Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Бианка-Мария (поворачиваясь к террасе и глядя на небо). Туча набежала, легкая золотая тучка в виде крыла. Ежедневно в небесной лазури проносятся тучи: поднимаются снизу, с Арголийского залива, и бегут к Коринфу. Я вижу, как они появляются и исчезают. Некоторые из них удивительны. Иногда они долго висят на горизонте и вечером загораются, как костры. Но ни одна из них еще не проронила ни капли дождя. Вся страна стонет от жажды. Вчера из Карвати отправился крестный ход к часовне Ильи пророка молиться о ниспослании дождя. Засуха всюду, и ветер поднимает пыль гробниц на громадную высоту.
Анна. Вы этой страны не любите, Бианка?
Бианка-Мария. Она слишком печальна. В иные часы она готова навести на меня ужас. Уже два года, как я впервые прибыла с братом в Микены, это было после полудня в один из жарких августовских дней. Вся Аргосская равнина лежала позади нас, как озеро пламени. Горы были красно-желтого цвета и казались дикими, как львицы. Мы шли в горы пешком, молча, пораженные, боясь дышать, с помраченным взором. Время от времени бесшумный вихрь поднимался внезапно у края тропинки, поднимая столб пыли и сухих трав, он следовал за нами, без шума, как призрак… При виде его приближения я не могла отделаться от инстинктивного страха, словно эти таинственные очертания будили во мне ужас, внушенный мне преступлениями седой старины. Найдя змеиную кожу на краю одного большого рва, Леонард сказал мне в шутку: «Она была в сердце Клитемнестры». И он перевязал ею, как лентой, мои волосы. Ветер колебал перед моими глазами маленький блестящий хвостик, шелестящий как сухая листва. Чудовищная жажда палила мое горло. В низине, под цитаделью, мы нашли Персейский источник. Моя усталость была так велика, что едва я погрузила руки и коснулась губами этой ледяной воды, как лишилась чувств. Когда я пришла в себя, мне показалось, что я очутилась в сказочной стране, за пределами мира, словно за порогом смерти. Ветер бушевал, и столбы пыли гнались друг за другом, убегая в высоту и теряясь в лучах солнца, которое, казалось, поглощало их. Бесконечная печаль запала в мою душу: незнакомая до этого, неизгладимая печаль. Мне представилось, что я пришла в страну изгнания, откуда нет возврата: все вокруг приобрело в моих глазах очертание загробного мира, внушавшее мне, я не знаю, какое мучительное предчувствие… Я никогда не забуду этого часа, Анна! Но Леонард поддерживал меня и увлекал за собой, полный надежды и мужества. Он был уверен, что найдет своих князей Атридов уцелевшими в их затерянных гробницах. Он мне говорил, смеясь: «Ты напоминаешь деву Ифигению в то время, как ее вели на казнь»! И все-таки ни его веселость, ни его уверенность не подкрепляли меня… Вы сами видите, Анна, — его ежедневное ожидание не оправдывается. Эта заклятая земля, которую он роет беспрерывно до сегодняшнего дня, принесла ему одну только лихорадку, пожирающую его. Если бы вы могли видеть его, Анна, вы стали бы беспокоиться.
Анна. Это правда. Голос у него иногда — какое-то подавленное пламя. Вчера, коснувшись его высохшей воспаленной руки, я подумала, что он болен. Он был возле меня, когда вы вышли: он вздрогнул, как человек, которым овладел страх. Пока вы там были, я то и дело чувствовала, как он дрожал, как будто ваши слова заставляли его страдать. У меня исключительная способность понимать эти вещи, Бианка. Мои глаза закрылись для души моей, поэтому она слушает. Вчера она подслушала трепет этих бедных фибр: они страдали — и каким мучением! Мне хотелось поговорить с вами об этом, Бианка.
Бианка-Мария (с явным беспокойством). Вы думаете, что мой брат действительно болен?
Анна. Может быть он только устал. Его силы истощены. Его идея гнетет его с силой страсти. Может быть он лишился сна. Он спит, вы это знаете?
Бианка-Мария. Не знаю, Анна. Комнату, смежную с моей, в которой он спал раньше, с некоторых пор он бросил. Прежде я судила о глубине его сна по тому, спокойно ли у него дыхание. Теперь он слишком далеко от меня.
Анна. Должно быть он лишился сна.
Бианка-Мария. Может быть. Веки у него распухли и покраснели. А он все время живет в этой раздражающей пыли, он все время там, не разгибая спины, роется в этих развалинах, ищет этот прах, дышит испарениями гробниц. Ах, какая у него ужасная воля! Я уверена, что он не даст себе ни минуты отдыха, пока не вырвет у земли тайну, которую он ищет.
