KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Классическая проза » Дмитрий Григорович - Переселенцы

Дмитрий Григорович - Переселенцы

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Дмитрий Григорович, "Переселенцы" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Ну, чорррт с ним! отпусти его! – послышался голос станового, – да скажи ему, чтоб деррржал ухо востро, то есть не насчет пррродажи картин, а насчет писания просьб… Навостррится, всем стрррочить станет; пожалуй, и к губернатору напишет – я этого не люблю! Ну, что там еще?..

– Письмо помещицы Хрюшкиной, Авдотьи Павловны, – с большею ясностью проговорил на этот раз Антон Антонович.

– Фу ты пррропасть, как пахнет! точно духами пишет, а не чернилами! И облатка голубая… Модница, нечего сказать… Читай, Антон Антоныч…

Стоявшим в прихожей снова показалось, как будто бутылку с водою опрокинули горлышком книзу.

«Милостивый государь Соломон Степаныч[106], посылаю к вам крестьянина моего Акинфия с покорнейшею просьбою наказать его хорошенько. Не описываю вам причин моего неудовольствия, потому что описание это еще больше взволновало бы меня и расстроило мое слабое здоровье. Надеюсь, милостивый государь, вы, как всегда, уважите просьбу дамы, которая имеет честь быть вашей слугою

Авдотья Хрюшкина».

– Фу, чорррт возьми, да что ж это она в самом деле? – прозвучал голос Соломона Степаиыча, – что ж она думает, нам только и дела-то сечь ее мужиков! На неделе раз пять посылает…

– А пускай ее посылает, Соломон Степаныч, пускай посылает; это ничего… – с какою-то мягкостью произнес письмоводитель и вдруг, понизив голос, начал шептать что-то.

Петя испуганными глазами поглядел на мужика с подбитым глазом; но, к великому удивлению мальчика, лицо мужика оставалось так же весело и беззаботно, как и прежде; изредка разве тень неудовольствия пробегала по нем, но это было в тех случаях, когда вой бабы у крыльца раздавался звонче обыкновенного. А между тем шопот продолжался во второй комнате, где заседал становой.

– Ну, хорошо, – произнес, наконец, тоном примирительным Соломон Степанович, – пускай убирается к чорррту, пусть его идет, когда так… Хорошо!.. Может домой ехать, скажи ему! да чтоб язык держал на привязи.

– Скажу-с… Ему не впервой-с, – вымолвил Антон Антонович и с этими словами снова явился в прихожую.

– Антон Антоныч, сделайте милость, батюшка… – заговорили опять, насовываясь друг на дружку, мужики, стоявшие у двери.

– Да что вы в самом деле? Сказал: погоди… Прочь! – чуть не крикнул дыневидный письмоводитель, принимаясь толкать мужиков, из чего можно было заключить, что чашечка его тщетно тыкалась в их ноги.

Мужики повесили голову, а Антон Антонович поднял свою несколько раскрасневшую тыкву и прямо пошел к подбитому глазу.

– Ступай с богом, Акинфий, – произнес он, понижая голос, который опять получил ясность и мягкость, – поезжай, брат, домой. Смотри только… понимаешь?[107]

– Помилуйте, Антон Антоныч, нешто мы этого не знаем! нам не впервой! – возразил подбитый глаз, как бы гордившийся своими визитами в становую квартиру.

– Ну, то-то же! Ступай с богом… ступай! – кротко сказал письмоводитель.

Акинфий поблагодарил, поклонился и вышел. Не прошло минуты, дверь на крыльцо снова отворилась и пропустила высокого, статного и очень еще красивого человека, несмотря на то, что ему было уже под пятьдесят. В правильных чертах его и во всей осанке проглядывало какое-то достоинство; уже по одному спокойствию, с каким вошел он, можно было догадаться, что он явился по собственному делу, и притом такому делу, которое не имело большой важности. Столкнувшись почти нос к носу с письмоводителем, он не кланялся униженно, а сказал попросту: «Здравствуйте, батюшка!» и принялся разглаживать окладистую белокурую бороду.

– Зачем пожаловал? – спросил Антон Антонович, любезно выставляя вперед свою дыню.

– А так, надобность своя есть; Соломона Степаныча надо видеть, – возразил бесцеремонно мужик, развил обеими руками бороду на две равные половины и отвел светлые глаза в сторону.

Взгляд его упал случайно на Петю, и, казалось, мужичка удивило присутствие такого мальчугана в квартире станового.

– Эй, Антон Антоныч! что ты опять застрррял? Кто там еще? – крикнул становой.

– Никанор Иваныч, подрядчик! – отозвался письмоводитель, просовывая в приемную свою дыню.

– А, Никанор Иваныч! добро пожаловать, братец… Ступай сюда, – весело крикнул Соломон Степанович.

