Луи Арагон - Орельен. Том 1
— Ну как, веселитесь? — шепнул Мэри проходивший мимо Замора, очень бледный и очень черноволосый. Мэри схватила Орельена за рукав.
— Вас нигде не видно… Что это — страсть? Ладно, ладно, продолжайте скрытничать. Просто ужас, до чего вы старомодны, дорогой мой!
Но она тут же бросила Орельена и кинулась в объятия Зои Агафопулос, уже окончательно иссохшей, так что ее, предосторожности ради, хотелось сложить, как складной метр, чтобы об нее не кололись люди. Зоя пришла на вернисаж с какой-то особой в пиджаке мужского покроя, с зализанной, как у бармена, шевелюрой и в узкой юбке, похожей на брюки — словом, внешность, не вызывающая сомнений. Но самое смешное, что она была на редкость полногруда. И совершенно безгласна… Зоя построила Орельену милую гримаску. При ярком свете она была просто омерзительна, особенно потому, что неуместно ребячилась. Она суетилась между мужеподобной особой и Орельеном с таким видом, будто пыталась украсть варенье из маминого шкафа. «А ведь было время, когда я считал возможным…» — подумалось Орельену, и он круто взял в сторону, сославшись на толчею.
— Вы не видели Розу Мельроз?
Доктор Декер задал свой вопрос таким тихим голосом, с такой тоской и горечью, что у Орельена сжалось сердце. Розу? Ах, эту… Он вспомнил признание тети Марты и с жалостью взглянул на несчастного мужа. Нет, он ее не встречал. Возможно, она уже здесь, в соседней комнате, где толпилась публика. Доктор вытер мокрый лоб. Правда, здесь было слишком жарко. И в этой толчее каждый носил с собой свою драму, свою любовь. Орельен потащил за собой Декера. Под предлогом розысков мадам Мельроз можно незаметно отыскать Беренику.
— Вы знаете, у Розы скоро будет свой театр… Да… да… — сказал доктор. — С парфюмерией дело тоже идет… мадам де Персеваль хочет…
— Не заметили ли вы при входе Барбентана с женой? — невежливо прервал его Орельен.
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Да потому что…
Ему не хотелось произносить имени госпожи Морель. И он довольно глупо добавил:
— Да так… ни почему, в сущности.
Они вошли в большой зал, который именовался ротондой и откуда двери вели прямо на улицу. Тут все тонуло в смутном гуле голосов. Из рук в руки передавали тарелки с сандвичами и стаканы, которые время от времени опрокидывались на чье-нибудь платье.
— Ну и народу съехалось, — удивился кто-то позади них. У входа начинался скандал. Хозяин галереи, сверкая на ходу перстнями, виляя бедрами, бросился туда в надежде уладить инцидент с помощью своей португальской обходительности. Бородач, проникший в зал, оказался Пуарэ. За последнее время он потолстел еще больше. Он явился в костюме из светлой шерсти, словно для игры в гольф, и с конфетно-розовым шарфиком вокруг шеи, за ним шагала довольно плотная девица с чудовищно огромными глазами, подведенными синей тушью, положенной тремя параллельными линиями, в соломенной шляпке, вовсе неуместной в канун рождества, и голыми, без чулок, ногами.
— Я все думаю, куда могла запропаститься Роза? — не удержался Декер. Но тут же понял, как нелепо прозвучали его слова, и улыбнулся Орельену жалкой, вымученной улыбкой: — Видите, как обстоят дела, я в отношении Розы веду себя, точно настоящая наседка, вечно мне кажется, что с ней бог знает что случилось, забываю, что она уже взрослая…
Пока толпа переходила из комнаты в комнату, на эстраду взгромоздили рояль, большой барабан, и начался дивертисмент. Сейчас, возбуждая всеобщий интерес, пела что-то неразличимое в шуме толпы дама, очевидно, русская. В трепетном голосе ее звучала тоска, которая могла бы вызвать смех или слезы, если бы кто-нибудь дал себе труд хорошенько прислушаться. Она, как неоцененный цветок, выступала из своего платья, расшитого серебряными полосками, она заламывала свои прекрасные белые руки, грудь ее судорожно вздымалась, и среди гомона толпы слушатели с удивлением разобрали, что поет она «Грустную песенку» Дюпарка, и поет так, словно пытается передать глубины Достоевского.
Декеру и Орельену удалось, наконец, отвязаться от знакомых, за исключением Поля Дени, которого, как мяч, перебрасывало от одной группы к другой, но неизменно прибивало обратно. Он был вне себя. Он бурно веселился. Хохотал булькающим смехом, так как рот у него был забит сандвичами. Ему не терпелось пересказать те злобные анекдоты, которых он наслушался, шныряя в толпе. Впрочем, он уже успел их позабыть, все перепутал, производил больше шума, чем десять человек, вместе взятых и, по обыкновению, начал и не окончил весьма запутанный рассказ, направленный против Кокто (он тоже здесь — вы его видели, такой лохматый?), где фигурировали какой-то музыкант, какая-то принцесса и какой-то несостоявшийся светский прием.
