Пэлем Вудхауз - Том 10. Дживс и Вустер
Но это был другой Л. П. Ранкл, совсем не тот человек, который пообещал мне, что скоро придет в гостиную. Тогда он был весь солнечный и лучащийся — а как же, фотограф-любитель, который не только предвкушает, как будет сейчас отравлять людям жизнь своим фотографированием, но еще и прямо об этом попрошен, что для фотографа-любителя — редкий праздник. Теперь же он был холодный и тугой, как крутое яйцо на пикнике, и глядел на меня с такой ненавистью, словно я и впрямь наступил на его панаму.
— Миссис Траверс!
Это прозвучало так громко и призывно, что напомнило крик уличного торговца, пытающегося привлечь внимание покупателей к апельсинам-королькам и брюссельской капусте. Я увидел, как выпрямилась прародительница, и понял, что сейчас она войдет в роль великосветской дамы. Вышеуказанная родственница, в обычных обстоятельствах столь добродушная и свойская, могла при необходимости мгновенно превратиться в точную копию герцогини былых времен и сделать из любого нижестоящего мокрое место, для чего, добавлю, ей не требовалось даже лорнета — достаточно было простого взгляда. Вероятно, девиц ее поколения учили этому в пансионах.
— Я попросила бы вас не орать на меня, мистер Ранкл. Я не глухая. В чем дело?
Аристократическая льдистость ее тона была такова, что у меня мороз пробежал по коже, но Л. П. Ранкл был субъект из морозоустойчивых. Он извинился за крик, но сделал это кратко и без подлинного раскаяния. А затем перешел к ответу на заданный ему вопрос, с видимым усилием принуждая себя изъясняться тихо. Пусть он не ворковал, как голубок, но, по крайней мере, не повышал голоса.
— Помните ли вы, миссис Траверс, серебряную супницу, которую я показывал вам по приезде сюда?
— Помню.
— Очень ценную.
— Да, вы говорили.
— Она лежала у меня в комнате в левом верхнем ящике комода. Мне не приходило в голову как-либо ее прятать. Я был абсолютно уверен в честности всех, кто находится в этом доме.
— Естественно.
— Даже когда я узнал, что наряду со мной здесь гостит мистер Вустер, я все равно не принял никаких мер предосторожности. Это была моя роковая ошибка. Он только что украл супницу.
Наверное, долго сохранять облик великосветской дамы очень утомительно, ведь это требует каменной неподвижности как лицевых мышц, так и позвоночника; поэтому, услышав его слова, прародительница бросила это занятие и вернулась к вольным манерам своей охотничьей юности.
— Не будьте идиотом, Ранкл. Вы городите несусветную чушь. Берти это и в голову не могло бы прийти, правда, Берти?
— Никогда в жизни.
— Вот осел-то.
— Я бы сказал — безмозглый осел.
— Будешь ослом, если дрыхнуть все время.
— Да, наверное, в этом вся беда.
— Спанье разжижает мозг.
Конечно. То же самое и с котом Гасом. Я люблю Гаса как родного брата, но после стольких лет безостановочного сна у него ума осталось не больше, чем у члена кабинета министров.
— Надеюсь, Ранкл не разозлил тебя своими нелепыми обвинениями?
— Нет, старая прародительница, я не зол, просто очень, очень удручен.
Казалось бы, все это должно было превратить Ранкла в потухший вулкан, в никчемную оболочку его былого «я»; однако его глаза не утратили блеска, а он сам — боевого задора. Подойдя к двери, он приостановился и сказал следующее:
— Мы расходимся с вами, миссис Траверс, в оценке честности вашего племянника. Я лично доверяю словам лорда Сидкапа, который утверждает, что мистер Вустер ворует все, что не привинчено к полу. Лишь по чистой случайности, сказал мне лорд Сидкап, ему при их первой встрече не удалось улизнуть с зонтиком, принадлежавшим сэру Уоткину Бассету, и с той поры он, так сказать, покатился по наклонной плоскости. Хапает все без разбора — зонтики, кувшинчики для сливок, янтарные статуэтки, фотоаппараты. К несчастью, я спал, когда он проник в мою комнату, и до моего пробуждения у него было предостаточно времени, чтобы совершить то, для чего он явился. Только через несколько минут после того, как он унес добычу, мне пришло в голову заглянуть в левый верхний ящик комода. Мои подозрения подтвердились. Ящик был пуст. Вор сделал свое дело. Но знайте: я — человек решительный. Я послал вашего дворецкого в полицейский участок за констеблем, чтобы тот обыскал комнату Вустера. До его появления я намерен стоять у двери, чтобы он не пробрался внутрь и не уничтожил улики.
