Леопольд Захер-Мазох - Шахиня
– Я вижу, что ты воспринимаешь случившееся так, как я и ожидал от тебя, – промолвил Разумовский, – я тоже абсолютно убежден, что не только Апраксин, но и Бестужев используют всякую возможность, чтобы только выслужиться перед молодым двором и подкуплены королем Пруссии.
– Эти негодяи, обязанные мне всем, что у них есть, – крикнула Елизавета, вскакивая и принимаясь в ярости расхаживать взад и вперед, – так что же мне теперь делать, посоветуй!
– В первую очередь необходимо поправить вред, нанесенный медлительным и предательским ведением войны Апраксиным, – объяснил Разумовский.
– Каким образом?
– Немедленно пошли ему с курьером приказ снова перейти в наступление, ни в коей мере не щадить прусского короля и энергично продолжить борьбу.
– Да, я так и сделаю, набросай-ка приказ и вели тотчас же оформить его, немедленно дай поручение подготовить курьера. Потом мы обсудим дальнейшие шаги, – сказала Елизавета.
Разумовский удалился и позаботился о том, чтобы все было быстро исполнено. Не прошло и часа с момента его разговора с царицей, как внизу уже поджидал офицер, которому предстояло доставить генералу Апраксину императорский ордер, и Разумовский лично понес его на подпись своей венценосной супруге.
Елизавета уселась за письменный стол и взяла в руку перо, а Разумовский подлил воды в почти полностью высохшие чернила.
И надо же было случиться такой беде, что в эту минуту оса, проникшая в комнату, начала жужжать и, прежде несколько раз облетев перо, которым царица собиралась поставить подпись, упала в чернильницу.
Суеверная женщина в ужасе вскрикнула и отшвырнула перо.
– Что с тобой? – спросил Разумовский.
– Оса! Это дурная примета.
– Ребяческий предрассудок простолюдинов, – отмахнулся Разумовский.
– Нет, нет, я не подпишу, – крикнула царица, – иначе меня постигнет большое несчастье.
12
День расплаты
Разумовский был не из тех людей, которых, когда дело касалось благо отечества, неудача заставляет опустить руки. Он полностью разгадал мотивы поведения Бестужева и Апраксина, он увидел, что они рассчитывали на близкую смерть императрицы, которую одолевали все более частые спастические припадки, и уже во всем прислушивались к тем импульсам, которые исходили от молодого двора или, говоря точнее, от великой княжны Екатерины, и он приложил все силы, чтобы обнажить нити, связывающие министров и генералов царицы с противниками России.
Аккредитованный прежде при варшавском, а нынче при петербургском дворе английский посланник Уильямс, – сколь смазливый и любезный, столь и легкомысленный прожигатель жизни, – лестью и хитростью сумел втереться в доверие к великой княжне Екатерине. Через него она получила английский пенсион и заодно с ним ратовала за союзную Англии Пруссию. В Польше Уильямс вступил в интимные отношения с могущественной княжной Чарторыской и поддерживал ее честолюбивые планы, ставившие ни много ни мало целью превратить Польшу в наследственную конституционную монархию под ее эгидой.
Чтобы расположить Россию в пользу своих намерений, она послала своего племянника, графа Понятовского[122] , к русскому двору в качестве посольского секретаря Уильямса.
Двадцатитрехлетний галантный красавец Понятовский быстро завоевал благосклонность Екатерины, и когда саксонско-польский министр граф Брюль отозвал его обратно в Варшаву, великая княжна привела в действие все рычаги, чтобы снова перевести своего поклонника в Петербург. При этом Бестужев использовал все свое влияние на саксонский двор, чтобы заставить считаться с пожеланием Екатерины, и таким образом Понятовский вернулся теперь в ранге саксонско-польского посланника, чтобы продолжить свою галантную связь с супругой престолонаследника и, вопреки интересам собственного двора, действовать в пользу Пруссии.
Приблизительно в то же самое время Петр вступил в интимные отношения с полненькой и добродушной фрейлиной Воронцовой[123] и отныне предоставил своей супруге беспрепятственно следовать своим удовольствиям.
Он еще не догадывался, что Екатерина была столь же властолюбивой, сколь и галантной и что ее превосходный ум способен даже любовные связи использовать в качестве средства для достижения ее великой цели: трона российского.
