Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)
Обзор книги Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)
БОЛЬШІЯ НАДЕЖДЫ
РОМАНЪ ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА
I
Фамилія отца моего была Пиррипъ, а имя, данное мнѣ при св. крещеніи, Филиппъ. Изъ этихъ-то двухъ именъ еще въ дѣтствѣ вывелъ я нѣчто среднее — Пипъ, похожее на то и на другое. Такъ-то назвалъ я себя Пипомъ да и пошелъ по бѣлому свѣту. — Пипъ да Пипъ, меня иначе и не звали.
Что отца моего дѣйствительно звали Пиррипомъ, въ этомъ я могу сослаться на двухъ свидѣтелей: надпись на его надгробномъ камнѣ и сестру мою, мистрисъ Джо Гарджери, вышедшую замужъ за кузнеца. Такъ-какъ я не помнилъ ни отца, ни матери и никогда не видалъ ихъ изображеній (они жили еще въ дофотографическую эпоху), то дѣтское воображеніе мое рисовало ихъ образы, безсмысленно и непосредственно руководствуясь одними только ихъ надгробными надписями. Очертаніе буквъ отцовской надгробной навело меня на странную мысль, что отецъ мой былъ плотный, приземистый и мрачный человѣкъ, съ курчавыми черными волосами. Почеркъ надписи: «Тожь Джорджіана, жена вышереченнаго» привелъ меня къ дѣтскому заключенію, что матушка моя была рябая и болѣзненная. Пять маленькихъ плитъ, по полутора фута длиною каждая, окружали могилу моихъ родителей и были посвящены памяти пяти маленькихъ братьевъ моихъ, умершихъ въ раннемъ возрастѣ, не испробовавъ силъ своихъ въ жизненной борьбѣ. Этимъ маленькимъ могилкамъ я обязанъ убѣжденімъ, религіозно мною хранимымъ, что всѣ они родились лежа на спинѣ, заложивъ руки въ карманы, и впродолженіе всей своей жизни никогда ихъ оттуда не вынимали.
Страна наша была болотистая и лежала вдоль рѣки, въ двадцати миляхъ отъ моря. Первое живое, глубокое впечатлѣніе… какъ-бы сказать, пробужденіе въ жизни дѣйствительной, сколько я помню, я ощутилъ въ одинъ мнѣ памятный, сырой и холодный вечеръ. Тогда я впервые вполнѣ убѣдился, что это холодное мѣсто, заросшее крапивой — кладбище; что здѣшняго прихода Филиппъ Пиррипъ и тожь Джорджіана, жена вышереченнаго, умерли и похоронены; что Александръ, Варѳоломей, Абрамъ, Тобіасъ и Роджеръ, малолѣтныя дѣти вышереченныхъ, тоже умерли и похоронены; что мрачная, плоская степь за кладбищемъ, пересѣкаемая по всѣмъ направленіямъ плотинами и запрудами, съ пасущимся на ней скотомъ — болото; что темная свинцовая полоса, окаймлявшая болото — рѣка; что далекое, узкое логовище, гдѣ раждались вѣтры — море, и что маленькое существо, дрожащее отъ страха и холода и начинавшее хныкать — Пипъ.
— Перестань выть! раздался страшный голосъ и въ то же время изъ могилъ близь церковной паперти приподнялась человѣческая фигура. — Замолчи, чертёнокъ, не то шею сверну!
Страшно было смотрѣть на этого человѣка, въ грубомъ сѣромъ рубищѣ и съ колодкой на ногѣ. На головѣ у него, вмѣсто шляпы, была повязана старая тряпка, а на ногахъ шлёпали изодранные башмаки. Человѣкъ этотъ былъ насквозь-промокшій, весь забрызганъ грязью, обожженъ крапивой, изрѣзанъ камнями, изодранъ шиповникомъ; онъ шелъ прихрамывая, дрожалъ отъ холода, грозно сверкалъ глазами и сердито ворчалъ. Подойдя ко мнѣ, онъ схватилъ меня за подбородокъ, щелкая зубами.
