Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)
Въ слѣдъ за тѣмъ, я сталъ припоминать, какъ въ дѣтствѣ я видѣлъ его отчаяннымъ и жестокимъ; какъ другой каторжникъ не переставалъ твердить, что онъ хотѣлъ убить его; какъ онъ во рву вцѣпился въ своего товарища, и рвалъ его, какъ дикій звѣрь. Изъ такихъ воспоминаній воображеніе мое создало какое то страшное, неясное сознаніе, что мнѣ не безопасно спать съ нимъ подъ однимъ кровомъ. Ужасъ овладѣвалъ мною все болѣе и болѣе, наконецъ я всталъ, взялъ свѣчу и вошолъ, чтобъ взглянуть на чудовище, созданное моимъ воображеніемъ.
Онъ обвязалъ голову платкомъ, лицо его было спокойно и сонъ невозмутимъ, хотя рядомъ на подушкѣ лежалъ пистолетъ. Убѣдившись въ этомъ, я тихо вынулъ ключъ изъ двери, воткнулъ его снаружи и повернулъ два раза, прежде чѣмъ снова усѣлся передъ огнемъ. Мало по мало я сползъ со стула и растянулся на полу. И во снѣ я не терялъ ни на минуту сознанія своего горя; когда я проснулся, часы на колокольняхъ били пять часовъ, свѣчи догорѣли, огонь потухъ, а буря и дождь еще увеличивали ужасъ мрака.
XL
Большимъ счастіемъ для меня была необходимость заботиться о безопасности моего страшнаго гостя. Мысли объ этомъ совершенно овладѣли мною, когда я проснулся ночью, и изгнали на время изъ моей головы всякое другое помышленіе. Очевидно, что его нельзя было скрывать въ моей квартирѣ, ибо подобная попытка непремѣнно возбудила бы подозрѣніе. Правда, у меня уже не было грума, но мнѣ прислуживала возмутительная старуха и мѣшковатая ея племянница, и заперѣть отъ нихъ комнату было бы вѣрнымъ средствомъ возбудить ихъ любопытство и породить сплетню. Онѣ обѣ страдали глазами, и я давно уже приписывалъ это постоянной привычкѣ подсматривать въ замочную щелку; кромѣ-того, онѣ имѣли рѣдкое свойство являться всегда не во-время и не кстати. Если къ этому прибавить еще страсть къ воровству, то мы получимъ полный списокъ ихъ качествъ. Не желая имѣть тайны съ такими людьми, я рѣшился объявить имъ, что ко мнѣ пріѣхалъ неожиданно дядюшка изъ провинціи.
Раздумывая объ этомъ, я всталъ съ постели и долго искалъ огнива въ темнотѣ, спотыкаясь на каждомъ шагу. Наконецъ, ничего не найдя, я рѣшился отправиться внизъ по лѣстницѣ къ привратнику, и попросить его посвѣтить мнѣ съ фонаремъ. Сходя ощупью, я на что-то наткнулся и упалъ. То былъ кто-то прижавшійся въ углу. Человѣкъ этотъ не отвѣчалъ ни слова на мои вопросы и только молча вывернулся отъ меня. Я тотчасъ бѣгомъ пустился къ привратнику и поспѣшно притащилъ его, разсказавъ ему по дорогѣ о случившемся. Вѣтеръ свирѣпствовалъ по прежнему, и потому мы не рискнули открыть фонарь, чтобъ зажечь лампы на лѣстницѣ, а довольствовалось его свѣтомъ. Осмотрѣвъ, однако, всю лѣстницу, сверху до низу, мы никого не нашло. Тогда я вздумалъ, что, можетъ-быть, человѣкъ этотъ спрятался въ мои комнаты, потому засвѣтивъ свою свѣчу, и оставивъ привратника у двери, и аккуратно осмотрѣлъ всю квартиру, не исключая и комнаты, гдѣ спалъ мой страшный гость. Все было тихо и пусто.
