Сатанинская трилогия - Рамю Шарль Фердинанд
— Иисус вернулся!
Кто-то поднялся на скамью зажечь лампу, Лот прошел в середину комнаты:
— Слышите, здесь собравшиеся? Ибо беды теперь прекратятся. — Лицо его в обрамлении черной бороды было белым. Тот ли это человек, что был хорошим товарищем, говоруном, человеком в кожаном фартуке, чей мул бежал так, что дымились копыта, а сам он обменивался шуточками с тем, кто держал поводья? Вот снова он поднимает руку:
— Говорю вам, слушающие меня, Господь среди нас, Он был плотником, теперь он башмачник, но какая разница? Его узнают по тому, что он исцеляет больных, поднимает из гроба умерших!
Многие имели схожее мнение, другие по-прежнему не могли поверить в случившееся. Но в конце-то концов! Невозможно отрицать, что совершилось великое чудо. Последуют ли за ним другие?
Сквозь оставшуюся раскрытой дверь было видно, что идут все новые люди, и неведомо было, откуда они, а потом перед ними простерлась тьма, все пошли вслед за Лотом на улицу. Среди них были даже больные, но они знали, где восходит звезда, и к какой именно звезде они направляются, поскольку впереди шел Лот. «Может, все так и есть?» — говорили они себе. В конце концов, что мы знаем? В нас живет столь сильная жажда веры! Лот шел впереди. Он повернул налево. Продолжал порошить легкий снег, снежинки сыпались сверху, летели снизу, со всех сторон одновременно, как бывает, когда веет ветер и его холодные иголочки тают у вас на щеках. На небе не было ни одной звезды, но внезапно все увидели другую звезду вон там, у земли. Там находилась лавка, в которой он обустроился, на что и указывал свет, и все они шли в ту сторону.
И вот, все видели, что Лот идет первым, он постучал в дверь. Дверь открылась, затем закрылась. И все толкались, чтобы попытаться хотя бы заглянуть в окно. Больные спрашивали: «Он не будет врачевать нас сегодня? Как тяжко ждать». Некоторые кашляли. Один бедный маленький мальчик, который пришел на костылях и больше не мог стоять, сел в грязь.
*
Они не могли войти, дверь Браншю оставалась закрытой, потом кто-то сказал, что он исцеляет только от некоторых болезней.
В этот вечер разрешено было войти только Лоту.
Шел восьмой час, а в восемь обычно деревня уже спит. Зимой в такое время в самом деле нечего делать и, чтобы не переводить керосин, люди ложатся в кровать. Когда в небе светит луна или поднимается туман, над маленькими крышами, что теснятся одна к другой, стоит полная тишина; единственное, что слышно, словно звуки маленького намокшего барабана, — плеск фонтана. Но этим вечером все еще слышались голоса, и вдали различался шум, как если б люди на улице продолжали переговариваться, несмотря на падавший снег. И вдруг зазвучали чьи-то громкие слова вблизи мастерской Браншю, где все еще стояло несколько человек, что пришли вместе с Лотом:
— Послушайте, говорю вам, пока еще есть время!
Дабы обмануть вас, он обратился во все ему противоположное! Так на тарелку кладут мед, чтобы слетелись мухи…
— Его голос ни с чьим не спутаешь. — Проговорил кто-то.
— Пора бы его заткнуть.
— Заткнуть? — Переспросил Лот. — Я этим займусь…
Но Браншю удержал его, и голос уже удалялся. Beроятно, Люк лишний раз обходил деревню, останавливаясь перед домами, «ибо настал час последний».
Вновь наступила тишина. Все были в замешательстве. Браншю предложил:
— Знаете что? Не будем тут стоять!
И, как часто делал, повел приятелей в харчевню.
Там хотя бы было натоплено, горел свет, да и вино подкрепляет беседу. Они сели за стол, Браншю много говорил, остальные отвечали, заходили другие люди, спрашивая:
— Это правда, что вы совершаете чудеса?
Браншю пожал плечами:
— Я? Чудеса? Увы, мой бедный друг, ни я их не совершаю, ни кто другой в этом мире. Просто некоторые немного изучали медицину, что позволяет сослужить службу при случае…
Приходили еще люди, спрашивая:
— Вы Иисус или дьявол?
