Эмиль Золя - Западня
— А платить кто будет? — резко спросила г-жа Лорийе. Только не мы — на прошлой неделе мы и так потерпели убытки; да и не вы — у вас ломаного гроша за душой не осталось… А уж кому, как не вам, следовало бы знать, куда заводит желание пустить пыль в глаза!
Обратились к Купо, но он только отмахнулся, пробормотал что-то невразумительное и тут же снова заснул, прямо на стуле. Г-жа Лера обещала заплатить свою долю. Она была согласна с Жервезой, надо все сделать как полагается. Тогда обе женщины принялись высчитывать на клочке бумаги стоимость похорон; в итоге получилось франков девяносто, потому что после долгих препирательств решили заказать катафалк, украшенный узким ламбрекеном.
— Нас трое, — сказала в заключение прачка, — значит, с каждого придется по тридцати франков. Авось не разоримся.
Но тут г-жу Лорийе взорвало.
— С меня вы ни шиша не получите, слышите, ни шиша! Дело не в тридцати франках. Да будь у меня хоть сто тысяч, я ничего бы не пожалела, только бы воскресить мамашу… Но я не люблю, когда люди форсят. У вас есть прачечная, и вы привыкли задирать нос перед соседями. В этом мы вам не пособники. Мы не из таких… Делайте что угодно. Украшайте катафалк хоть перьями, если на то пошло.
— Мне от вас ничего не надо, — ответила в конце концов Жервеза. — Я готова себя продать, лишь бы совесть у меня была спокойна. Я кормила мамашу Купо без вашей помощи и похороню ее тоже без вас… Один раз я уже выложила вам всю правду: я кошек голодных подбираю, а уж вашу матушку и подавно не брошу.
Тут г-жа Лорийе заплакала, и Лантье пришлось успокаивать ее, не то она ушла бы домой, В комнате поднялся такой крик, что г-жа Лера начала громко шикать и прошла на цыпочках в соседнюю комнатку; там она с тревогой поглядела на покойницу, словно опасаясь, как бы та не очнулась и не услышала шум ссоры. В эту минуту дети во дворе опять запели, а визгливый голосок Нана заглушал все остальные голоса.
У нашего у ослика
Животик заболел.
Ему набрюшник тепленький
Мосье купить велел,
А также башмаки, ки-ки,
А также башмаки!
— Боже мой, до чего же надоели эти девчонки со своим пением, всю душу вымотали, — сказала Жервеза, обращаясь к Лантье. Ее трясло как в лихорадке, и она чуть не плакала от горя и досады. — Да уймите же вы их, нашлепайте Нана и отведите ее к Бошам.
Госпожа Лера и г-жа Лорийе ушли завтракать, пообещав скоро вернуться. Супруги Купо сели за стол и через силу поели колбасы, опасаясь даже громко стукнуть вилкой. Они были подавлены, выбиты из колеи, казалось, бедная мамаша Купо навалилась им на плечи и заполнила собой прачечную. Все в доме перевернулось вверх дном. С раннего утра близкие без толку суетились и чувствовали себя разбитыми, точно после попойки. Лантье тут же ушел в бюро похоронных процессий, захватив тридцать франков г-жи Лера и шестьдесят франков Купо, которые Жервеза заняла у кузнеца, прибежав к нему, словно помешанная, с непокрытой головой. После завтрака стали приходить соседки — их уже давно разбирало любопытство, они поднимали глаза к потолку, жалобно вздыхали и, проскользнув в комнатку мамаши Купо, крестясь, разглядывали покойницу и кропили ее святой водой; затем они усаживались в прачечной и без умолку болтали об умершей, часами повторяя одно и то же. Мадемуазель Реманжу заметила, что один глаз у нее приоткрыт, г-жа Годрон упрямо твердила, будто старуха удивительно сохранилась для своих лет, а г-жа Фоконье никак не могла опомниться от изумления: всего три дня назад мамаша Купо пила кофе с молоком, она это видела собственными глазами. Слов нет, умереть недолго: ведь смерть не за горами, а за плечами. К вечеру всей семье стало невмоготу. Когда покойник долго лежит в доме, становится невыносимо тяжело. Правительству следовало бы изменить закон о похоронах. Оставалось ждать еще целый вечер, целую ночь и целое утро — право, этому не будет конца! Когда слезы высыхают, горе переходит в раздражение, и становится трудно сдерживать себя. Мамаша Купо, немая, застывшая, казалось, занимала все больше места, и от этого гнета некуда было деваться. Родственники, сами того не замечая, принимались за свои обычные дела и понемногу теряли почтение к умершей.
— Давайте перекусим все вместе, — предложила Жервеза г-же Лера и г-же Лорийе, когда они вернулись. — Нам слишком тоскливо одним, побудьте с нами.
Накрыли на гладильном столе. Смотря на тарелки, каждый вспоминал о пирах, которые здесь задавали. Вернулся домой Лантье. Пришел и Лорийе. Из кондитерской только что принесли пирог: Жервезе было не до стряпни. Едва все расселись, как явился Бош и сказал, что г-н Мареско просит разрешения войти. Домовладелец, очень важный, с огромным орденом в петлице, молча поклонился собравшимся и прямо прошел в маленькую комнатку, где преклонил колена. Человек он был набожный. Помолившись чинно, благоговейно, как священник, он осенил крестным знамением покойницу и окропил ее святой водой. Все присутствующие вышли из-за стола и стояли глубоко взволнованные. Покончив с делами благочестия, г-н Мареско вошел в прачечную и сказал супругам Купо:
— Я пришел получить свои деньги, вы мне должны за полгода. Можете уплатить?