Меня очень-безпокоило, что именно въ эту ночь нашелся на лѣстницѣ какой-то подозрительный человѣкъ, и, поднося чарку привратнику, я сталъ распрашивать его не впускалъ ли онъ кого въ ворота.
— Какъ же, отвѣчалъ онъ:- въ различное время ночи воротилось домой трое джентльменовъ, вѣроятно, съ какихъ-нибудь вечеровъ.
Жилецъ, жившій въ одномъ со мною домѣ, уже нѣсколько недѣль, какъ уѣхалъ въ провинцію и онъ, конечно, не воротился домой въ эту ночь, ибо мы, всходя, видѣли его дверь по прежаему запечатанною.
— Ночь-то, сударь, таковская, что очень мало людей проходило въ ворота, сказалъ привратникъ, отдавая мнѣ чарку. — Кромѣ трехъ джентльменовъ-то, кажется, больше никого не было. Только часовъ въ одиннадцать, васъ спрашивалъ какой-то незнакомецъ.
— Мой дядя, пробормоталъ я. — Знаю.
— Вы его видѣли, сэръ.
— Да, конечно.
— Такъ же и его спутника.
— Спутника? повторилъ я машинально.
— Я полагалъ, что онъ шелъ съ вашимъ дядею, отвѣчалъ привратникъ. — Человѣкъ этотъ остановился, когда дядя вашъ остановился, чтобъ спросить объ васъ, и пошелъ за нимъ на верхъ.
— На кого походилъ этотъ человѣкъ?
Привратникъ не разглядѣлъ его хорошенько, но полагалъ, что онъ ремесленникъ; сколько онъ помнилъ, платье на немъ было свѣтлаго цвѣта, а пальто черное. Вообще, привратникъ, казалось, вовсе не считалъ важнымъ этого обстоятельства. И не мудрено, онъ не зналъ причинъ, дѣлавшихъ его столь-важнымъ въ моихъ глазахъ.
Отдѣлавшись отъ привратника безъ дальнѣйшихъ объясненій, я остался одинъ и, въ сильномъ смущеніи, сталъ обдумывать эти два странныя происшествія. Ихъ легко было растолковать, случись они отдѣльно: какой-нибудь запоздалый джентльменъ, придя не въ тѣ ворота, гдѣ стоялъ мой привратникъ, могъ нечаянно попасть ко мнѣ на лѣстницу и тамъ заснуть; наконецъ, мой страшный гость могъ взять съ собою кого-нибудь, чтобъ указать дорогу. Но взятыя вмѣстѣ эти два обстоятельства не могли не возбудить во мнѣ подозрѣній и опасеній.
Я развелъ огонь въ каминѣ и при тускломъ его свѣтѣ задремалъ. Проснувшись въ шесть часовъ, я былъ увѣренъ, что проспалъ цѣлую ночь, но такъ-какъ оставалось до утра еще цѣлыхъ полтора часа, то я опять вздремнулъ. Но сонъ мой былъ самый безпокойный: я то вскакивалъ съ испугомъ, полагая, что кто-то говорилъ въ комнатѣ, то принималъ шумъ вѣтра въ трубѣ за громъ. Наконецъ, я утомился, и уснулъ непробуднымъ сномъ. Когда я проснулся, ужь былъ день. До-сихъ-поръ, я не могъ вполнѣ сознать своего положенія и собраться съ мыслями. Я былъ ужасно растроенъ и растерянъ, рѣшительно не въ состояніи составить себѣ какой бы то ни было планъ для будущаго. Вскочивъ съ постели, я безсознательно открылъ окно и посмотрѣлъ на тусклое, дождливое небо, безсознательно прошелся по комнатамъ, и усѣлся передъ огнемъ, дрожа всѣмъ тѣламъ и дожидаясь своей прачки. Я чувствовалъ, что былъ очень несчастливъ, но не сознавалъ почему.
