Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа
— Иисус, — укоризненно промолвила она, — с кем ты опять ссорился нынче утром?
Ее сын прикусил язык, чтобы с него не сорвалось недоброе слово, и распахнул дверь. Солнце и палящий ветер пустыни ворвались в хижину. Не говоря ни слова, Иисус отер со лба пот и снова выступившую кровь и поднял крест.
Волосы у матери рассыпались по плечам. Она собрала их в узел под платком и шагнула к сыну. Но когда свет упал на его лицо, она вздрогнула от удивления. Как быстро оно менялось! Оно было текучим, как вода. Каждый день приносил новые перемены, и ей казалось, что она каждый день встречается с незнакомым человеком. Несказанный свет озарял его лоб, рот, глаза; улыбка, то счастливая, то полная боли, блуждала по его лицу.
Сегодня его глаза горели, как черное пламя. В испуге она хотела спросить его: «Кто ты?» — но не дала себе воли.
— Мальчик мой, — произнесла она дрожащими губами и снова застыла, всматриваясь: действительно ли этот мужчина был ее сыном? Обернется ли он, чтобы взглянуть на нее, чтобы ответить ей? Он не обернулся. Взвалив крест на плечо, он медленно удалялся от дома.
Прислонившись к косяку, мать смотрела, как легко он шагает по булыжнику, взбираясь на склон. Бог знает, откуда у него такая сила. Словно не крест был за его плечами, а два трепещущих крыла.
— Господи, Боже мой, — в смущении прошептала она, — кто он? Чей он сын? Он не похож ни на отца, ни на меня, он ни на кого не похож. С каждым днем он меняется. Порой мне кажется, что он не один, так он многолик… Нет, я ничего не понимаю.
Ей вспомнился день, когда она, сидя во внутреннем дворике возле колодца, кормила его грудью. Это было летом, и виноградную лозу над её головой сплошь покрывали зреющие грозди. И пока младенец сосал и причмокивал, она погрузилась в легкую дрему. Ей привиделся ангел. Держа в руках мерцающую звезду, он спускался вниз, освещая ее светом всю землю. Впереди в темноте вилась дорога, поблескивая на поворотах, словно всполохи молнии. Дорога подползла к ее ногам и иссякла. И пока Мария с удивлением размышляла, где бы могла начинаться эта дорога и почему она кончается у ее ног, она невзначай подняла глаза и увидела, что звезда остановилась прямо над ее головой, а в конце дороги появились три всадника с золотыми коронами на головах. Они остановились на мгновение, посмотрели на небо и, увидев, что звезда тоже остановилась, пришпорили коней и поскакали к ней. Теперь она могла отчетливо рассмотреть их лица. В середине, подобный белой розе, скакал прекрасноликий светловолосый юноша, чьи щеки были едва покрыты первым пушком. Справа от него ехал монгол с раскосыми глазами и остроконечной черной бородкой. Слева — негр с курчавыми волосами, золотыми серьгами и сверкающими белизной зубами. Но прежде чем мать успела их как следует разглядеть или хотя бы прикрыть глаза ребенку, чтобы его не разбудил яркий свет, всадники уже подъехали, спешились и преклонили перед ней колени.
Первым приблизился светлоликий юноша: Младенец оставил грудь и встал на ножки. Подошедший снял свою корону и положил ее к ногам ребенка. Вторым на коленях подполз негр. Он вынул из-за пазухи пригоршню рубинов и изумрудов и бережно высыпал горкой перед ребенком. Последним был желтолицый — он положил к ногам мальчика фазаньи перья, чтобы тот мог играть ими. Не прикасаясь к подаркам, дитя смотрело на всех троих и улыбалось.
Внезапно, как по мановению руки, все трое исчезли, и появился пастушок в одежде из овечьих шкур с миской теплого молока. При виде молока дитя запрыгало на материнских коленях, наклонило личико к миске и стало жадно пить его…
Прислонившись к косяку, мать вспоминала счастливый сон и вздыхала. Какими надеждами одаривал ее этот единственный сын! Какую чудесную жизнь предсказывали ему знамения! Разве не сам старый раввин, глядя на него, раскрыл Священное Писание и читал пророчества над его маленькой головкой, рассматривая его грудь, глаза, даже пятки в поисках божьего знака? Но увы! Время шло, и ее мечты таяли. Сын выбрал дурной путь, путь, уводящий его все дальше и дальше от людей.
Она поплотнее завернулась в платок и закрыла дверь. Она шла посмотреть на казнь — надо же было чем-то заполнить время.
ГЛАВА 4
Мать шла все быстрее и быстрее, чтобы догнать толпу и смешаться с нею. Она слышала впереди крики женщин, голоса мужчин — босых, с немытыми телами и грязными спутанными волосами, разгоряченных и дрожащих от возбуждения, — каждый из них прятал на груди нож. За ними шли старики и увечные. Земля дрожала под ногами людей, вздымавших столбы пыли. В воздухе стояла невыносимая вонь. Солнце уже входило в зенит.
