Герман Казак - Город за рекой
Он взобрался на валун, стоял и всматривался в бесцветный мир. Он заметил на горной тропе по ту сторону ущелья колышущиеся тени, которые то всплывали, то ныряли вниз. Они то подскакивали, как канатоходцы, то останавливались, наклоняясь вбок, как будто теряли равновесие, изгибались и кружились, упираясь, словно не хотели двигаться дальше, а потом вдруг скользили вперед на коленях, увлекаемые невидимой силой. Многие судорожно шарили вокруг себя в воздухе, как будто пытались за что-то ухватиться, другие обхватывали голову руками, чтобы ничего не видеть, и скользили, как сомнамбулы. Но вот вереница исчезла из виду, поглощенная туманом.
Временами ему чудились какие-то голоса, в которых слышалось то ликование, то жалобный вой; они напоминали нарастающие звуки песнопения, хотя это могли быть завывания ветра. Но откуда приносил ветер это урчание, клокотание, шипение, походившие на голоса орг #225;на, если не от передвигавшихся по тропе духов?
Роберт плотнее закутался в тулуп.
Каменистое поле поднималось в гору. Архивариус уже с трудом передвигал ноги, которые одеревенели и были как чужие; он чувствовал слабость во всем теле и душевную вялость, странное безразличие к действительности, ощущал себя потерянным, утратившим нить, связующую с прошлым. Он был пленником однообразного мертвого ландшафта, частью мировой пустыни. Ноги не слушались его, он добрел, пошатываясь, до каменной глыбы и бессильно привалился к ней. Свет струился серебряными потоками, стеклянные полосы тянулись мимо него. Он закрыл глаза.
Забытье, в которое он бессильно погрузился, длилось всего несколько секунд. Когда он щурясь огляделся вокруг, то увидел по другую сторону пропасти широкую равнину. Гребни скалистого хребта осели, и взгляд обнимал открывшееся пространство вплоть до самого горизонта. Ярко освещенные, лежали квадраты золотистых пшеничных полей, и он, казалось, видел налитые колосья, чуть волнуемые ветерком; темными пятнами обозначались картофельные и свекольные поля, к которым прилегали участки, засаженные рисом, и как будто слышался сухой шелест тростниковых стеблей. Аллеи деревьев пересекали местность, поблескивали придорожные кресты и часовни. Там и сям виднелись окруженные зеленой порослью крестьянские подворья с хлевами и сараями, с огородами и садами; вдалеке проглядывали деревеньки, сгрудившиеся вокруг церквушек. Повсюду передвигались цветные точки, возможно, это были батраки в фуфайках или батрачки в платьях; возвращались домой груженые повозки, на огороженных выгонах пасся скот, сушилось белье на веревках.
На дальнем горизонте вырисовывался силуэт большого города. Высокие дома и башни возносились над громоздившимися крышами, заводские строения виднелись по бокам, дымились трубы. Спокойным прилежанием и изобилием жизни дышала эта картина.
Внезапно воздух начал растворяться над городом и землей. Люди на улицах и полях показывали руками на небо. Плотный косяк птиц, летевший на большой высоте, надвинулся внезапно и стремительно. Вот он пролетел над землей и скрылся, и все пространство затянулось пыльной завесой. Маленькие крупинки ядовито-зеленого цвета сыпались вниз, как помет хищных птиц. Там, где они ударялись о землю, расплывались гангренозные пятна; поля, подворья, селения — все в одно мгновение преобразилось, повсюду вырывались желто-белые снопы огня, и, прежде чем все заволокло дымом, можно было увидеть скот и людей, беспомощно скорчившихся на земле. С быстротой молнии вспыхнул, загорелся город. Скоро на его месте лежали дымящиеся руины; ни башен, ни красивых зданий, ни фабричных труб — ничего, что еще совсем недавно обозначалось гордой линией на горизонте. Тягучая, кашеобразная масса растекалась там, где только что стоял город. Уже картину заволокло белой пеленой, и небо озарилось заревом, как при закате солнца.
Хронист протер глаза. Когда он снова обратил взгляд в ту сторону, мгла уже рассеялась. Он поднялся на ноги. Вокруг простиралась, насколько хватало глаз, голая истерзанная степь с торчащими там и сям изуродованными стволами деревьев. Людей на земле больше не было видно. Должно быть, то был мираж, видение цветущей картины, представившееся его глазам. Пригрезившийся ландшафт. Удрученный, он лишь постепенно пришел в себя. Когда он встал и двинулся дальше, послышались отдаленные и глухие раскаты грома. Он посмотрел вверх. Бледный разреженный свет сочился в воздухе. Ему показалось, что серое пространство приобрело пурпурный оттенок.