— Нет, сударь, пока еще не можем, — пролепетала Жервеза, крайне раздосадованная тем, что разговор происходит при Лорийе. — Вы понимаете, у нас такое несчастье…
— Разумеется, разумеется, но ведь у каждого свои огорчения, — продолжал домовладелец, разводя своими огромными руками — руками бывшего рабочего. — Мне очень неприятно, но больше я ждать не могу. Если вы не уплатите за квартиру послезавтра, мне придется вас выселить.
На глазах у Жервезы выступили слезы, и она молча, с мольбой сложила руки. Решительно покачав большой шишковатой головой, г-н Мареско дал понять, что все просьбы бесполезны. К тому же грешно препираться у смертного одра. И он направился к выходу, пятясь от избытка благочестивых чувств.
— Извините, пожалуйста, что побеспокоил вас, — бормотал он. — Так послезавтра утром, не забудьте.
Проходя мимо комнатки мамаши Купо, он в последний раз почтил покойницу, преклонив колена перед широко открытой дверью.
Сначала закусывали наспех: как-то неловко было показать, что еда доставляет удовольствие. Но за десертом перестали торопиться: уж очень хотелось полакомиться всласть. Время от времени Жервеза или одна из ее золовок вставала из-за стола с полным ртом и, не выпуская салфетки, шла взглянуть, что делается рядом; когда же она возвращалась, дожевывая кусок, остальные смотрели на нее вопросительно, словно спрашивали, все ли там в порядке. Затем дамы стали утруждать себя все реже и реже, и о мамаше Купо вовсе забыли. Сварили целую кастрюлю очень крепкого кофе, чтобы легче было бодрствовать ночью. К восьми часам пришли Пуассоны. Их пригласили выпить по стакану кофейку. Тогда Лантье, все время наблюдавший за Жервезой, решил воспользоваться случаем, которого он ждал с самого утра. Разговор зашел как раз о свинстве домохозяев, которые приходят за деньгами, не считаясь с тем, что в доме покойник.
— Этакий ханжа, этакий мерзавец, а туда же, метит в святые!.. — вдруг сказал Лантье. — На вашем месте я послал бы к черту — и его и эту лавочку!
Измученная, расстроенная Жервеза ответила в порыве досады:
— Еще бы, не ждать же прихода полиции… Ох, до чего мне все надоело, сил моих нет!
Лорийе, в восторге от того, что у Хромуши не будет больше собственной прачечной, горячо поддержали ее. Шутка ли, во что обходится такое заведение! Пусть на стороне Жервеза заработает не больше трех франков, зато расходов, да и риску будет меньше. И они пихали в бок Купо — должен же он втолковать это жене. Но Купо очень много выпил, он совсем раскис и потихоньку всхлипывал, уткнувшись в свою тарелку. Заметив, что прачка готова сдаться, Лантье подмигнул Пуассонам, Тогда в разговор вмешалась дылда Виржини.
— Послушайте, мы могли бы договориться, — любезно предложила она. — Я заключу контракт на свое имя и улажу ваши дела с домохозяином… Все-таки вам будет спокойнее.
— Нет, спасибо, — вздрогнув, проговорила Жервеза, которая сразу одумалась. — Я добуду денег, если захочу, Стану работать. Слава богу, руки-ноги у меня есть, как-нибудь выкручусь.
— Поговорим об этом в другой раз, — торопливо сказал шляпник. — Сегодня неловко заниматься делами… Потолкуем хотя бы завтра.
Но тут из соседней комнаты донесся крик: г-жа Лера вышла взглянуть на мамашу Купо и очень испугалась, так как свеча, догорев, погасла. Все засуетились, стали зажигать новую, качая головами, твердя, что это дурная примета: нехорошо, когда возле покойника гаснет свет.
Началось ночное бдение. Купо прилег, вовсе не для того, чтобы спать, сказал он, а так, немного поразмыслить; однако через пять минут он уже храпел. Когда Нана решили отослать к Бошам, девочка разревелась: она еще с утра предвкушала удовольствие поспать в широкой мягкой постели своего доброго друга Лантье. Пуассоны пробыли до полуночи. В конце концов надумали выпить подогретого вина, приготовленного в салатнике на французский лад, а то кофе слишком действовал дамам на нервы. Разговор становился все задушевнее. Виржини заговорила о деревне: после смерти ей хотелось бы покоиться где-нибудь в лесу, и пусть на ее могиле растут полевые цветы. Г-жа Лера уже приготовила для себя саван и хранит его в шкафу вместе с букетиком лаванды: когда она заснет вечным сном, в гробу по крайней мере будет хорошо пахнуть. Тут без всякой видимой связи полицейский рассказал, что нынче утром он арестовал высокую красивую девку, совершившую кражу в колбасной. В участке ее обыскали и нашли десять колбас, висевших спереди и сзади прямо на голом теле. Г-жа Лорийе заявила брезгливо, что ни за какие блага не стала бы есть этой колбасы. Послышались смешки. Все оживились, хотя и старались соблюдать приличия.
