Арчибалд Кронин - Цитадель
Сэр Румбольд сказал, отечески глядя на Франсиз:
- Одной из самых любопытных особенностей последней эпидемии было резко выраженное терапевтическое действие "Кремогена". Я имел случай упомянуть об этом на заседании правления на прошлой неделе. Мы не знаем средств против инфлуэнцы. А при отсутствии лечебных средств единственный способ бороться с ее убийственным действием состоит в том, чтобы развить высокую сопротивляемость, естественную самозащиту организма против приступов болезни. Я говорил, - и, льщу себя надеждой, говорил правильно, - что мы неоспоримо доказали, и не на морских свинках - ха-ха-ха! - как наши друзья, лабораторные исследователи, а на человеческих существах феноменальное влияние "Кремогена", организующего и возбуждающего жизнеспособность и сопротивляемость организма.
Уотсон повернулся к Эндрью, усмехаясь своей непонятной усмешкой.
- А что вы думаете о кремо-продуктах, доктор?
Захваченный врасплох, Эндрью невольно ответил:
- Это такой же точно способ снимать сливки, как всякий другой.
Роза Кин, бросив ему украдкой быстрый одобрительный взгляд, имела жестокость расхохотаться. Улыбнулась и Франсиз. Сэр Румбольд поспешил перейти к описанию недавней своей поездки в Тросэкс в качестве гостя Северного медицинского объединения.
Во всем остальном завтрак протекал гладко и приятно. Эндрью непринужденно принимал участие в общем разговоре. Раньше чем он вышел из гостиной, Франсиз сказала ему несколько слов.
- Вы, ей-Богу, имеете блестящий успех, - шепнула она. - Миссис Торнтон забыла даже выпить кофе, говоря со мной о вас. Я почему-то уверена, что вы ее уже "завербовали" - так, кажется, говорят? - в пациентки.
Это замечание еще звучало у него в ушах, когда он возвращался домой. Он сказал себе, что сегодняшний визит принес ему много пользы, а Кристин ничем не помешал.
Но на другое утро, в половине одиннадцатого, его ожидал неприятный сюрприз. Позвонил Фредди Хемсон и с живостью спросил:
- Ну, весело было вчера на завтраке?.. Откуда я знаю? Ах, ты, старый осел, разве ты не читал еще сегодня "Трибуну"?
Эндрью в ужасе сразу же бросился к столу в приемной, куда он и Кристин клали газеты, прочитав их. Он вторично просмотрел "Трибуну", одно из наиболее распространенных ежедневных иллюстрированных обозрений. И вдруг вздрогнул. Как это он не заметил в первый раз?
На странице, посвященной светской хронике, помещена была фотография Франсиз Лоренс и описание званого завтрака, состоявшегося у нее накануне. Были указаны имена гостей, в том числе и его имя.
С расстроенным лицом он вырвал страницу, смял ее в комок и швырнул в огонь. Затем сообразил, что Кристин ведь уже прочла газету, и свирепо нахмурился. Хотя он почему-то был уверен, что она не видела этого проклятого столбца, все ж он ушел к себе в кабинет в дурном настроении.
Но Кристин этот столбец прочитала. И минутное ошеломление сменилось чувством обиды, поразившим ее в самое сердце. Почему Эндрью не сказал ей ничего? Почему, почему? Ее бы ничуть не огорчило то, что он идет без нее на этот дурацкий завтрак. Она пыталась успокоить себя мыслью, что из-за таких пустяков не стоит огорчаться. Но глухая боль в сердце говорила ей, что под этим кроются далеко не пустяки.
Когда Эндрью уехал на визиты, она пыталась делать обычную работу по дому. Но не могла. Прошла в его кабинет, оттуда - в амбулаторию все с той же тяжестью на душе. Принялась рассеянно вытирать пыль в амбулатории. Подле стола лежала его старая сумка для инструментов, первая, которая служила ему в Блэнелли, которую он таскал с собой по рабочим кварталам, брал в шахту, когда его экстренно туда вызывали. Кристин потрогала сумку со странной нежностью. Теперь у него была новая сумка, красивее этой. Она была частью того нового, той более выгодной практики, за которой он так лихорадочно гнался и к которой Кристин в глубине души относилась с таким недоверием. Она знала, что бесполезно говорить с Эндрью о своих опасениях. Он теперь стал таким вспыльчивым - признак того, что в нем происходила душевная борьба. И первое ее слово тотчас задело бы его, вызвало бы ссору. Надо действовать другим путем.
Она вспомнила, что сегодня суббота и она обещала Флорри взять ее с собой, когда пойдет за покупками. Флорри была веселая девочка, и Кристин успела к ней привязаться. Она видела, что Флорри ждет ее на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвальное помещение, чистенькая, в свежем платьице, в полной готовности. Они по субботам часто ходили на рынок вдвоем.