Произнеся все это тоном чрезвычайно неприятным, Л. П. Ранкл, как говорится, был таков, и прародительница с немалым красноречием принялась распространяться на тему о жирных негодяях сомнительного происхождения, имеющих неслыханную дерзость посылать ее дворецкого с поручениями. Я был не меньше, чем она, взволнован заключительной частью его монолога.
— Не нравится мне это, — сказал я, обращаясь к Дживсу, который в продолжение предыдущей сцены стоял несколько поодаль, являя собой скульптурное воплощение отсутствия.
— Простите, сэр?
— Если легавые обыщут мою комнату, я погорел.
— Не беспокойтесь, сэр. Полицейские не имеют права входить в помещения, принадлежащие частным лицам, без соответствующего ордера, и устав запрещает им просить у владельца разрешения на вход.
— Вы в этом уверены?
— Да, сэр.
Что ж, это давало некоторое успокоение, но я бы обманул читателя, если бы сказал, что к Бертраму Вустеру вернулась прежняя беззаботность. Слишком многое свалилось на него одно за другим, чтобы он мог остаться беспечным гулякой, на которого приятно бросить взгляд. Я понял: для того, чтобы распутать хитросплетение обстоятельств, отнимавших у меня радость жизни, и ликвидировать круги, которые уже начали темнеть у меня под глазами, мне необходимо собраться с мыслями.
— Дживс, — сказал я, выходя вместе с ним из комнаты, — мне надо собраться с мыслями.
— Конечно, сэр, если вы желаете.
— Но это невозможно здесь, среди сплошной чехарды кризисов. Не могли бы вы придумать хороший предлог, чтобы мне смотаться в Лондон на одну ночь? Мне крайне необходимы несколько уединенных часов в мирной обстановке собственной квартиры. Мне надо сосредоточиться. Сосредоточиться.
— А разве вам требуется для этого предлог, сэр?
— Лучше, чтобы он был. Тетя Далия попала в передрягу, и она обидится, если я сейчас брошу ее без уважительной причины. Я не хочу выглядеть предателем.
— Это делает вам честь, сэр.
— Благодарю вас, Дживс. Придумали что-нибудь?
— Вас вызвали в суд в качестве присяжного, сэр.
— Но ведь об этом, кажется, предупреждают задолго.
— Да, сэр, но, когда пришла повестка, я забыл вам ее отдать и вспомнил только сейчас. К счастью, оказалось, что еще не поздно. Желаете отправиться немедленно?
— Если не раньше. Я позаимствую машину Медяка.
— Вы пропустите дебаты, сэр.
— Что пропущу?
— Дебаты между мистером Уиншипом и его соперницей. Они назначены на завтрашний вечер.
— На который час?
— На шесть сорок пять.
— И сколько они будут длиться?
— Вероятно, около часа.
— Тогда я вернусь примерно в половине восьмого. Великое жизненное правило, если вам дорого собственное счастье и благополучие, состоит в том, Дживс, чтобы как можно реже присутствовать на политических дебатах. Не хотите махнуть со мной, а?
— Нет, благодарю вас, сэр. Я непременно хочу услышать выступление мистера Уиншипа.
— Боюсь, дальше «бе-ме» дело не пойдет, — заметил я не без остроумия.
16Возвращаясь на следующий день тихою вечерней порой, я отчетливо слышал, как на сердце у меня скребет, и видел без всяких зеркал, что темные круги под моими глазами стали еще темней. Мне пришли на ум сказанные когда-то Дживсом слова о «тяжком и томящем гнете неясного и чуждого нам мира» — не им, кажется, придуманные, а неким Вордсвортом, если я верно запомнил фамилию, — и я подумал, что они неплохо описывают то состояние удрученности, которое испытываешь, барахтаясь посреди океана несчастий и не имея в пределах досягаемости ничего похожего на спасательный круг. С этим «тяжким и томящим гнетом» я успел свести знакомство еще несколько лет назад, когда мои двоюродные братья Юстас и Клод без всякого предупреждения запустили ко мне в спальню двадцать три кошки; теперь этот гнет оседлал меня вновь, и как оседлал!
Рассмотрим факты. Я отправился в Лондон, чтобы побороться в тиши со следующими четырьмя проблемами:
1) Как избежать женитьбы на Мадлен Бассет?
2) Как вернуть Л.П. Ранклу супницу прежде, чем вся местная полиция вцепится зубами мне в загривок?
3) Как прародительнице выцарапать у Ранкла деньги?
4) Как Медяку, будучи женихом Флоренс, жениться на Магнолии Гленденнон?
И вот я еду обратно, а проблемы по-прежнему не решены. Целую ночь и целый день я скармливал им сливки вустеровского мозга, но всего-навсего уподобился престарелой девственнице, бьющейся над кроссвордом из «Обсервера».