Анна. Мне кажется, и в нем самом какая-то тайна.
Бианка-Мария. Какая тайна?
Анна. Кто знает!
Молчание.
Бианка-Мария. С некоторых пор он изменился. Бывало, он был так нежен со мной! Я была для него все — я, единственная подруга его молодости. Сколько раз я видела его усталым, но не таким, как теперь! Как дитя, он клал на мои колени всю свою душу. Теперь не то. Когда я подхожу к нему, кажется — он замыкается в себе. Бывало, когда от усилия мысли начинало болеть у него чело, он хотел, чтобы я сжимала своими пальцами его виски, усыпляла это болезненное биение пульса, благодарил меня за это, как за исцеляющее лекарство. Теперь — не то. Кажется, что он избегает меня. Вы мне сказали, Анна, что вчера мои слова заставили его страдать…
Анна. Может быть. Бланка, он чувствует, что в вас переменилось что-нибудь.
Бианка-Мария (в смущении). Во мне?
Анна (с ударением). Может быть он угадывает причину вашей грусти и огорчен этим.
Бианка-Мария. Причину моей грусти?
Анна (пытаясь скрыть резкость своего суждения). Вы не любите этой страны и хотите уехать.
Бианка-Мария. Теперь, как и всегда, я подчиняюсь его желанию.
Анна. А вот опять солнышко! Ваша туча прошла. Как тепло! Солнце прямо жжет. Дайте, пожалуйста, мне руку, Бианка. Помогите мне встать и сойти вниз.
Бианка протягивает ей руку, помогает подняться, ведет ее по ступеням лестницы. Анна, не выпуская ее руки из своей и прижимаясь к Бианке как бы для того, чтобы почувствовать ее трепет, обращается к ней со следующим неожиданным вопросом:
Вы видели сегодня моего мужа до его ухода?
Бианка-Мария (несколько колеблясь). Да, видела. Он был с моим братом.
Анна. Вы не знаете, куда он ушел?
Бианка-Мария. Он оседлал лошадь и уехал по Аргосской дороге один.
Анна. С некоторых пор он больше не любит работать. Он пропадает целыми днями, вернувшись, молчит. Вы помните первые недели после нашего приезда? Вы помните его пыл? И он, как и Леонард, готовился к открытию неизмеримых сокровищ в глубине своей души. Казалось, что эта страна больше, чем всякая другая, обладала способностью возвышать его мысли. Великая волна поэзии кипела почти в каждом его слове. Вы помните? Теперь он молчалив и замкнут.
Бианка-Мария (с некоторым волнением). Может быть, он обдумывает какое-нибудь великое произведение. Может быть, он носит в себе бремя какой-нибудь великой, еще неопределившейся идеи. Может быть, его гений готовится произвести на свет какое-нибудь волшебное творение.
Анна. Он с вами разговаривает охотно, Бианка. Он вам не сообщал ничего?
Бианка-Мария (с легкой дрожью в голосе). Что он мог бы сообщить мне, дорогая Анна, чего еще не сообщил вам? Вы так близки его душе, так близки!
Анна. Я так же близка его душе, как нищая к двери, у которой она стоит. Может быть, ему больше нечего дать мне.
Бианка-Мария (нежно). К чему вы говорите это? Когда он обращается к вам, я всматриваюсь в его глаза. И всякий раз его взгляд утверждает одно: у него нет ничего более дорогого, он не знает ничего более прекрасного… Как вы прекрасны, Анна!
Анна. Вы словно стараетесь утешить меня в утрате чего-то ценного для моей жизни…
Бианка-Мария. Зачем вы это говорите?
Анна (прислушиваясь). Вы не слышали? Александр возвращается. Няня, взгляни с террасы, не едет ли он.
Кормилица, все время безучастно сидевшая на ступенях, встает, выходит на террасу и смотрит.
Кормилица. На дороге не видно никого.
Анна. Мне показалось, что я слышала лошадиный топот. Неужели он еще далеко? Уже поздно.
Бианка-Мария. Из окна моей комнаты можно видеть всю дорогу до самого Аргоса. Я посмотрю, нет ли его на дороге. (Уходит во вторую дверь направо.)
Сцена IIКормилица подходит к Анне. Анна закрывает лицо руками.
Анна. Мне хочется плакать, няня.
Кормилица (берет ее за руки и целует их). А что у моей девочки на душе?