В ту пору она уже пришла к полному согласию с Бестужевым в том чтобы, как только царица умрет, отстранить супруга от трона и самой от имени своего сына, великого князя Павла, завладеть браздами правления.
Отступление Апраксина на театре военных действий находилось в теснейшей взаимосвязи с этой конспирацией молодой принцессы. Осенью тысяча семьсот пятьдесят седьмого года припадки, случавшиеся прежде у императрицы периодически, участились настолько, что никто уже больше не сомневался в ее скорой кончине. Так однажды во время прогулки в Царском Селе она внезапно упала и более часа пролежала в бессознательном состоянии.
Бестужев предвидел свое поражение, если Петр, которого он так часто и чувствительно обижал, станет императором, поэтому сговорился с Апраксиным и через него заручился поддержкой армии, чтобы в случае внезапной кончины Елизаветы силой принудить Петра к отречению от престола. Он даже инициировал конфиденциальную переписку великой княжны с Апраксиным и самовольно отдал приказ об отступлении, чтобы на случай государственного переворота иметь войска поблизости.
Находившиеся в русском лагере иностранные офицеры дали австрийскому и французскому посланникам в Петербурге первые исходные данные для раскрытия тайной приводной пружины отступления Апраксина. Оба дипломата в короткое время представили Разумовскому необходимые доказательства и последний тотчас же заключил союз с вице-канцлером Воронцовым, графом Шуваловым и статс-секретарем Волковым для ниспровержения Бестужева. Волков разоблачил план Бестужева против престолонаследника и тайные сношения великой княжны с Апраксиным.
Потом Разумовский добился для себя и своих соратников аудиенции у императрицы и в свойственной ему серьезной и убедительной манере обрисовал ей общее положение вещей и предательский характер отношений и сговора Бестужева и Екатерины. Елизавета была до крайности возмущена услышанным и согласилась на все, что предложил ей супруг. Она немедленно подписала распоряжение, предписывающее Апраксину передать верховное командование генералу[124] и прибыть в Петербург для своего оправдания.
На допросах, которым его подвергли, он не стал отрицать, что получал секретные задания от великой княжны. В качестве местожительства ему определили небольшой загородный домик в окрестностях Петербурга, где он вскоре и умер, не дожив до оглашения приговора. Великий князь Петр теперь сам отправился к императрице и потребовал, чтобы она возбудила процесс против его супруги и великого канцлера.
Двадцать пятого февраля тысяча семьсот пятьдесят восьмого года Бестужев был вызван ко двору под предлогом какой-то конференции. Он явился абсолютно спокойным, однако мгновенно потерял свое обычное самообладание, когда ему сообщили о немилости императрицы и тотчас же задержали. Под конвоем его отвезли домой, где поместили под строгой охраной.
Все рукописные материалы его были конфискованы, среди них был обнаружен набросок акта об отречении от престола Петра, черновой вариант приказа Апраксину начать отступление и другие весьма компрометирующие бумаги.
Шестнадцатого апреля был оглашен приговор. Бестужева признали виновным в том, что он без воли и ведома императрицы отдавал приказы и тем самым незаконно присвоил себе полномочия соправителя, равно как и вынашивал предательские планы. Он был приговорен к смертной казни, однако помилован царицей. Ограничились тем, что лишили его всех званий и отстранили от должностей, сослав в расположенное в ста двадцати верстах от Москвы имение Горестово, где он оставался под строгим надзором.
Безуспешно Екатерина, уверенная в своем провале, просила царицу об аудиенции; в конце концов Разумовскому удалось склонить Елизавету выслушать племянницу. Великая княжна, у которой позднее было достаточно поводов блеснуть своим комедийным талантом, бросилась в ноги добродушной легковерной женщине и, обливаясь слезами, поклялась в своей невиновности. Думая лишь о спасении собственной жизни, она просила о милостивом дозволении покинуть Россию, чтобы провести остаток своих дней возле матери, княжны Цербстской. Она присовокупила, что ежели царица сочтет для России за благо подыскать великому князю престолонаследнику другую супругу, то ни она сама, ни ее семья не станут оспаривать это решение.
Императрица простила ее и наказала, как ей казалось, очень чувствительно, запретив несколько месяцев показываться ей на глаза.
