Цзэн Пу - Цветы в море зла
Все начали расспрашивать, что это за игра.
— К сегодняшнему пиру мы не приготовили никаких подарков, — продолжал Чэн Юй, — и уважаемый виновник торжества вправе обидеться на нас. Я предлагаю, чтобы каждый, как наши предки на террасе Болян[243], сочинил по одной стихотворной фразе, воспевая какую-нибудь редкую вещь, хранящуюся у него в доме. Из этих фраз мы составим стихотворение и заменим им полагающийся сегодня новорожденному персик бессмертия. Тот, кто потеряет рифму или назовет предмет, которого у него на самом деле нет, наказывается. За того, кто сочинит удачно, все будут пить по поздравительной чарке. Первые две фразы должны служить шапкой ко всему стихотворению, последняя — завершать его. В них не обязательно говорить о редких вещах. Эти три фразы лучше всего дать нашим мальчикам. Остальные выступают в порядке жребия, меняться номерами нельзя.
Все пришли в восторг, закричав, что игра нова и интересна. Чэн Юй велел принести специальные бамбуковые дощечки для жеребьевки, написал на них номера согласно числу гостей и предложил каждому вытащить дощечку. Первый номер достался Ли Дяньвэню. Он уже хотел было сказать свои строки, но Ли Чжиминь остановил его.
— Ведь начинать должны мальчики? Я назначаю первую фразу Айюню, вторую Июню, а заключительную — Суюню.
— Я не умею сочинять стихи и прошу господ не смеяться! — сказал Айюнь. — Мой вариант будет такой:
Вот начинается богатый пир
В большом саду «Лежащих облаков»…
Подумав, Июнь продолжил:
Поздравить старика звезды Наньцзи
Пришла толпа бессмертных стариков.
— Очень хорошо передано настроение! — воскликнул Чэн Юй. — И тема схвачена! За них следует выпить. Ну, а теперь очередь Ли Дяньвэня.
Все выпили, и Ли Дяньвэнь сказал:
— Из всех своих коллекций я больше всего люблю эстамп с каменного памятника на Хуашань[244]. Поэтому я скажу следующее:
Всем монументам Хуашаньских гор
Тысячелетья старость не несут…
— Между прочим, эстампы с этого памятника снимались всего три раза! — заметил Цянь Дуаньминь. — У вас один из них — это действительно настоящая драгоценность. Следующая строчка падает на меня. Я, как вы знаете, собираю старинные издания. Лучшее среди них — «Обрядник дома Чжоу»[245], отпечатанный всего по тринадцати строчек на каждой странице:
Шрифт обрядника дома Чжоу
Восстановлен при Северной Сун.
— Годится! — зашумели все.
— Бумага словно гладкая яшма, иероглифы точно серебряные крючочки, на титульном листе стоит печатка самого Хуан Пиле! — восхищенно щелкнул языком И Цзюй. — Это одна из лучших книг его библиотеки!..
— Ну, пришла пора браться за мой кабинет «Сто картин Ван Хоя»! — прервал его Чжуан Хуаньин и прочел нараспев:
Из труб крестьянских хижин дым струится,
Как облака — уходит безвозвратно…
Ван Ляньсунь подхватил:
Но до сих пор трактаты Ван Шилу[246],
Как встарь — свежи, как прежде — ароматны.
— А, вы говорите о том самом сборнике, который я недавно видел на рынке Люличан! — улыбнулся Цзян Бяо. — Эта книга упоминается даже в «Генеральном каталоге по четырем разделам», хотя издано в свое время было только предисловие к ней. Рукопись вся пестрит красной тушью[247], и подлинность ее несомненна. Кто бы мог подумать, что вам удалось ее раздобыть!
— Не болтай попусту! — остановил его Ван Ляньсунь. — Не то придется выпить штрафную рюмку за проволочку!
— Ничего страшного, — возразил Цзян Бяо. — У меня есть десять картин Ма Сянлань![248] Они меня и спасут. — Он поднял бокал и продекламировал:
Так воссоздать живые орхидеи
Лишь Ма Сянлань на полотне умела…
Дуань Хуцяо тотчас продолжил:
Есть много ханьских у меня реликвий
И не одна эпохи циньской стела.
— Людей, которые снимают оттиски с памятников, называют «черными тиграми», так как они вечно перемазаны в туши, — заметил Ми Цзицзэн. — А ты собираешь сами памятники, поэтому тебя остается назвать только «каменным тигром»!