Чувства словно угасли. Он снова увидел горный хребет по другую сторону ущелья, где тянулась тропа демонов. Расстояние до него как будто уменьшилось, и вереница духов скоро оказалась совсем рядом, словно на противоположной стороне улицы. И бурлящий шум из ущелья, катившийся, подобно валу, послышался еще отчетливее. Тревожное чувство гнало его вперед, как будто магнитом тянуло, словно он уподобился тени и не в силах был сопротивляться. Это было похоже на бег наперегонки, который завязался между ним и вереницей двигавшихся вперед теней. Но они как будто бежали скорее; тени одна за другой так и скользили мимо него. Теперь он увидел, что их фигуры не были покрыты одеждами, они двигались голые по горной тропе, пустые внутри и без лиц. Они ступали след в след, не ощущая близости и присутствия впереди идущего. Скальная стена справа все ближе подступала к краю ущелья, каменная же тропа расширялась в проторенную дорогу. Спешащие по ней тени не испытывали от этого облегчения: едва видимая расщелина, ледниковый валун величиной с кулак представляли с трудом преодолимое препятствие. Невысокий уступ из напластованной горной породы не выше обычной ступени означал для них невероятную преграду. Они останавливались перед ним как вкопанные и упирались, прежде чем решиться на маленький шаг, который был для них прыжком в бездонную глубину.
По обе стороны от фигур, двигавшихся в страну смерти, теснились мифические существа и животные, напоминавшие сфинксов и грифов, гарпий и крылатых скатов с янтарно-желтыми просвечивающими телами, внутри которых вырисовывались только темные кости скелета, челюсти, копыта и роговые когти. Эти животные никого не пропускали, наскакивали на отдельные фигуры, обвивая их члены, сажали их себе на голову и плечи. Под натиском демонов многие сжимались до карликов, и их уносило вихрем в вечные сумерки. Другие же продолжали свой путь спокойно, мифические существа играли с ними, ластились к ногам, иногда несли их на спине какой-то отрезок пути, как домашние животные.
Уже совсем рядом тянулась вереница теней мимо Роберта, в то время как сам он шел по узкой полосе между скальной стеной и краем ущелья. Вскоре оно перешло в неглубокое русло с низкими склонами, покрытыми галечником; он видел, как течет мутная вода. Уже не больше сотни шагов отделяло хрониста от того места, где его путь сливался с тропой демонов. Он приостановился. "Дойти до границы возможного" — так сказал Леонхард. Здесь была эта граница? Разве он давно не перешел ее — разве можно ее когда-нибудь достигнуть?
Он решил дойти до точки пересечения дорог, до того места, где сходились оба каменных плато и где, если он не обманывался, брал свое начало мутный поток. Он почти на ощупь пробирался дальше, цепляясь за выступы в скале. Но вот он остановился, дальше, казалось, вообще нельзя было пройти: скала острым концом выдавалась вперед, преграждая путь. Он чуть было не решился перепрыгнуть на другую сторону отделявшего русла, но отбросил эту мысль: ведь ему надо будет возвращаться назад той же дорогой, какой он пришел сюда. Он ухватился руками за выступ в скале и осторожно нащупал левой ногой позади выступа новую опору.
Скала отступила назад, и он через несколько шагов достиг конца каменной расщелины.
Потрескавшаяся каменистая пустыня расстилалась вокруг; в скалистых холмах, во множестве покрывавших ее, зияли черные дыры пещер, как огромные разинутые пасти. Была абсолютная тишина, воздух застыл в неподвижности. Вереница духов тянулась мимо уже на расстоянии вытянутой руки и, извиваясь, окончательно терялась в пещерах.
Возле одной пещеры неподвижно сидела женщина. Лицо ее покрывала вуаль. Она сидела, как торговка у дороги, широко расставив ноги. Подол юбки плотно обтягивал колени. Иногда одна из теней отделялась от вереницы и подскакивала к женщине; казалось, достаточно одного легкого щелчка, чтобы оттолкнуть тень на горькую тропу.
На коленях у женщины лежал круглый булыжник, она придерживала камень руками и раскачивала из стороны в сторону. Хронист нерешительно приблизился к женщине, не решаясь сразу заговорить с ней. Ему показалось, что она заметила его.
— Ну, матушка, — сказал он наконец, — идет мой путь куда-нибудь дальше?
Она не шелохнулась и сделала только чуть заметное движение головой, которое можно было истолковать и как утверждение, и как отрицание. Потом она пошарила рукой в кармане юбки и извлекла какой-то предмет, выложив его на туго натянутый на коленях подол. Это была краюшка хлеба и комок слипшейся соли, прообраз пищи, подносимой бракосочетающимся, чтобы в доме всегда был достаток. Хлеб был почерневший и твердый, как камень, и соль блестела, как замерзший горный кристалл.
