Джон Пристли - Улица Ангела
В ее тесной комнатушке трудно было переставить и изменить что-нибудь. Но все же мисс Мэтфилд всякий раз, когда возвращалась после отлучки из Лондона, делала такие попытки. Это было все равно, что переставлять три-четыре игрушки в коробке из-под туфель. Но и на этот раз она сделала, что могла. Она вернулась после Рождества с твердым намерением «бороться, не поддаваться атмосфере Бэрпенфилда». Она не станет больше падать духом, ныть, ожидать, авось что-нибудь случится, отлично понимая, что не случится ничего! Она не хотела больше уныло плестись по жизненному пути! Нет, она будет жить своей собственной, настоящей, веселой жизнью, полной приключений. Не в первый раз, увы, возвращалась она в клуб с таким решением и немедленно принималась переставлять и передвигать все в своей комнате (эти внешние перемены должны были знаменовать собой внутреннюю). «Но теперь, — говорила она себе, — теперь другое дело». Она стала старше, опытнее, теперь ее решение твердо. К тому же она получает уже не четыре с половиной, а пять фунтов в неделю — ей в конторе прибавили жалованье, и когда она сказала об этом отцу, он только поздравил ее (с той усталой и немного иронической улыбкой, которая часто бывает следствием многолетней врачебной практики, этого вечного круговорота рождений и смертей) и не пожелал урезать ту сумму в шесть фунтов, которую он ей посылал ежемесячно. Каждая девушка в Бэрпенфилде сразу же оценит великую разницу между пятью фунтами в неделю и четырьмя с половиной! Имея четыре с половиной фунта в неделю, вы должны быть бережливы и расчетливы, а при пяти фунтах уже можно немного баловать себя.
— Ну, Мэтти, — сказала мисс Кэднем (она только что заглянула в комнату, и мисс Мэтфилд немедленно поделилась с ней своим новым решением), — теперь ты можешь как сыр в масле кататься. Я получаю всего только четыре фунта (вместе с тем, что присылают из дому — когда они не забывают послать) — и все же, если бы я получила вдруг лишний фунт, я бы закутила вовсю. Вот Айвор зарабатывает только шесть фунтов в неделю, и ни пенни больше. Только не говори об этом при нем, он был бы просто взбешен, если бы узнал, что я кому-нибудь разболтала, — мужчины ужасно глупо смотрят на такие вещи, правда? Они из всего любят делать секреты. Но честное слово, он больше ничего не зарабатывает, а между тем тратит деньги так, как будто у него их куры не клюют.
Мисс Мэтфилд с грохотом задвинула ящик комода и, обернувшись, весьма решительно посмотрела в лицо гостье.
— Я всегда находила, что это время года — январь и февраль — самое неприятное. Погода ужасная, холод, слякоть и все такое, а весна и Пасха далеко, и ничего интересного не предвидится. В это время года, если не держать себя крепко в руках, раскисаешь до невозможности.
— Я совершенно с тобой согласна, — вставила Кэдди серьезно.
— Ну вот, я и решила на этот раз не поддаваться… Если то, чего хочется, не приходит, я его заставлю прийти. Если кто-нибудь попросит меня пойти с ним куда-нибудь или сделать что-то — вполне приличное — я соглашусь. Я буду чаще бывать в театрах и на концертах, и всюду, где можно потанцевать, я буду танцевать. Кстати, мама подарила мне платье, по-моему, очень миленькое. Я тебе сейчас его покажу. Меня только смущает, что оно длинно спереди. Как ты думаешь?
Наступила короткая пауза, во время которой платье было вынуто, расправлено, осмотрено и, наконец, одобрено.
— Во всяком случае, такова моя программа, Кэдди, — продолжала мисс Мэтфилд, когда платье было убрано в шкаф. — Я пришла к заключению, что мы слишком легко сдаемся, — к тебе это не относится, дорогая, ты одна из тех немногих, которые держатся стойко. В атмосфере Бэрпенфилда есть что-то такое, что высасывает из нас энергию, запугивает нас, и если ей поддаться, тогда конец. А я поддаваться не намерена. Это мое последнее твердое решение.
— Вот и отлично. Со мной тоже так иногда бывает. Понимаешь, вдруг я чувствую, что необходимо все начать сначала, — вести веселую жизнь, или, наоборот, тихую, или еще что-нибудь другое — только бы было по-новому, не так, как раньше.
В дверь постучали, и она приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить голову мисс Морисон.
— Здорово, Мэтфилд! Здорово, Кэднем! Что, у вас очень секретные разговоры? Можно? Наверное? — Она вошла в комнату. — Я пришла вам сообщить, что переменила комнату, и теперь я ваша соседка, живу на четыре двери дальше, по той стороне коридора.
— А, это комната Спилсби, — заметила мисс Мэтфилд.