Одна из старух, оглянувшись, заметила Марию и выругалась. Две ее соседки тут же обернулись и сплюнули, чтобы уберечь себя от дурного предзнаменования. Молодая женщина, только что вышедшая замуж, с трепетом подхватила свою юбку, чтобы мать Иисуса не коснулась ее. Мария вздохнула и поплотнее закуталась в свой платок, так что остались видны лишь укоризненно смотрящие глаза. Она торопливо шла, спотыкаясь, спеша слиться с толпой и затеряться в ней. Повсюду вокруг раздавались шепотки, но она, скрепя сердце, шла все дальше и дальше, не обращая на них внимания. «До чего дошел мой сын, — думала она, — мой сын, мой любимый!» И закусив ткань платка, чтобы не разрыдаться, продолжила свой путь.
Позади начал нарастать гул: мужчины, улучив момент, проталкивались вперед, чтобы занять место во главе процессии. Они приближались к цитадели, где содержался зелот, — надо было выламывать двери и освобождать его. Мария посторонилась и встала в дверном проеме какого-то дома: перед ней мелькали распущенные сальные волосы и бороды, пена кипела у ртов, старый раввин размахивал руками и указывал на небеса, сидя на плечах какого-то звероподобного верзилы. Он что-то кричал. Мария прислушалась:
— Дети мои, верьте в народ Израиля. Вперед, все вместе! Не бойтесь, Рим горит! Бог уничтожит его и сотрет с лица земли! Вспомните Маккавеев[6], изгнавших и опозоривших всемогущих греков! Так мы изгоним и опозорим римлян! Бог один, и Он с нами!
Охваченный неземным восторгом, старый раввин воздел тонкие руки, изгибаясь в странном подобии танца на широких плечах своего носильщика. Посты, молитвы и неосуществившиеся надежды иссушили плоть старика, но дух его еще был силен. Огромный горец нес его как знамя.
— Эй, не урони его, Варавва! — кричали вокруг.
Но Варавва продолжал невозмутимо идти вперед.
Люди взывали к Богу, и, казалось, воздух над их головами вот-вот воспламенится, чтобы соединить небо и землю огненными языками. Рассудок мутился: здешний мир камней и живой плоти таял, терял свои очертания, и вместо него возникал другой — мир огня и ангелов.
Пламенный порыв охватил и Иуду. Он стащил старого раввина с плеч Вараввы, водрузил на собственные и заревел:
— Сегодня! Не завтра, но сегодня!
И священник, словно воспрянув от его крика, запел псалом победы. Его высокий голос дрожал и срывался, но после первых же слов его подхватила вся толпа:
Господи! Как умножились враги мои!
Многие восстают на меня;
Многие говорят душе моей:
«Нет ему спасения в Боге».
Но Ты, Господи, щит предо мною,
слава моя, и Ты возносишь голову мою.
Но пока они пели, побеждая в мечтах врагов, перед ними выросла настоящая цитадель противника, расположенная в самом сердце Назарета: это была четырехугольная, прочно сложенная крепость, каждый угол которой венчала башня с огромным бронзовым орлом. Каждая пядь земли, окруженной этими стенами, была пристанищем дьявола. Еще выше, над башнями, на флагштоках реяли желто-черные римские знамена, под которыми стоял кровавый центурион Назарета Руфус со всем своим войском. Ниже располагались его лошади, собаки, верблюды, рабы; и совсем внизу — на дне глубокого высохшего колодца — зелот, чьих волос никогда не касались ножницы, губ — вино, а тела — женщины. И стоило ему тряхнуть головой, как все эти люди, невольники, лошади, башни — вся неправедная пирамида жизни, громоздящаяся над ним, рухнет. Господь всегда так устраивает: слабый голос вопиющего о справедливости дрожит у подножия трона зла, но он бывает услышан.
Этот зелот был одним из последних отпрысков древнего рода Маккавеев. Господь Израиля держал свою руку над его головой, охраняя это святое семя от вымирания. Когда Ирод, старый царь Иудеи, приказал вымазать бунтовщиков смолой и поджечь, как факелы, за то, что они сорвали золотого орла, которого он прикрепил к дверям Храма, тогда из сорока одного заговорщика были пойманы сорок, а зачинщик чудом бежал. Говорили, что Бог Израиля поднял его за волосы и спас — это и был тот самый зелот, праправнук Маккавеев.
Многие годы он скитался по горам, сражаясь за освобождение Святой земли, дарованной Господом Израилю. «У нас один Господь — Яхве, — повторял он. — Не платите податей римским мытарям, не бойтесь их идолов, не приносите в жертву тирану цезарю быков и овец! Бог один, и Он — наш. Есть один праведный народ — народ Израиля и один Божий плод на древе земном — Мессия».