У Кристин немного отлегло от сердца, когда она очутилась на воздухе и, держа девочку за руку, ходила по рынку, переговариваясь с знакомыми торговцами, покупая фрукты, цветы, стараясь придумать сегодня что-нибудь особенное, чтобы угодить Эндрью. Но рана все еще не затягивалась и болела. Почему, почему он ничего ей не сказал? И почему она не пошла с ним туда? Она вспомнила, как они в Эберло в первый раз были приглашены к Воонам и каких трудов ей стоило вытащить его туда. А теперь все так переменилось. Ее ли это вина? Не переменилась ли она сама, не замкнулась ли в себя и стала необщительной? Но нет, она этого не находила. Она по-прежнему любила знакомиться и встречаться с людьми, независимо от того, кто они. Ее дружба с миссис Воон продолжалась, и они аккуратно переписывались.
Но хотя Кристин было больно и она чувствовала себя обиженной, главная ее забота была не о себе, а о муже: она знала, что богачи, как и бедняки, могут быть скверными людьми, что Эндрью мог бы остаться таким же хорошим врачом на Грин-стрит, в Мейфер, как на Сифен-роу в Эберло. Она вовсе не требовала сохранения таких героических аксессуаров, как гамаши или его старая красная мотоциклетка. Но она сердцем чуяла, что в те времена Эндрью был чистым и честным идеалистом, и это освещало их жизнь ясным белым пламенем. Теперь пламя пожелтело, абажур, сквозь который оно светит, загрязнен.
Направляясь к фрау Шмидт, она старалась разгладить на лбу морщину заботы. Но старая немка зорко смотрела на нее. И вдруг принялась ее отчитывать:
- Вы мало кушаете, дорогая моя! У вас плохой вид! А ведь и автомобиль есть, и деньги, и все что угодно. Смотрите!.. Я хочу, чтобы вы попробовали вот это. Вкусно?
Длинным тонким ножом, который она держала в руке, она отрезала ломтик своего шедевра - вареной ветчины и заставила Кристин съесть его со свежей булкой. Флорри получила глазированное пирожное. Фрау Шмидт не переставая болтала:
- А теперь кусочек липтауэрского. Герр доктор съел уже много фунтов моего сыра, а он ему все же не надоел. Когда-нибудь попрошу его написать мне отзыв и выставлю этот отзыв в витрине. Этот сыр меня прославит... - Так фрау Шмидт смеялась и болтала, пока они не ушли.
На улице Кристин с Флорри остановились на тротуаре, ожидая, пока постовой полисмен - это был их старый приятель Струзерс - даст сигнал перехода. Кристин удерживала за руку нетерпеливую Флорри.
- Ты всегда должна быть осторожна здесь, - внушала она девочке. - Что сказала бы твоя мама, если бы тебя переехали!
Флорри, рот которой был набит остатками пирожного, это показалось забавнейшей шуткой.
Наконец они вернулись домой, и Кристин принялась разворачивать покупки. Прохаживаясь взад и вперед по комнате, ставя в вазу купленные ею на улице бронзовые хризантемы, она опять загрустила.
Вдруг зазвонил телефон. Она пошла в приемную с застывшим лицом, уголки ее губ были опущены. Минут пять она отсутствовала и воротилась в комнату преображенная. Глаза сияли возбуждением. Она все поглядывала в окно, нетерпеливо ожидая возвращения Эндрью, забыв свое горе под влиянием хорошей вести, услышанной ею, вести, столь важной для Эндрью, для них обоих. В ней зрело радостное убеждение, что ничто не может быть благоприятнее этой новости. Нет лучшего противоядия от отравы легкого успеха. И это такой шаг вперед, такой настоящий шаг вперед! Она опять подбежала к окну.
Когда Эндрью приехал, она не могла утерпеть, чтобы не броситься в переднюю ему навстречу:
- Эндрью! Тебе звонил сэр Роберт Эбби. Только что.
- Вот как? - лицо его, при виде Кристин вытянувшееся под влиянием острых угрызений совести, теперь просветлело.
- Да. Он звонил, хотел говорить с тобой. Я ему сказала, кто я, и он был ужасно любезен... Ох, я все не то говорю! Дорогой, ты будешь назначен амбулаторным врачом больницы Виктории - немедленно!
В глазах Эндрью просыпалось волнение.
- Что же, это хорошая новость, Крис.
- Еще бы! Еще бы! - воскликнула она восторженно. - Опять твое любимое дело - возможность исследования, все, чего тебе тщетно хотелось в Комитете труда... - Она обхватила руками его шею и прильнула к нему.
Он посмотрел на нее сверху, невыразимо тронутый этой любовью, этой великодушной самоотверженностью. Сердце сжалось мгновенной острой болью.