— «Каменный тигр» — не так уже плохо, — отпарировал Дуань Хуцяо. — Гораздо хуже быть «каменным драконом»[249], который тысячелетиями вынужден таскать на своей спине предмет обожания «каменных тигров»!
— У Ми Цзицзэна исключительно богатые коллекции, — сказал Вэнь Динжу. — Сейчас он нам преподнесет великолепную строчку!
— Ну что вы, — смутился Ми Цзицзэн. — У меня действительно кое-что есть, но я до сих пор еще не разобрался, какую из своих вещей люблю больше всего.
— Да у тебя сейчас в руке редкость! Почему не покажешь? — со смехом воскликнул Цзян Бяо.
Гости наперебой стали расспрашивать, о каком предмете идет речь, и Ми Цзицзэну пришлось передать его Ли Чжиминю. Это оказалась агатовая табакерка, сделанная очень оригинально: на ее гладкой поверхности вырисовывались едва заметные очертания горного потока. В воде колебались водоросли, а на дне, словно живая, лежала крошечная зеленая черепашка.
Ли Чжиминь вскрикнул от восхищения:
— Я сложу строку за Ми Цзицзэна:
Ту черепашку с панцирем зеленым
Сокрыл на дне агатовый родник…
А вот у меня нет никаких редкостей. Как же быть?
— Дневник, который вы вели непрерывно в течение сорока лет, — бесценное сокровище! — возразил Сюнь Чуньчжи.
— Ну хорошо, если так, то я что-нибудь сболтну:
Пусть десять тысяч лет передается
Из уст в уста мной созданный дневник.
В разговор вмешался Вэнь Динжу:
— Я тоже, в подражание почтенному господину Чжиминю, займусь прославлением собственных сочинений:
В истории Южных династий и Северных
Продолжил я литературный раздел…
— У меня есть только отпечаток с памятника Чэньмао, — откликнулся Сюнь Чуньчжи. — Это довольно старое издание:
Лишь оттиск с Чэньмао моя драгоценность —
Все то, что имею, и все, что имел.
— А из моих редкостей, пожалуй, лучше всего миниатюрный портрет Дун Сяоюань[250], — промолвил Чэн Юй, — поэтому я скажу следующее:
Красавица Сяоюань
Порхает словно птица…
Теперь у нас остался только Линь Сюнь! Его мы еще не слышали!
Линь Сюнь задумался, хотел что-то сказать, но его со смехом опередил Цзян Бяо:
— Я скажу за него, но в моей строке будет говориться не о редкой вещи, а о необыкновенной новости, не возражаете?
— Просим, просим, — зашумели гости.
За службу канцлеру пришлось
Своею жизнью поплатиться.
Никто ничего не понял.
— Цзян Бяо, не говори глупостей! Не ко дню это! — заворчал Линь Сюнь.
— А что тут такого? — возразил Цзян Бяо и обратился к собравшимся. — До прихода сюда мы заехали с визитом к Юй Хунаню. Вы знаете, что он считает себя непревзойденным гадателем по лицу. Едва он взглянул на Линь Сюня, как чуть не свалился от изумления и сказал, что его ждет необычная судьба: в девятнадцать лет он непременно станет канцлером и будет стоять у кормила власти. Но такое счастье сменится не меньшим несчастьем: уже в двадцать лет он погибнет и даже не будет как следует похоронен. Как вам нравится подобный прогноз? Впрочем, у Линь Сюня нет оснований верить предсказателю: все вы знаете, что канцлеры ныне царствующей династии являются в то же время членами Государственного совета, а в Государственный совет проходят только лысые и беззубые. Разве может при таких условиях стать во главе государства юноша!
Все высунули язык от удивления, но в этот момент вошел слуга с красной визитной карточкой в руке и доложил Чэн Юю:
— Его превосходительство господин Цзинь Вэньцин, только что возвратившийся из-за границы, просит свидания. Прикажете звать?
— А я слышал, что еще в Шанхае Цзинь Вэньцин получил назначение в Палату внешних сношений, и решил, что сейчас, по приезде в столицу, он будет очень занят! — воскликнул Чэн Юй. — Как же можно не принять гостя издалека?
— Конечно! Мы все знаем Цзинь Вэньцина, и было бы очень хорошо, если бы он принял участие в нашем пире! — поддержал его Ли Чжиминь.
Цянь Дуаньминь велел слугам поставить еще один стул между собой и Чжуан Хуаньином. Вскоре в столовую степенным шагом вошел Цзинь Вэньцин в парадной одежде. Отвесив прежде всего поклон Чэн Юю, он поздоровался по очереди со всеми гостями. На лице у него было написано неподдельное изумление.