— Была, а теперь моя. Спилсби не вернется. Она уезжает не то в Новую Зеландию, не то в Австралию, не помню. Ну, да все равно, туда ей и дорога. Я сегодня открыла тайный порок Спилсби: она зачитывалась американскими иллюстрированными журналами — знаете, теми, что продаются по дешевке у Вулворта и в других местах.
— Знаю, еще бы! — воскликнула мисс Кэднем. — Но неужели Спилсби…
— Да, представьте. Она покупала их сотнями. Я только что раскопала целые залежи и выкинула вон. Из-за них в комнате нельзя было повернуться. Все про Запад, да про Великий Дикий Северо-Запад, да про отважных и сильных людей Юкона, целые пачки этих «захватывающих» романов. Спилсби была просто одержима Западом — этакая дура! А что, Мэтфилд, разве вам не хотелось бы познакомиться с этими героями, пока они еще не все перевелись? У вас сегодня такой воинственный, прямо-таки свирепый вид.
— Это верно, — вмешалась мисс Кэднем. — Она только что говорила мне, что вернулась в Лондон с самыми грандиозными планами.
— Ох! — Мисс Морисон сделала кислую мину. — Не говорите мне, что вы решили посвятить все вечера изучению итальянского и немецкого языков или чего-нибудь в этом роде.
— Вы не угадали!
— Ничего подобного!
— Слава Богу! — сказала мисс Морисон. — Это было бы совершенным идиотством. Для этого вы недостаточно молоды и недостаточно стары — понимаете, что я хочу сказать? Когда я была моложе, я после каждых каникул возвращалась домой с кучей благих намерений и планов, — решала то изучать испанский коммерческий язык, то поступить на бухгалтерские курсы, то еще что-нибудь. Всех моих сумасбродств и не упомнишь. Это бывает со многими после отдыха. А у вас какие сейчас новые планы?
Ей стали объяснять, а она слушала с недоверчивой усмешкой на гладком бледном лице.
— Эх, дети мои, — сказала она наконец, — люблю ваш пыл. И я в свое время переживала это. Ничего у вас не выйдет.
— В свое время! Да полно вам, Морисон, я по меньшей мере на два года старше вас! — воскликнула мисс Мэтфилд.
— А я уже почти ваша ровесница, — подхватила мисс Кэднем. — Я ужасно быстро старею!
— Дело не в возрасте, девочки. Дело в жизненном опыте. Я чувствую себя старухой, когда вижу, как вы еще полны очаровательных иллюзий молодости. Впрочем, Мэтфилд, я всецело одобряю ваш план вести бурную жизнь. Вы молодец, что решили пуститься во все тяжкие. А кстати, как это делается? Мне приходилось слышать много неопределенной болтовни об искушениях, которые в Лондоне на каждом шагу подстерегают бедных девушек. Где они? Меня никто никогда не искушал. Меня ничто не соблазняет — разве вот хочется иногда украсть страшно дорогие соли для ванны, когда мне разрешается мыть руки в ванной комнате моей почтенной хозяйки… Нет, должно же быть еще что-нибудь!.. Да, вот еще: у меня бывает искушение не платить кондуктору автобуса за проезд, если он не спрашивает у меня денег. Как же я могу после этого стать настоящей праведницей или настоящей грешницей? Я знаю, Мэтфилд, вы другая. Во-первых, вы служите в великом Сити, встречаетесь с загадочными мужчинами на романтических кораблях…
— Когда это было? — встрепенулась мисс Кэднем. — Это правда, Мэтти, или она сочиняет?
— Тише, деточка! Узнаете в свое время. Да, дорогая Мэтфилд, и, кроме всего прочего, у вас и наружность заметная… Не скажу, чтобы вы были красавица…
— Я на это и не претендую, — вставила мисс Мэтфилд.
— Но у вас в лице есть что-то, какой-то намек на так называемые сильные страсти. Право, я не думаю, что они вам свойственны, но вид у вас именно такой. Вот этим вы счастливее меня. В моем лице ничего такого нет, а между тем если бы люди знали, какова я на самом деле… Ну, да все равно, что об этом говорить. А у вас наружность выигрышная, вот только на вашем месте я бы немного изменила прическу, особенно теперь, когда вы решили себя показать. Надо больше начесывать волосы на одну сторону. Я вам сейчас покажу как. Вы смотрите, Кэднем, я уверена, что и вам понравится.
— Да-а, пожалуй, вы правы, — сказала в заключение мисс Мэтфилд. — Так лучше.
— Кстати, у нас здесь под Новый год будет вечер с танцами, — вспомнила мисс Морисон. — И так как я никуда не приглашена, то думаю потанцевать здесь. Может быть, мне удастся убедить парочку знакомых мужчин прийти на этот вечер. Они не бог весть какие интересные, но веселые и безобидные, и, во всяком случае, лучше, чем ничего. А вы будете, Мэтфилд? Танцы в Бэрпенфилде вряд ли достойное начало беспутной жизни, но все же, знаете…
