Василе Войкулеску - Монастырские утехи
остроносая крестьянская обувь; у пояса пистолеты и ножи.
— Что вам от меня надо, братья? — жалобно заныл блаженный, притворившись
более трусливым, чем он был на самом деле.
— Деньги, чернец.— И они, как клешнями, сжали ему руки.
— Деньги монастырские,— пролепетал Евтихий.
— Молчи, не то убью! Где они? Вынимай! Монах уже не колебался.
— Пустите меня, иначе я не могу их достать.
Бандиты разжали руки, но не спускали с него глаз. Тот, который молчал,
вытащил из-за пояса нож и схватил его зубами, чтобы быть наготове.
Мушкеты были теперь ни к чему.
Евтихий поспешно вытащил из-за пазухи кошель с деньгами и пытался отвязать его от
шеи. Но нетерпеливый грабитель схватил кошель и дёрнул что было силы. Шея монаха
согнулась, посинела, он задыхался. По счастью, шнурок не выдержал. Но на том месте,
где он был привязан, осталась красная полоска.
— Ладно, эти сойдут... А больше нету? Да не вздумай врать нам, попадёшь чёрту в лапы...
Вы, монахи, погрязли в грехах хуже, чем мы...
— У меня немного своих деньжат, есть так, мелочь...
— Hу и давай их сюда, чего ждёшь...
Евтихий порылся в карманах и высыпал в руки бандиту несколько ирмиликов[27],
несколько пфеннигов, несколько серебряных монет и ещё кое-какие турецкие деньги.
— И всё? Давай ещё вытаскивай... Я знаю, у тебя набиты карманы.
— Нет у меня, братья,— жалобно сказал благочестивый.
— Так ведь вы, попы, самые и есть разбойники. Сейчас тебя обыщем. Здесь у тебя что?
Они нащупали в рясе бутылки.
— Это водка для игумена,— соврал блаженный.
— Да ты, чёртов монах, небось, сам налижешься у себя в келье?! А ну, подавай
сюда. Возьми её, Георге... Не то я сейчас его раздену, чтобы как следует
обыскать.
«Значит, одного из них зовут Георге»,— отметил про себя Евтихий.
Раздетый, в одном только исподнем — рубахе и подштанниках — он застыдился...
— Ну, так ты больше похож на человека! — съязвил бандит.
Другой, которому атаман бросил рясу и подрясник, стоял молча, держа их и не
выпуская изо рта нож.
— Эй, ты, обыщи вещи, чего стоишь без толку,— приказал атаман.— Выверни их
наизнанку, осмотри подкладку — эти прохвосты умеют прятать деньги...
Георге выворотил одежду, потряс её, помахал ею в воздухе, вывернул карманы: ничего
не упало.
Другой безжалостно обыскивал блаженного, расстегнул ему пояс, чтобы убедиться, что
к ногам не привязан мешочек с деньгами. Евтихий стоял неподвижно. Главной его
заботой было, чтобы разбойники не нашли пистолетов в ботфортах. Потому он сам с
радостью спустил подштанники пониже... Его зелёные, до тех пор вялые глаза, со
зрачками, величиной с булавочную головку, расширились, загорелись, перебегая с
одного бандита на другого. Потом взгляд их остановился на лбу вора, он стал быстро
отыскивать его глаза, вперился в них... И мысленно приказал ему остановиться.
Грабитель прекратил обыск и провёл рукой по лицу — казалось, он хотел стереть нечто
ему мешавшее.
— Хм... как будто больше ничего нет,— подтвердил он, вставая во весь рост. Он
был на голову выше монаха.— Что теперь с тобою делать? Убить? — И он
ухмыльнулся.
— К нему тебе понапрасну обременять себя самым страшным грехом? — смиренно
заговорил Евтихий.— Я на тебя не держу зла, деньги были монастырские. И я не знаю,
кто ты такой, иди себе с миром... Мы больше не встретимся. Мне же разреши пойти
своею дорогой. И мы разойдемся примирённые...
— Пусть будет так,— согласился вор.
— Позволь теперь мне надеть подрясник,— попросил монах.—А то я себя чувствую как
будто голым.
— Одевайся,— разрешил грабитель.— Я тебе ничего не сделаю. Только... почему предала
тебя эта женщина?
Евтихий вздрогнул.
— Какая?
— Ну, какая! Гречанка, Валенца, с которой ты вчера разговаривал... Она твоя
любовница?
— Да,— соврал монах, всё понимая.
— Женщина всегда иуда,— пробормотал про себя разбойник. Потом вслух добавил: — Не
попадайся ей больше... А теперь давай угостимся. Небось, ты изрядно струсил. Глоток
водки тебя подбодрит.— И он кинулся на землю в тень вечнозелёного дуба.— Георге, а
ну, сверни ему горло...