Подрядчик, нимало не торопясь, потер подошвами сапогов об пол и вошел во вторую комнату, где тотчас же раздались громкие восклицания и быстрая барабанная дробь станового. Антон Антонович хотел было войти за подрядчиком, но Яков Васильев остановил его.

– Сделайте милость, Антон Антоныч! нельзя ли как… нам долго ждать не велено… пожалуйста!.. – произнес он, отвешивая маховой поклон.

– Экой братец ты какой! вишь, народ! Сказал: обожди; чего ж тебе еще?.. Со всеми вдруг не справишься.

Приведя такой резон, Антон Антонович прошел мимо пятерых мужиков, которые было забормотали; Антон Антонович быстро повернул к ним дынный завиток свой, мужики откинулись назад, стукаясь головами, и письмоводитель скрылся в приемной. Подрядчик Никанор заставил, казалось, станового забыть об остальных посетителях, дожидавшихся в прихожей. По прошествии десяти минут язык Соломона Степановича устал, однако ж, выбивать мелкую дробь, и он снова спросил:

– Что там еще, Антон Антоныч?

– Помещика Бабакина человек-с; на ихней земле беглого поймали-с… привели-с…

– Фу, как надоели!.. Ну, веди его!..

Увидя входящего Антона Антоновича, мужики, стоявшие подле дверей, не тронулись уже с места: они, как видно, потеряли теперь всякую надежду.

– Ступай, брат, – сказал письмоводитель, обратившись к Якову Васильеву.

Яков Васильев взял Петю за руку и ввел его во вторую комнату.

– А! – произнес Соломон Степанович.

В этом восклицании не было ничего особенного; тем не менее Петя задрожал всеми своими худенькими членами; все помутилось и завертелось в глазах его, которые тотчас же наполнились слезами; он не смел поднять их, не смел пошевелить ресницами, боясь выдавить накопившиеся слезы и закапать пол, что было бы действительно лишнее, потому что в этом месте, против стола станового, на пол и без того уже падало много слез. Но страх мальчика происходил, надо думать, от врожденной трусости; он ни на чем не основывался: как в голосе, так и в наружности Соломона Степановича не было ничего страшного. Соломон Степанович представлял из себя человека лет тридцати пяти с полным, румяным лицом, которое могло даже нравиться женщинам; его белые, сверкающие зубы, черные глаза и черные густые волосы, прохваченные мастерским пробором, возбуждали зависть уездного судьи, стряпчего и других значительных лиц уезда, у которых, как нарочно, были плешивые головы и весьма скверные зубы. Соломон Степанович с заметным удовольствием запахивался новеньким халатом из термаламы[108], подаренным ему месяц назад тещею.

Пете не только не следовало дрожать и плакать, но следовало бы радоваться и благодарить судьбу, что его привели к становому в настоящее время, а не прежде или после. Весь этот месяц Соломон Степанович находился в веселом, снисходительном, самом мягком и певучем расположении духа, так что весь подведомственный стан его не мог достаточно им нахвалиться. Такая внезапная перемена объясняется сама собою. Видано ли было когда-нибудь, чтоб человек, проживающий первый медовый месяц супружества, не был весел и вообще не выказывал значительного расположения к снисхождению и мягкости? Соломон Степанович только что женился и был донельзя счастлив. Одно то, что жена принесла ему в приданое восемь душ крестьян и дала ему таким образом возможность самому сделаться помещиком, что было всегда любимейшею его мечтою; сверх того, жена его была молоденькая, хорошенькая и имела, как оказывалось[109], весьма кроткий, любящий и нежный нрав. Не далее как вчера, сидя на коленях мужа, она назвала его Пипочкой; ласки жены и нежные имена так понравились Соломону Степановичу, что молодая дала себе слово звать мужа не иначе, как уменьшительным именем; в тот же вечер из Соломона сделала она «Салиньку»… становой был в восхищении. Но Петя не подозревал всего этого и потому продолжал замирать от страха и дрожал всем телом. Самому Якову Васильевичу было как будто неловко; он беспрестанно мигал Антону Антоновичу с видом взаимного соучастия, и хотя тот не смотрел на него, но все равно миганье с письмоводителем ободряло Якова Васильева.

– Ладно, Никанор Иваныч, мы еще поговорим, – сказал становой, обратясь к подрядчику. – Садись, брррратец.

– Покорно вас благодарю; я постою, – возразил подрядчик.

– Садись, садись…

– Помилуйте, зачем же это?.. мое дело такое… я могу постоять, Не извольте беспокоиться, я постою.

– Ну, как знаешь, брррратец, как знаешь, – весело произнес становой и обратился к Якову. – Когда поймали? – спросил он, кивая головою на Петю.

– Нынче утром-с… в ригу зашел к крестьянину.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*