь, — ответил дон Карлос, — и я узнаю эту благородную кровь по ненависти, которая пылает во мне к врагам истинного бога. Итак, — сказал Абен Хамет, глядя на Бланку, — вы принадлежите к семейству тех Биваров, которые после завоевания Гранады овладели жилищем несчастных Абенсераджей и убили старого рыцаря, носившего это имя и пытавшегося защитить могилы своих предков? Мавр! — загоревшись гневом, воскликнул дон Карлос. — Помни, я не позволю допрашивать себя! Мои предки обязаны этой добычей лишь своим шпагам и заплатили за нее своею кровью, — поэтому я и владею сегодня тем, что некогда принадлежало Абенсераджам. Еще одно слово, — все сильнее волнуясь, сказал Абен Хамет. — Мы в нашем изгнании не знали, что Бивары носят титул герцогов Санта Фэ, — этим и объясняется мое заблуждение. Именно Бивару, победителю Абенсераджей, был дарован этот титул Фердинандом Католиком, — ответил дон Карлос.
Абен Хамет стоял, опустив голову на грудь, а дон Карлос, Лотрек и Бланка удивленно смотрели на него. Потоки слез струились из его глаз на кинжал, висевший у него на поясе.
Простите меня, — сказал он. — Я знаю, не подобает мужчине давать волю слезам. Больше я не пролью ни единой слезы, хотя мне многое нужно оплакать. Послушайте меня. Бланка, моя любовь к тебе так же жгуча, как раскаленные ветры Аравии. Я был побежден, я не мог жить без тебя. Вчера, увидев этого молящегося французского рыцаря, услышав твои слова на кладбище возле храма, я принял решение обратиться к твоему богу и принести в жертву тебе свою веру.
Радостное движение Бланки и удивленный жест дон Карлоса прервали Абен Хамета. Лотрек закрыл лицо руками, Мавр понял его чувства и с душераздирающей улыбкой покачал головой.
— Рыцарь, — сказал он, — не теряй надежды. А ты, Бланка, оплачь навсегда последнего из Абенсераджей.
— Последний из Абенсераджей! — воздев руки к небу, воскликнули Бланка, дон Карлос, Лотрек.
Воцарилось молчание: страх, надежда, ненависть, любовь, изумление теснились в сердцах. Бланка упала на колени.
— Боже правый! — произнесла она. — Ты подтвердил мой выбор, я могла любить лишь потомка героев.
— Сестра! — воскликнул взбешенный дон Карлос. — Вспомните, здесь присутствует Лотрек!
— Дон Карлос, — сказал Абен Хамет, — умерь свой гнев, теперь я всем вам верну покой.
Потом он обратился к Бланке, снова опустившейся в кресло:
— Гурия небес, гений любви и красоты, Абен Хамет останется твоим рабом до последнего вздоха. Но узнай всю глубину моего несчастья: старик, защищавший свой очаг и убитый твоим предком, был отцом моего отца. Узнай также тайну, которую я скрыл от тебя, вернее — которую из-за тебя забыл. Когда я впервые приехал на свою разоренную родину, целью моей было отыскать отпрыска Биваров, чтобы он заплатил мне за кровь, пролитую твоими праотцами.
— Что же, — сказала Бланка, и в ее скорбном голосе слышалось истинное величие души. — поведай нам свое решение.
— Единственное, достойное тебя, — ответил Абен Хамет. — Вернуть тебе твое слово, нашей вечной разлукой и моей смертью воздать должное вражде наших богов, наших народов, наших семейств. Если когда-нибудь мой образ потускнеет в твоем сердце, если всеразрушающее время сотрет воспоминание об Абенсерадже… этот французский рыцарь… ты должна принести эту жертву ради брата…
Стремительно вскочив, Лотрек бросился в объятия мавра.
— Абен Хамет! — воскликнул он. — Не думай, что ты превзойдешь меня великодушием. Я француз, Баярд посвятил меня в рыцари, я пролил кровь за своего короля и, подобно моему восприемнику и моему властелину, буду рыцарем без страха и упрека. Если ты останешься здесь, я умолю дон Карлоса отдать тебе руку его сестры, если же ты покинешь Гранаду, никогда ни единым словом любви я не смущу покоя твоей возлюбленной. Ты не унесешь в изгнание гибельную мысль о том, что Лотрек, бесчувственный к твоей добродетели, постарался воспользоваться твоим несчастьем.
