Герман Казак - Город за рекой
— Конечно, когда-нибудь вернусь, — согласился Роберт, потерянно озираясь вокруг себя. — Только когда я действительно умру.
— В жизни, — сказал секретарь, ставя печать на документе, — вы все равно только мертвый в отпуске.
— Вы считаете, — сказал Роберт, глубоко затягиваясь сигаретой, — что я мог бы теперь уже оставаться здесь до конца, чтобы меньше шуму поднимать. Надо признать, что вы умеете подбирать убедительные аргументы.
— Условия у нас, — сказал розовощекий секретарь, — не совсем здоровые, я согласен. Слишком старый золотой обрез с патиной, так сказать. Поверьте мне, у нас было бы много лучше, если бы жизнь людей на Западе протекала иначе. Может быть, вы размышляете об этом в вашем сочинении?
— В каком сочинении? — не понял Роберт.
— Да в той книге, над которой вы все это время трудились, в характеристическом исследовании о нас, иными словами, в вашем путевом романе.
— Вы ошибаетесь, — воскликнул Роберт и загасил остаток сигареты. — У меня нет таланта прирожденного рассказчика. Я не могу ни выдумать занимательного сюжета, ни выстроить действие. К тому же мне и счастливая концовка не дается. Я плачу половиной своей жизни.
— Это и есть основное условие, — любезно заметил секретарь. — Впрочем, книга, так или иначе, написана без вашего участия, и Высокий Комиссар обязал меня сказать вам, чтобы вы непременно взяли с собой голубой том. Ваш поезд отходит в полночь. — Он протянул ему паспорт.
— Это просто смех! — воскликнул Роберт. — Уж не с ума ли я сошел? Не нашептал ли мне кто-нибудь всю эту историю во сне? Сам дьявол не разберется во всей этой чертовщине! Не собираетесь ли вы меня прикончить где-нибудь по дороге?
— Теперь, пожалуй, вы должны отправляться в путь, господин доктор, — сказал секретарь.
— Кто же из людей поверит тому, — потерянно прошептал Роберт, — что я здесь пережил? Живым побывал в городе за рекой — что за сказка для материалистически обученного мира? Тут даже Гулливер с его пребыванием в Бробдингнеге и у умных гуингнмов — просто безобидный чудаковатый малый по сравнению с доктором Линдхофом с его путешествием в страну мертвых! Никто и мысли не допустит, что это чистая правда, в лучшем случае назовут это очередным трюком из сферы оккультизма. Церковь и армия осудят меня, дескать, я подорвал веру и мораль. Умершие и старейшины мертвых будут мне мстить за то, что я подглядел их прежде времени.
— Паланкин уже подан, — поторопил секретарь. — Ваш багаж из Архива доставят прямо к поезду.
— Я разочаровался в самом себе, — прошептал Роберт. — Данте прошел по крайней мере через ад, чистилище и рай некогда живших. Он мог описать это терцинами. Я же добрался лишь до сомнительного промежуточного царства, и моя хроника кончается на Сибилле.
Судорога пробежала по его лицу.
— И при этом я действительно был у умерших, много дней и ночей.
Он всхлипнул. Но через минуту черты его разгладились и голос снова обрел твердость.
— Я не хотел никого запугивать, но я ручаюсь, что я написал правду, слово в слово.
Поднявшись, он почувствовал, насколько он был слаб. Стекла его очков запотели, когда он сел в паланкин.
— Доброго пути, — сказал секретарь.
Шесть носильщиков доставили хрониста на вокзал и молча удалились. Роберт со своим старым чемоданчиком в руке прохаживался по площади перед крытым перроном, откуда робко выскальзывали последние пассажиры недавно прибывшего поезда.
Свод неба был весь пронизан холодным лунным светом, который смягчал сияние мерцавших звезд. Искусственное освещение редких фонарей растворялось в дымчатом сверкании воздуха.
Роберт усилием воли заставлял себя передвигать одеревенелые ноги и считал шаги, борясь со слабостью. Нет, он не был помешан, умершие — тем более.
Бессонная ночь и последние впечатления давали о себе знать; у него было такое ощущение, будто он весь выпотрошен. Тупое оцепенение овладело им.
— Роберт! — услышал он чей-то голос, в котором звучали радость и изумление. — Ты ли это?
Он остановился и огляделся вокруг. В легкой фигуре, скользившей ему навстречу со стороны перрона, он узнал мать.
— Как это мило, мой мальчик, — сказала она, — что ты ждал меня. Господь еще раз проявил свою милость.
Она смахнула со лба, который светился, как фарфор, белую прядь волос.