— Ай! не убивайте меня, сэръ! упрашивалъ я, въ ужасѣ: — Ради Бога не убивайте меня, сэръ.
— Какъ тебя зовутъ? сказалъ человѣкъ:- живѣй!
— Пипъ, сэръ.
— Повтори-ка еще, сказалъ человѣкъ, пристально глядя на меня. — Не жалѣй глотки!
— Пилъ, Пипъ, сэръ.
— Говори: гдѣ живешь? сказалъ человѣкъ. — Укажи: въ какой сторонѣ?
Я указалъ на плоскій берегъ рѣки, гдѣ виднѣлась наша деревня, окруженная ольховой рощицей и подстриженными деревцами, въ разстояніи около мили отъ церкви.
Онъ поглядѣлъ на меня съ минуту, потомъ схватилъ меня, довернулъ вверху ногами и вытрясъ мои карманы. Въ нихъ ничего не оказалось, кромѣ ломтя хлѣба. Онъ такъ сильно и неожиданно опрокинулъ меня, что въ глазахъ у меня зарябило, всѣ окружавшіе предметы завертѣлись и шпиль церкви пришелся, какъ-разъ, у меня между ногами. Когда церковь очутилась за прежнемъ мѣстѣ, я сидѣлъ на высокомъ камнѣ, дрожа отъ страха, а онъ жадно уничтожалъ мой хлѣбъ.
— Ахъ, ты, щенокъ! сказалъ онъ, облизываясь:- какія у тебя, братъ, жирныя щеки.
Я думаю, они дѣйствительно были жирны, хотя въ то время я былъ малъ не по лѣтамъ и некрѣпкаго сложенія.
— Чортъ возьми! отчего бы мнѣ ихъ не съѣсть? сказалъ страшный человѣкъ, грозно кивая головой:- да, я, кажется, это и сдѣлаю.
Я выразилъ искреннюю надежду, что онъ этого не сдѣлаетъ, и еще крѣпче ухватился за камень, за который онъ меня посадилъ, частью для того, чтобъ не упасть съ него, частью, чтобъ удержаться отъ слезъ.
— Ну, такъ слушай! крикнулъ онъ:- гдѣ твоя мать?
— Вотъ, здѣсь, сэръ, сказалъ я.
Онъ быстро взглянулъ въ ту сторону, отбѣжалъ немного, пріостановился и оглянулся.
— Вотъ, здѣсь, сэръ, несмѣло пояснилъ я: — «Тожь Джоржіана». Это моя мать.
— А! сказалъ онъ, возвращаясь. — А это твой отецъ похороненъ возлѣ матери?
— Да, сэръ, сказалъ я:- онъ тоже былъ здѣшняго приихода.
— Гм! пробормоталъ онъ въ раздумье. — У кого же ты живешь — можетъ-быть, я тебя оставлю въ живыхъ, на что еще несовсѣмъ рѣшился?
— У сестры, сэръ, мистрисъ Джо Гарджери, жены кузнеца, Джо Гарджери, сэръ.
— Кузнеца, гм! сказалъ онъ и взглянулъ ни свою ногу.
Мрачно посмотрѣвъ нѣсколько разъ то на меня, то на свою ногу, онъ еще ближе подошелъ ко мнѣ, схватилъ меня за обѣ руки и тряхнулъ изо всей силы. Глаза его были грозно устремлены на меня, а я безпомощными взорами молилъ его о пощадѣ.
— Ну, слушай, сказалъ онъ:- дѣло идетъ о томъ: оставаться тебѣ въ живыхъ или нѣтъ? Ты знаешь, что такое напилокъ?
— Да, сэръ.
— Ну, и знаешь, что такое съѣстное?
— Знаю, сэръ.
Послѣ каждаго вопроса онъ меня снова встряхивалъ, чтобъ дать мнѣ болѣе почувствовать мое безпомощное положеніе и угрожавшую мнѣ опасность.