Браншю начинал смеяться:
— Ни Иисус, ни дьявол, где-то между, увы! Где-то между…
Лот в этот момент как-то странно посмотрел на него.
Понятное дело, никто уже не знал, что и думать, люди пока не свыклись с произошедшим. Как бы то ни было, Браншю вызывал теперь еще большее уважение и даже почитание. Во всяком случае, теперь говорили: «Он очень сведущ и скрывает это». С такими людьми надо быть обходительным. К тому же, он ведь хорошо все делает. Может, у него что-то на уме?
Никогда еще вино не лилось столь обильно. Всем, кто входил, сразу подносили стакан. Было жарко, стоял густой дым. Вокруг были только друзья и друзья друзей. Казалось, он рад, что все они здесь, и хочет их удержать, подливая вина (за исключением Лота, который не пил). Вечер затянулся. И в этот миг, словно нарочно, снова послышался голос, звучавший все ближе и ближе:
— Настал час последний!.. Он завлекает вас тихо, медленно, но я покажу, куда он вас завлекает, дабы успели вы от него укрыться…
Некоторые засмеялись. Лот же поднялся. И поскольку Браншю сделал ему знак сесть на прежнее место, заговорил:
— Нет! — Молвил он, покачав головой. — Нет, вы же видите, это несправедливо! Я повинуюсь вам, но это несправедливо…
— Давай, — ответил Браншю, — вспомни, о чем я тебе говорил.
И, делая вид, что хочет уладить дело, продолжил:
— В конце концов, он никому не причиняет вреда. Ну, может быть, только мне… И, конечно, для доброго имени деревни его следовало бы запереть, но никто с этим не торопит.
И так он говорил еще какое-то время, а затем пропал.
Как это произошло, никто никогда так и не узнал. В помещении было очень дымно, многие встали во время разговора, поскольку принялись обсуждать случай с Люком: может быть, Браншю воспользовался беспорядком, в то время как Люк остановился напротив харчевни:
— Эй, вы там! — Продолжал он. — Вы что, не слышите? Ведь я пришел ради вас, и ради тебя, Лот, в особенности, у тебя чистое сердце, но оно обратилось к ложным плодам. Так слушай, лучше бы твоя мать умерла, лучше бы она умерла, Лот, лишь тело…
Лот так быстро рванул к окну, что никто не успел его удержать, и, распахнув его, крикнул:
— Ну-ка повтори!
— И я повторю.
— А если я сейчас выйду?
— Я буду повторять, ибо это правда…
Далее происходило все очень быстро. Тот еще не закончил фразы, а Лот уже оказался на улице. Все ринулись за ним. Стояла темень, и никто не увидел, что приключилось, было лишь ясно, что двое мужчин разговаривают вблизи: «Это не он Сатана, а ты!» И послышался звук, какой бывает, когда падает тело, затем вновь голос Лота: «Эй, люди!..» Они подошли, все были взбудоражены. «Возьмем его за ноги!» — проговорил Лот. И все, гогоча, за исключением Лота, который вовсе не смеялся, прицепились к телу, словно кони впряглись в повозку. Но повозка была легкой, да и тело по тающему снегу скользит без препятствий. «Куда его? — К фонтану!» Фонтан бил совсем близко. Возле него был обустроен большой деревянный резервуар. Широкий, глубокий…
Так на девятый день умер от пневмонии единственный, кто, быть может, разбирался в подобных вещах, хотя и не принадлежал к числу местных умников и, наверное, видел все в ином свете.
III
В следующие дни все было спокойно, близилось Рождество. В доме Амфионов царила радость. Разнося в небе благую весть, звонили колокола, и они — муж и жена, — сидя у очага, беседовали о своем счастье. Живот Элоиз явственно увеличивался. И в этом не было ничего удивительного: она была на шестом месяце. Но Жозефу все еще не верилось, — он столько ждал, — они были женаты три года и уже все испробовали, даже отправились прошлой весной в паломничество в Сент- Клер.
Он говорил:
— Элоиз! Ах ты, такая-сякая! Я уже клял тебя на все лады из-за твоей засухи! Знаешь, если бы так продолжалось, я бы тебя разлюбил, это было уже невыносимо! Давай-ка, поцелуй меня поскорее…
Он подбросил в печь поленьев, взметнулось пламя, по черной от сажи стене полетели звездочки.