Евтихий вздрогнул. Но бандит просто протянул помощнику штоф.
Только тут Георге вспомнил про нож и, вынув его изо рта, проткнул им пробку и,
запрокинув голову, выпил залпом четверть штофа.
— Стой, ты мне оставь!..
— Не оставлю... У тебя другой есть... И он так и не расстался со штофом. Атаман открыл
другой тем же способом и, напившись вдоволь, великодушно протянул его
блаженному.
— На, попробуй и ты: так тоже идет, на пустой желудок... У тебя нет с собой какого
кусочка просфоры?
И он криво усмехнулся...
Евтихий трижды перекрестился, мысленно попросил убога прощения, заткнул языком
горлышко бутыли, повернулся в сторону, делая вид, будто пьёт залпом.
— Довольно!— крикнул вор.—Давай назад...
Верзилы быстро захмелели и уселись по-турецки, положив мушкеты на колени.
Тем временем Евтихий лихорадочно думал, как ему быть дальше. И вдруг он
вспомнил подобную историю, которая случилась с одним монахом и рассказ о которой
обошёл монастыри Востока. И решил он попробовать сделать, как и тот.
— Прошу тебя, брат,— обратился он с глубоким поклоном к атаману,— разреши мне
надеть рясу...
— Нет! Она слишком хороша. Останется у меня... Зимой сделаю себе шубу.
— Отдай ему, Думитру,— вмешался другой.— Мы ведь его ограбили, зачем ещё
раздевать?..
«Ага,— подумал Евтихий,— этого зовут Думитру».
— Ну, ладно,— согласился вор.
Евтихий поблагодарил, сделал шаг назад и поднял с земли рясу.
— И ещё я вас попрошу,— и он как ни в чем не бывало повернулся к бандитам,— в
монастыре братия и игумен, как бы я ни клялся, мне не поверят. Скажут, что я
припрятал деньги, а вину свалил на грабителей. А потому придется мне поехать в
Бухарест в аджию, где меня заставят признаться в том, что я знаю и чего не знаю.
Воры вопросительно на него посмотрели, не поняв, куда он клонит.
— Потому я прошу вас, сделайте милость, прострелите мою рясу: пробитая
пулями, она будет лучшим доказательством.
— Ну и молодчина, поп, умник, здорово придумал! — весело закричал Думитру.
Он встал, но сильно пошатнулся. Он еле держался на ногах.
Монах — точно это была игра — повесил рясу на деревцо, которое подальше, растянув
полы, как крылья, в разные стороны.
— Погоди немного, сейчас стукнем эти пустые бутылки,—сказал Георге.
И два штофа были брошены с силой, ударились о деревья и разлетелись вдребезги.
Потом бандиты повернулись к рясе.
— Пожалуйста, постарайтесь попасть в полы,— просил Евтихий,— чтобы спина у
меня осталась целая — зимой носить.
Разбойники с грехом пополам расставили ноги, приложили ружья к плечу,
прицелились и выстрелили. Залп взорвал глухоту леса... Свинцовый дождь изрешетил
всю рясу и забарабанил по листве.
— Добро! — подбадривал их монах.— Ловко же вы стреляете! Ой-ой-ой, клобук-то
у меня целый...— И он положил клобук на пень.— Сделайте милость, прострелите и
его!..
Верзилы, помирая со смеху, вытащили из-за пояса пистолеты — по пистолету в каждой
руке. Четыре выстрела, слившись в один, прокатились по тишине леса. Клобук упал,
как простреленная чёрная птица.
— Ну, теперь ты доволен? — ухмыльнулся главарь, пытаясь снова всунуть за пояс
разряженные пистолеты.
— Весьма доволен... А сейчас посмотрим, будете ли вы довольны,— произнес Евтихий.
Он нагнулся и, мгновенно вытащив из ботфортов пистолеты, приставил их к груди
бандитов. Они не успели опомниться. И прежде чем бандиты потянулись за ножами,
монах предупредил:
— Не двигайтесь, стрелять буду...
Разбойники застыли; они смотрели на него с испугом - он весь переменился:
святость, отрешённость исчезли, уступив место страшной силе...
— Отстегните ремни...
Всё ещё не осознав этого превращения, они заколебались.
— А ну, живо! Дважды повторять не стану, уложу на месте...
Деваться было некуда — они расстегнули ремни.
— Теперь штаны вниз!
Воры не поняли и растерянно на него смотрели.
— Расстегните ремни брюк!
Разбойники, всё более теряясь, подчинились.
— Спустите штаны.
Бандиты вытаращили глаза. Они снова не поняли.
— Как вы делаете, когда выходите по нужде.
Воры подчинились — пояса были отстегнуты.
— Не так... Ниже, спустите их ниже, до пяток! — кричал неумолимый Евтихий.