— Достань мнѣ напилокъ — и онъ тряхнулъ меня. — Достань мнѣ чего-нибудь поѣсть. И онъ тряхнулъ меня. — Принеси мнѣ то и другое. И онъ тряхнулъ меня. — Или я у тебя вырву сердце и печонку. Онъ опять тряхнулъ меня.
Я былъ въ ужасномъ страхѣ, голова кружилась; я припалъ къ нему обѣими руками и сказалъ:
— Если вы будете такъ добры, позвольте мнѣ стоять прямо, сэръ: меня не будетъ тошнить и я лучше васъ пойму.
Тутъ онъ меня кувырнулъ съ такой силою, что мнѣ показалось, будто церковь перепрыгнула черезъ свой же шпиль, потомъ приподнялъ меня за руки въ вертикальномъ положеніи надъ камнемъ, и продолжалъ:
— Завтра рано поутру ты принесешь мнѣ напилокъ и пищу. Все это ты принесешь туда, на старую батарею. Ты сдѣлаешь, какъ я тебѣ приказываю и никогда никому объ этомъ словечка не промолвишь; никогда не признаешься, что ты видѣлъ такого человѣка, какъ я, и тогда я оставлю тебя въ живыхъ. Если ты въ чемъ-нибудь меня не послушаешь, хоть на самую малость, твое сердце и печонку у тебя вырѣжутъ и съѣдятъ. Я тебѣ еще скажу, что я не одинъ, какъ ты, можетъ, это думаешь. У меня есть молодчикъ, передъ которымъ я ангелъ. Этотъ молодчикъ слышитъ все, что я тебѣ теперь говорю. У него есть особый секретъ, какъ добираться до мальчишки, до его сердца и печонки: напрасно мальчишка будетъ прятаться отъ этого молодчика. Напрасно мальчишка будетъ запирать дверь своей комнаты; ложась въ теплую постель, напрасно будетъ кутаться съ головой въ одѣяло: онъ будетъ думать, что онъ въ покоѣ и внѣ опасности — какъ бы ни такъ, мой молодчикъ потихоньку подползетъ; подкрадется — и тогда бѣда мальчишкѣ. Я теперь удерживаю этого молодчика, чтобъ онъ тебя не растерзалъ, и то съ трудомъ. Ну, что же ты скажешь на это?
Я отвѣчалъ, что я ему достану напилокъ и все, что съумѣю достать съѣстнаго, и все принесу на батарею рано утромъ на слѣдующій день.
— Ну, скажи: «убей меня Богъ!» сказалъ человѣкъ.
Я побожился и онъ снялъ меня съ камня.
— Ну, продолжалъ онъ:- такъ помни же, за что ты взялся, и не забывай моего молодчика. Отправляйся домой.
— По… покойной ночи, сэръ, сказалъ я дрожащимъ голосомъ.
— Очень покойной, сказалъ онъ, окидывая взоромъ холодную и сырую равнину. — Будь я лягушкой или угремъ!
И, обхвативъ руками свое дрожавшее отъ холода тѣло, словно опасаясь, чтобъ оно не развалилось, онъ поплелся, прихрамывая, въ низкой церковной оградѣ. Я смотрѣлъ ему вслѣдъ. Онъ шелъ, пробираясь между крапивой и кустарникомъ, которыми заросла ограда; мнѣ казалось, будто онъ избѣгалъ мертвецовъ, которые высовывались изъ могилъ, стараясь ухватить его за пятку, чтобъ затащить въ себѣ.
Когда онъ добрался до низкой церковной ограды, онъ перелѣзъ черезъ нее, какъ человѣкъ, у котораго ноги были какъ палки, и потомъ еще разъ оглянулся на меня. Увидѣвъ, что онъ смотритъ на меня, я пустился бѣгомъ домой. Пробѣжавъ немного, я оглянулся: онъ продолжалъ идти къ рѣкѣ, поддерживая себя руками и пробираясь съ своей больной ногой между большими каменьями, набросанными здѣсь и тамъ по болоту, для удобства переходовъ, на случай большихъ дождей или прилива.
