Петр Боборыкин - Василий Теркин
Тогда она успокоится… Он получит должное возмездие за всю свою дурость. Но если она не доведет стр.350 его до продажи леса и усадьбы с парком — может кончиться совсем плохо и для нее с дурындой Марфой; та без нее тоже пропадет.
Павла Захаровна встала с кресла в несколько приемов и, ковыляя на левую ногу, прошлась по комнате взад и вперед, потом постояла перед зеркалом, немножко расчесала взбившиеся курчавые волосы и взяла из угла около большой изразцовой печи палку, с которой не расставалась вне своей комнаты.
Без нее не сядут. Она бы и сегодня не вышла. От глупых разговоров сестры и племянницы ее тошнит; но надо ей самой видеть, куда зашел землемер в своем сближении с Саней. От него же она узнает подробности о какой-то миллионной компании, которая с весны покупает огромные лесные дачи, по сю и по ту сторону Волги, в трех волжских губерниях. Землемер, кажется, норовит попасть на службу к этой компании. Ему следует предложить хорошую комиссию и сделать это на днях, после того, как молодые люди погуляют в парке раз-другой. Он и теперь знает, что без ее согласия ничего в доме не делается. Надо будет дать ему понять, что Саня ему может достаться в жены, если его поддержит она.
Дверь опять приотворилась, и Авдотья во второй раз доложила:
— Кушать пожалуйте, барышня.
— Иду! — отозвалась Павла Захаровна и, подпираясь палкой, заковыляла к зале.
IV
Подали зеленые щи из рассады с блинчатыми пирожками.
Против Марфы Захаровны, надевшей на голову черную кружевную тряпочку, сидел землемер; по правую руку от него Саня, без кофточки, по левую — Павла
Захаровна.
Землемер не смотрел великорусом: глаза с поволокой, искристые зрачки на синеющих белках; цвет лица очень свежий, матовый, бледноватый; твердые щеки, плотно подстриженные, вплоть до острой бородки. Вся голова точно выточена; волосы начесаны на лбу в такую же челку, как и у Сани, только черные как смоль и сильно лоснятся от брильянтина. В чертах — стр.351 что-то восточное. Большая чистоплотность и франтоватость сказывались во всем: в покрое клетчатого пиджака, в малиновом галстуке, в воротничках и манжетах, в кольцах на длинных, красивых пальцах. С толстоватых губ не сходила улыбка, и крупные зубы блестели. Он смахивал на заезжего музыканта, актера или приказчика модного магазина, а не на землемера. Свою деловую оболочку он оставил у себя: большие сапоги, блузу, крылатку. Одевался он и раздевался изумительно быстро.
Щи все ели первые минуты молча, и только слышно было причавканье жирных губ тетки Марфы Захаровны, поглощавшей пирожок, прищуривая глазки, как сластолюбивая кошка. И Саня кушала с видимой охотой.
— Пирожка хочешь еще, голубка? — спросила ее Марфа Захаровна.
— Я возьму, тетя! — ответила Саня своим детским голоском, и все ее ямочки заиграли.
— А вы, Николай Никанорыч?
— А вы, николай Никанорыч?
Голос землемера звучал музыкально и немного нараспев, с южным акцентом, точно он заводил речитатив на сцене.
Он вбок улыбнулся своей соседке вправо.
Сане от его взгляда, из-под пушистых ресниц, делается всегда неловко и весело, и нежный румянец разливается тихо, но заметно, от подбородка до век. Она быстро перевела взгляд от его глаз на галстук, где блестела булавка, в виде подковы с синей эмалью.
Какие у него хорошенькие вещи! И весь он такой «шикозный»! Явись он к ним, в институт, к какой-нибудь
"девице", его бы сразу стали обожать полкласса и никто не поверил бы, что он только «землемер». Она не хочет его так называть даже мысленно.
"Не землемер, а ученый таксатор".
Саня опустила голову над тарелкой со щами, где плавал желток из крутого яйца, и вкусно пережевывала счетом третий блинчатый пирожок — и в эту минуту, под столом, к носку ее ботинки прикоснулся чужой носок; она почувствовала — чей.
Это случилось в первый раз. Она невольно вскинула глазами на тетку Павлу, брезгливо жевавшую корочку черного хлеба, и вся зарделась и стала усиленно глотать щи. стр.352
Павла Захаровна подметила и этот взгляд, и этот внезапный румянец.
"Ногу ей жмет", — подумала она и вкось усмехнулась.
Пускай себе! Чем скорее он влюбит в себя эту «полудурью», тем лучше. Женись, получай приданое и — марш, чтобы и духу их не было!
Кончик носка мужской ботинки Саня продолжала чувствовать и не отнимала своей ножки; она застыла в одной позе и только правой рукой подносила ко рту ложку со щами.