— Я восхищаюсь вами, Дени, — произнес доктор своим обычным горько-лицемерным тоном, — вы чувствуете себя повсюду как рыба в воде, да, да, вы принадлежите к счастливейшим смертным. Какая непринужденность, какая гибкость восприятия!
У дверей буфета была невообразимая давка. Страшно глядеть, как неистово набрасывается подобная публика на бесплатное угощение. И женщины и мужчины. Все раздушенные, обливающиеся потом. Высокий элегантный старик с седыми волосами и бурым цветом лица, вокруг которого особенно усердно суетился Марко-Поло, оказался Виснером, автомобильным королем Виснером. Снова промелькнул вездесущий Замора, Замора — тропический сверх всякой меры: он бежал встречать невысокого брюнета с прядью волос на лбу, лицо которого озарял отблеск подлинной гениальности и который двигался стремительно, как бы на подшипниковом ходу: словом, ртуть. Это был Пикассо. Он тотчас вступил в беседу с полным мужчиной во фраке и в тесном белом галстуке — постановщиком русского балета Сергеем Дягилевым. Тут Поль Дени вдруг утратил свой обычный апломб, ему не терпелось поскорее узнать, о чем говорят те двое; никакие небесные или земные силы не могли его удержать, он расталкивал людей, небрежно извинился, уткнувшись в декольте какой-то приземистой дамы в зеленом, и наконец достиг желанной группы, которая притягивала его, как магнитом. И на это довольно саркастически указал ему маленький толстяк без галстука и с выпученными, как у рака, глазами. Поль только плечами пожал.
— Уф! — вздохнул доктор, когда ему и его собеседнику удалось пробиться в буфет. — Не грех и выпить. Хотите виски, Лертилуа?
— Нет. Лучше оранжаду. Вспомните-ка, что вы сами говорили о моей печени…
— Ну, знаете, на ваш век ее хватит…
В ту самую минуту, когда Орельен протянул руку за оранжадом, он заметил Диану. Вот уже целые полгода он не виделся с госпожой Неттанкур. Диана была прекраснее, чем когда-либо. Она ослепительно улыбалась Орельену. Как и всегда, она была одета лучше всех. Только на нее одну и глядели. В тридцать пять лет, зрелая и пышная, она затмевала былую двадцатилетнюю Диану. Она была в белом, вся в рубинах, на запястьях кровавой полосой выступали красные браслеты, на шее красное ожерелье, против сердца приколота красная брошь. И в руках целая охапка роз. Потому что каждую минуту кто-нибудь подносил ей розы. Диана была самое дорогое и самое наглое из всего, что только имелось в Париже. Даже Виснер, стиснутый толпой, и тот не без сожаления подумал об этой женщине, которая в десятых годах жила с ним в течение целых трех лет. Для Дианы не существовало давки. Она направилась к Орельену так, словно они были одни где-нибудь в пустынной аллее Булонского леса. Она как раз и вспомнила эту аллею, около Пре Кателан. И он тоже, в ту же самую минуту… Боже мой, а вдруг придет Береника… Ну и что же, ничего худого нет, если он поздоровается со своей «старой» приятельницей.
— Добрый вечер, Орельен! — произнесла Диана. Но руку для поцелуя протянула доктору Декеру. Доктор был знаком буквально со всеми.
— Роза здесь, доктор?
Ответа Декера Диана не дослушала. Не спрашивая разрешения Орельена, она нагнулась к его стакану и отхлебнула. Какая немыслимо прекрасная шея! Совершенная женщина все-таки явление редкостное. Ах, господи! Какой неловкий! Кто-то опрокинул на белое Дианино платье стакан вина, розам досталось тоже. Люди засуетились. Виновником, конечно, оказался Поль Дени. Он извинился. Диана расхохоталась. Поль был на верху блаженства. Он сгорал от желания познакомиться с прославленной красавицей. Орельен почувствовал, что Диана довольно дерзко прижалась к нему. С кем она явилась на вернисаж? Ведь не одна же она пришла, в самом деле. Вдруг над ее плечом возникло улыбающееся лицо и, взглянув на высокого блондина в пенсне и с коротко подстриженными бесцветными усиками, Орельен сразу все понял. Ага, значит она теперь с ним? Странная все-таки штука, этот Париж…
— Добрый вечер, Жак…
В тесноте возле буфета беседа шла не совсем гладко. Между ними, как бурав, вонзился Поль Дени. Опрокинув на платье Дианы стакан вина, он, по-видимому, вообразил, что это дает ему на нее какие-то права. Диана от души забавлялась:
