Луи Арагон - Орельен. Том 1
Занято. Занято. Занято. Видно, сам дьявол изобрел телефон. Звонки разрывали сердце. Занято… Ах, на сей раз ответили.
Трубку сняла горничная. Неуверенный голос. Пришлось дважды называть свое имя. Мадам Морель? Не знаю, может ли мадам Морель… Но если мосье подождет минутку… Чувствовалось, что в доме творится что-то странное, что там переполох, беспорядок. Голос горничной как-то необычно и внезапно умолк. Наконец к телефону подошла Береника.
Какой у нее неуверенный тон. Что там с ними со всеми происходит? Отвечала она как-то уклончиво, извинилась, что не пришла на вернисаж, но она не могла, просто никак не могла… хотела позвонить ему утром, но… Словом, потом объяснит. При этих словах она, очевидно, прикрыла ладонью трубку, и ему показалось, что она с кем-то говорит, Орельену послышалось даже что-то вроде: «А опасности нет, доктор?»
— Алло, алло… Береника…
— Да, сейчас… Орельен… Мне нужно тут поговорить…
Молчание. Потом снова голос Береники:
— Простите, но мне нужно было поговорить…
— Мне послышалось… Что произошло? Вы не больны?
— Нет, нет… Ничего серьезного… То есть…
— Алло! Я вас плохо слышу… Вы сказали «доктор»?
— Да… Бланшетта, но вы понимаете… я не могу объяснить по телефону.
— А что с Бланшеттой?
— Она выздоровеет… доктор сейчас мне сказал…
— Боже мой, Береника! Бланшетта? Хотите, я сейчас приеду?
— Нет, нет, ни в коем случае!
— А когда вы придете?
— Не знаю… Это сложно… Мне нельзя ее оставить… Завтра…
— Тогда я немедленно выезжаю на улицу Рейнуар… Я не могу сидеть дома…
— Умоляю вас, Орельен, не приходите… Ну, хорошо. Постараюсь вырваться на минутку… Не следовало бы, но раз я обещала… Во всяком случае, попытаюсь… Сегодня после обеда.
— Действительно будете?
— Да… буду… часов в пять… Простите, меня зовут.
Первые минуты он мучительно ломал себе голову, стараясь догадаться, что такое могло произойти на улице Рейнуар. Бланшетта… есть надежда на выздоровление… Он вспомнил, какой грустный был у нее голос, когда она среди ночи подошла к телефону. Но мало-помалу мысль его потекла по другому руслу, и другой образ вытеснил образ Бланшетты… Береника… Как она с ним холодно разговаривала, какая была далекая… И не пришла вчера вечером… Он с ужасом подумал обо всех этих зря потраченных часах, других уж не будет в их жизни: ведь на днях она уезжает! Если он позволит ей уехать так… даже не попытавшись… не попытавшись… Он потеряет единственную возможность, навсегда потеряет Беренику. Нет, этого допустить нельзя.
Он вышел из дома и направился завтракать к Маринье.
Время с полудня до пяти часов тянулось так же бесконечно долго, как бессонная ночь в вагоне железной дороги. Необходимо было чем-то его заполнить, обмануть. С холодным расчетом Орельен сосредоточился на одной навязчивой мысли: он не отпустит Беренику. Она будет принадлежать ему, непременно будет. И не вообще будет, завтра или послезавтра. А сегодня. Сейчас. Когда придет. В пять часов. Он отправился в цветочный магазин на улице Сен-Мишель и притащил декабрьские цветы, а дома, как только поставил букет в ненавистный глиняный горшок, пришел в отчаяние от их жалкого вида. Он кружил по комнатам. Готовился к приему Береники. Хватался за всякие пустяки, переставлял предметы с места на место. Потом вставал у окна и прижимался лбом к стеклу. Он старался представить себе Беренику по-иному, так зримо, как никогда, со всей остротой желания. Ее глаза… Он увидел ее открытые глаза и прошептал: «Не закрывай глаз…»
Было ровно пять часов пятнадцать минут, когда она позвонила у дверей. Что с ним только делалось эти последние четверть часа! Лишь когда прозвучал звонок, Орельен включил свет, и вдруг ему почудилось, что в комнате ужасный беспорядок, сам он, как показало отражение в зеркале, не успел пригладить волосы, и он даже усомнился — отпирать ли дверь. Но делать было нечего — Береника пришла. На ней был тот самый костюм, в котором он ее видел первый раз, из бежевой ткани, так ему не понравившийся. И, конечно, неизменное беличье манто… Еще с порога она заявила:
— Я на минутку, сейчас ухожу…
— О нет!
— Нет, не могу… из-за Бланшетты…
Он совсем позабыл про Бланшетту. В чем же там дело? Орельен потащил гостью в комнату и все-таки ухитрился снять с нее шляпку. Береника не села, а упала на низенький пуф у ног Орельена. Только сейчас он заметил, какой у нее усталый, озабоченный вид.
— Что случилось с Бланшеттой?
Она поглядела на него как на умалишенного. Хотя действительно, откуда же ему знать?
— Я не могла сказать вам по телефону. У нее как раз был доктор, и потом все время прислуга тут вертелась.
Короче, Бланшетта пыталась покончить жизнь самоубийством. Ночью. Приняла веронал. Утром еще никто ничего не заметил. Но у нее была назначена примерка, пришла портниха, нужно было кое-что переделать… тогда Бланшетту стали будить, увидели на ночном столике пустые тюбики из-под веронала, нашли оставленную ею записку… доктор сказал, что, к счастью, она приняла чересчур большую дозу. Такие случаи бывают при отравлении вероналом. Болезнь может затянуться, но все пройдет бесследно. Самое ужасное, что нельзя позволять больной спать, надо держать ее все время в состоянии бодрствования. К счастью, у Бланшетты была сильная рвота…
— И это все из-за Розы Мельроз! — воскликнул Орельен. — Еще вчера вечером Эдмон говорил мне…
Береника отрицательно покачала головой. Из-за Розы! Господи боже мой, конечно, нет, но пусть Эдмон по-прежнему думает, что это из-за Розы… И хотя Береника дала Бланшетте клятву, она вполне может рассчитывать на скромность Орельена, не правда ли?
— Значит, это не из-за мадам Мельроз? Тогда из-за чего же? Ведь в таких случаях прежде всего думают о детях. Да и сама Бланшетта — человек глубоко религиозный!
Откровенно говоря, сцена, которую Бланшетта устроила Эдмону, придравшись к первому попавшемуся предлогу, имела единственную цель — скрыть истинные причины нежелания идти на вечерний вернисаж Замора. Перед возвращением Эдмона домой произошла ужасная сцена между нею и Береникой. При одном воспоминании об этом ночном разговоре Беренику и сейчас еще бросало в дрожь. Такая необузданная ревность.
— Она ревнует вас? Бланшетта?
Береника нетерпеливо шевельнулась на своем пуфике. Не мог же он в самом деле не знать, что Бланшетта любит его, Орельена. Их частые встречи…
— Бланшетта? Меня? Но это же чистое безумие!
Береника пропустила это восклицание мимо ушей. Между Бланшеттой и ею произошла ужасная ссора. Бланшетта почему-то вбила себе в голову, что вернисаж открывается ради портрета Береники и превратится в триумф Береники. Ни за какие блага мира она не пожелала переступить порога галереи Марко-Поло. Она осыпала Беренику несправедливыми упреками, наговорила ей бог знает что, даже плакала… Береника, естественно, не могла себе представить дальнейшего развития событий и твердо решила поехать на вернисаж с Эдмоном без Бланшетты, но Эдмон заявил, что он обещал зайти за Розой Мельроз; тут Бланшетта избрала другую тактику — теперь уж Береника не смела ехать с Эдмоном и его любовницей и оставлять ее, Бланшетту, дома одну. Не могла же Береника откровенничать со своим двоюродным братом, иначе она бы выдала Бланшетту, вернее, ее тайну…
— Что за глупейшая история!
Глупейшая или нет, но, так или иначе, женщины остались дома с глазу на глаз, и постепенно ярость Бланшетты, ее тоска достигли поистине неслыханного накала. Так что Береника даже почувствовала к ней жалость. Бланшетта стремилась добиться одного — разлучить Беренику с Орельеном. Она унижалась, неистовствовала, угрожала. Не было такого оскорбительного предположения, которого Бланшетта не высказала бы в этом бредовом состоянии. Несколько раз она бросалась к ногам Береники и умоляла ее не оставлять детей, если с ней, Бланшеттой, что-нибудь случится. Береника, конечно, не могла даже предполагать, о чем идет речь, и поддалась сначала чувству отвращения. И очень сожалеет о тех словах, которые в запальчивости сказала Бланшетте… Впрочем, она не совсем помнит, что наговорила… Тогда Бланшетта стала умолять сохранить тайну ее любви к Орельену, ни намеком не дать догадаться о ней Эдмону, всячески поддерживать его в заблуждении: пусть считает, что она ревнует его к Розе…
— Думаю, что тут она мне солгала и что это обстоятельство тоже ей небезразлично, — сказала Береника. — Но мне кажется, что в голове у нее как-то смешались вы двое — вы и Эдмон… Впрочем, это стало ясно из дальнейшего… Бланшетта начала ждать Эдмона, а он все не возвращался. Вдруг ночью кто-то позвонил, и этот звонок произвел на нее просто ужасное впечатление… Она подумала, что звонит Эдмон, но оказалось, что это ошибка, трубку повесили… Тогда она совсем сошла с ума… Я боялась оставить ее одну, я уже ей все простила — она была такая несчастная. Потом она легла в постель, я подумала, что она уснула, и ушла к себе. А утром выяснилось, что она приняла веронал…