Наконецъ, явилась старуха съ своей племянницею, голову которой трудно было отличить отъ ея ручной метелки. Онѣ очень удивились, увидя меня передъ огнемъ, и я тотчасъ же объявилъ имъ, что ко мнѣ ночью пріѣхалъ дядя, и потому надо сдѣлать кое-какіе перемѣны въ утрешнемъ завтракѣ. Послѣ этого, покуда онѣ шумѣли мебелью и подымали страшную пыль, я какъ-то безсознательно умылся, одѣлся и снова усѣлся передъ огнемъ, ожидая его къ завтраку.
Вскорѣ, его дверь отворилась и онъ вошелъ. Я не могъ на него смотрѣть, онъ мнѣ показался днемъ еще отвратительнѣе.
— Я даже не знаю, сказалъ я шопотомъ, когда онъ сѣлъ за столъ:- какъ васъ звать. Я выдалъ васъ за своего дядюшку.
— Хорошо, милый мальчикъ, называй меня дядюшкой.
— Вы, вѣрно, назвались же какъ-нибудь на кораблѣ.
— Конечно, мой мальчикъ, я назвался Провисомъ.
— Намѣрены ли вы удержать это имя?
— Отчего же нѣтъ, оно не хуже другаго, и я при немъ останусь если вамъ все-равно.
— А какъ ваше настоящее имя? спросилъ я шопотомъ.
— Магвичъ, отвѣчалъ онъ, тѣмъ же голосомъ: — крещенъ Абель Магвичъ.
— А какой карьерѣ васъ предназначали?
— Карьерѣ негодяя, отвѣчалъ онъ серьёзно, какъ-будто дѣйствительно существуетъ такая карьера.
— Когда вы вошли въ Темпль, вчера ночью… началъ я и остановился въ недоумѣніи, дѣйствительно ли то было вчера ночью, я не очень-давно, какъ мнѣ казалось.
— Ну, мой мальчикъ.
— Когда вы вошли въ ворота и спросили меня, вы были одни?
— Одинъ? Конечно, одинъ.
— Но у воротъ былъ кто-нибудь?
— Я не обратилъ на то особеннаго вниманія, отвѣчалъ онъ. — Я не зналъ, вѣдь, вашихъ обычаевъ. Но, мнѣ, кажется, кто-то вошелъ сейчасъ за мною.
— Васъ знаютъ въ Лондонѣ?
— Надѣюсь, нѣтъ! сказалъ онъ, щолкнувъ пальцемъ по горлу.
Меня бросило въ жаръ.
— Прежде-то васъ знали въ Лондонѣ?
— Не очень-многіе, мальчикъ. Я больше жилъ въ провинціи.
— А судили васъ въ Лондонѣ?
— Въ который разъ? спросилъ онъ, живо посмотрѣвъ на меня.
— Въ послѣдній.
Онъ кивнулъ головою.
— Я тогда-то и узналъ Джаггерса. Онъ меня защищалъ.
Я только-что хотѣлъ спросить, за что его судили, когда онъ схватилъ ножикъ и, махнувъ имъ по воздуху, сказалъ:
— Что бы и тамъ ни сдѣлалъ, я своимъ трудомъ все загладилъ.
Съ этими словами онъ принялся за свой завтракъ.
Онъ ѣлъ съ какою-то непріятною прожорливостью и, вообще, дѣлалъ все грубо и съ шумомъ. Онъ потерялъ уже нѣсколько зубовъ съ-тѣхъ-поръ, какъ я видѣлъ его на болотахъ, и теперь, когда онъ наклонялъ голову, чтобъ куски попадали на задніе зубы, онъ походилъ на голодную старую собаку.
Еслибъ мнѣ и хотѣлось ѣсть, то онъ отбилъ бы всякой аппетитъ, и я сидѣлъ бы, какъ теперь, потупивъ взоры на скатерть. Какое-то непреоборимое отвращеніе отталкивало меня отъ него.
— Не мѣшаетъ теперь и покурить, сказалъ онъ:- когда я въ первый разъ нанялся пастухомъ, тамъ за моремъ, то, право, еслибъ не табакъ, то я давно бы самъ сталъ бѣшенымъ бараномъ.