— Как я рад тебя видеть, мама! — воскликнул он. — Но разве же здесь я тебя должен был встретить? Я был на пути к тебе.
— Какой чудесный здесь свет! — сказала она с напряженной улыбкой. — Я всю дорогу могла видеть, как он сияет. Ведь я всегда была готова к этому.
Он нежно гладил ее руки.
— А отца я тоже увижу?
— Он находится, — осторожно сказал Роберт, — уже на следующем этапе пути. Каждого из нас всегда отделял от другого отрезок пути. Ты понимаешь?
— Я смирилась, — сказала она, — я со всем научилась смиряться, как это определено на путях господних.
Суровая прелесть тронула ее белоснежное лицо, на котором сказочно проступили черты большой женской красоты. Затем оно снова померкло, стало смертельно пустым. Из маленькой, туго набитой сумочки, висевшей у нее на руке, высовывался потрепанный сборник псалмов.
Когда Роберт сказал ей, что он пока возвращается в бренный мир, она сообщила, что Эрих и Беттина уже совсем взрослые и что Элизабет так нелегко было, когда он уехал.
— Но, — сказал он, — неужели я так долго был в отъезде?
Она робко посмотрела на него.
— Нам так казалось, — проговорила она. — Но тебе виднее. Тем временем в мире произошло много страшного. Зачем люди так жестоки друг к другу? Вот и меня не стало — как сотен и сотен тысяч. Теперь моя душа навечно успокоилась. — Она вздохнула. — Мой дорогой мальчик, — прибавила она.
Когда Роберт вызвался рассказать ей, как лучше сориентироваться в городе, она была тронута, но с поспешностью прервала его.
— Не утруждай себя, — сказала она, — мне не надо руководства, ведь я иду к Богу. — Заметив, что он поморщился, она прибавила: — Конечно, ты знаешь все лучше, но не настаивай на своем.
Он кивнул.
— Когда вернешься, — еще сказала она, — то полей мои цветы на балконе, чтобы они не засохли.
Он обещал.
— А ты, — попросил он в свою очередь, — не забудь потом поцеловать камень Сибиллы, если будут силы.
— Да, да, — услышал он в ответ. Но это прозвучало уже издалека и несколько нетерпеливо.
Сгорбленная фигурка старательно семенила к поблескивающим в лунном свете трамвайным рельсам. Он все еще смотрел ей вслед, хотя она уже растворилась в сумраке ночи. Только когда он вполне убедился, что она не могла его услышать, он, поклонившись, сказал тихо:
— Благодарю тебя за то, что ты меня родила.
Потом он прошел через туннель к безлюдному перрону. Он думал увидеть завистливые взгляды, услышать любопытные вопросы, но немногочисленные служащие железной дороги, несомненно, получили соответствующие распоряжения. Никто не обеспокоил его, даже документы не проверили. Он шагал вдоль состава, который был собран из пассажирских и товарных вагонов разных типов. Он вошел в вагон дальнего следования и не удивился, что был тут единственным пассажиром. Билет был выдан ему до следующей станции. Дальше он решит сам.
20
Почти бесшумно длинный состав около полуночи тронулся с места. Колеса глухо стучали, когда поезд медленно пересекал большой мост. Роберт смотрел вниз, на темную ленту реки, которая вяло, как расплавленный свинец, текла в высоких галечных берегах; у склонов глубокого русла вода отсвечивала в лунном свете опаловым блеском. Беловатые клубы пара поползли вереницей мимо окна и заслонили вид.
Роберт, который уже лежал на узкой деревянной полке, растянувшись во весь рост, повернулся на бок и, обхватив руками голову, подтянул согнутые в коленях ноги к животу. Так он, свернувшись, как эмбрион, заснул.
Когда он проснулся, было уже светло. Он приподнялся и, к своему удивлению, увидел за окном зеленую равнину. В небе низко над горизонтом пенились белые кучевые облака с розоватыми краями.
В чемодане он нашел завернутый в бумагу завтрак, который, должно быть, положил заботливый Леонхард. На дне, под бельем, лежал голубой том хроники, его еще вчера листал высокий чиновник из Префектуры. Это было единственное вещественное доказательство того, что пребывание в царстве мертвых не было сном. Листая том с конца, он думал, что теперь сам увидит страницы, исписанные своей рукой, но обнаружил только запись, сделанную Высоким Комиссаром. Он прочел вполголоса:
I saw the Sibyl of Cumae
Said one — with mine own eye.
She hung in a cage, and read her rune
To all the passers-by.
Said the boys: "What wouldst you, Sibyl?"
She answered: "I would die".
Под этими строками были выведены греческие слова:
Σιβνλλα, τι τελεις: Απονανειν τελω