Первач, продолжая есть красиво и очень приятно, поворотил голову к Павле Захаровне и особенно почтительно спросил ее, как она себя чувствует. Он давно уже распознал, что в этом доме она — первый номер, и если он в спальне у Марфы Захаровны так засиживается с Саней, то все это делается не без ее ведома.
— Аппетита никакого нет, — выговорила Павла Захаровна и поморщилась.
— Вы бы пирожка, тетя?
Саня спросила и испугалась. Но ей надо было что-нибудь выговорить, чтобы совладать с своим волнением.
Только теперь прибрала она ногу и взглянуть на Николая Никанорыча не решалась… Надо бы рассердиться на него, но ничего похожего на сердце она не чувствовала.
— Ешь сама на здоровье! — ответила ей тетка своим двойственным тоном, где Саня до сих пор не может отличить ехидства от родственного, снисходительного тона.
— Кушай, кушай! — поощряла ее тетка Марфа, и узкие глазки ее заискрились, и Сане стало опять "по себе".
— В каких вы побывали местах? — благосклонно обратилась Павла Захаровна к землемеру.
— В заволжской даче моего главного патрона, Павла
Иларионовича.
— Низовьева? — почти разом спросили обе тетки.
— Так точно. Он торопит меня… депешей.
— Где же он проживает? Все в Париже небось?
Павла Захаровна повела на особый лад извилистым носом. Марфа сейчас этим воспользовалась… Она жить не могла без игривых разговоров — намек сестры Павлы касался нравов этого богача Низовьева. У него стр.353 до сорока тысяч десятин лесу, по Унже и Волге, в двух губерниях. Каждый год рубит он и сплавляет вниз, к Василю, где съезжаются лесоторговцы — и все, что получит, просадит в Париже, где у него роскошные палаты, жена есть и дети, да кроме того и метреску держит. Слух идет, что какая-то — не то испанка, не то американка — и вытянула у него не одну сотню тысяч не франков, а рублей.
— В Париже. Но сюда будет в скором времени, сдержанно и с игрой в глазах выговорил Первач. — И торопит таксаторской работой… той дачи, что позади села Заводного; туда к урочищу Перелог.
— Продавать совсем хочет? — спросила Павла.
— Именно-с, — музыкальной нотой ответил Первач и, почтительно нагнувшись к ней, спросил: — Вам чего прикажете?
На столе стояла бутылка с хересом, кувшин с квасом и графин с водой.
— Мне кваску немножко, — с наклонением головы ответила Павла Захаровна.
Николай Никанорыч, — заговорила шепеляво и громко
Марфа, — вы что же все скрытничаете? Ведь вам вся подноготная известна. Должно быть, на свою… принцессу еще спустил… а?
Глазки ее просительно ждали любовной истории.
Первач поглядел в сторону Сани и сделал выразительное движение ртом.
— Да чего же вы стесняетесь?.. Ведь Саня не малый младенец, — выговорила Марфа. — Пора жизнь знать… Нынче институтки-то все читают… Ну, кубышка, скажи: у вас небось "Огненную женщину" читали?
— Кажется, тетя, — весело ответила Саня.
— Ну, вот видите, Николай Никанорыч! — подхватила
Марфа. — Расскажите, голубчик, про Низовьева.
— Целую дачу продает? — спросила Павла Захаровна и прищурила значительно глаз.
— Да-с, около шестнадцати тысяч десятин.
— Заложены?
— Как следует. Поэтому-то и нельзя в них производить порубок.
— Чего нельзя?! Нынче все можно.
— Банк следит довольно строго.
— Эх, батюшка, все нынче проворовались!
— Павел Иларионович на это не пойдет. Он очень такой… джентльмен. А продавать ему пришлось… стр.354
— Для метрески? — почти взвизгнула Марфа. — Да расскажите, Николай Никанорыч… Ах, какой противный!
— Извольте… с разрешения Павлы Захаровны. Та дама, которая ему обошлась уже в миллион франков, выстроила себе отель…
— Как? гостиницу? — перебила Марфа.
— Дом барский… Так там называют, — брезгливо поправила Павла Захаровна сестру.
— С отделкой отель обошелся в два миллиона франков… Он там, в этом отеле, поблаженствовал месяц какой-нибудь — и в одно прекрасное после обеда муж вдруг поднимает бурю.
— Какой муж? — стремительно перебила Марфа.
— Ее муж, Марфа Захаровна. Она замужем и даже титулованная.
— Дело житейское, — досказала Павла Захаровна. -
Супруг на все сквозь пальцы смотрел, пока отель-от сам Низовьев не предоставил ему с женой. Нынче и все так. И в жизни, и в романах.
