Божена Немцова - Хороший человек
В первый день Мадлена не хотела заходить в трактир, говорила, что еды у нее хватает.
— Ну ладно, но когда вы все свое съедите, будем есть вместе.
Мадлена поела на возу, а мальчиков Гаек повел в трактир, как это обычно делал. В обед Мадлена угостила Гаека из своих запасов и мальчикам дала поесть. Накормила также Якуба и пинчера, так что еды у нее осталось мало. На следующий день она ела с Гаеком, чему он был очень рад, хотя и не подавал виду. Вечером, когда Мадла собиралась договариваться о ночлеге, всякий раз оказывалось, что с хозяйкой уже все улажено, потому что в трактирах Гаеку всегда с удовольствием готовы были услужить. Когда же Мадлена пыталась возражать, он говорил:
— Я взялся заботиться о вас, а потому хочу беречь вас как зеницу ока. И не думайте, будто я это делаю только для вас, женщинам всегда должно быть удобнее... с ними надо обращаться иначе, чем с мужиками, — смеялся он.
Так с каждым днем они все больше узнавали друг друга, и Мадла в душе благодарила господа бога за то, что встретила Гаека. Она верила ему, как брату.
Гаек даже сам не знал почему, но ему было неприятно, что Мадла называет его папашей. Он никогда раньше об этом не задумывался, так называл его и Якуб, и все остальные, так уж вообще было принято... ребята называли его «папашенька»... но каждый раз, когда Мадла говорила ему «папаша», он хмурился и щелкал кнутом.
Мадла же думала: «Почему он называет меня «барышня», словно я городская?» Она решила, что будет тоже называть его красиво, по-городскому — папочка. При первом же удобном случае она так его и назвала.
Гаек нахмурился, несколько раз крутанул кнутом в воздухе и сказал:
— Я еще не папаша и не папочка. Меня зовут Иржи Гаек, так что выберите для себя одно из двух — имя или фамилию, что вам больше нравится, а папашей, пожалуйста, больше не зовите меня.
— Я вас тоже хотела просить, чтобы и вы меня не называли барышней, так обращаются к городским девицам, а я деревенская.
— Вам это идет, хотя вы и деревенская, но коль вы против, тогда я буду звать вас по имени, если вам это понравится, — сказал обрадованный Гаек, — а вы как меня звать будете?
— Наверное, нехорошо получится, если я вас стану звать просто Гаек, — в растерянности засомневалась Мадлена.
— Зовите меня хоть Иржи, хоть Гаек, кому какое до этого дело. Мы ведь земляки, — добавил он.
Так и пошло у них, и никто на это даже внимания не обратил. Гаек же был этому рад, как будто бы он долго плыл и наконец на берег выбрался. Никогда еще дорога не казалась ему такой короткой, вроде бы только что еще в Чехии были, а оказывается, они уже едут четвертый день и подъезжают к Вене.
День был прекрасный, нагретый солнцем воздух знойно струился. Ребята перебегали из одной придорожной канавы в другую, гонялись вокруг воза с пинчером — детям и собакам надо побегать. Наконец утомившись, они забрались на воз, и Якуб тоже подсел к ним. Мадлена шла по тропинке в тени цветущих деревьев, без платка и без жакетки. Щеки у нее горели. Гаек шагал рядом с лошадьми, утирая пот с загорелого лица. Иногда он впадал в задумчивость, словно не в силах удержаться, поглядывал на Мадлену. Пинчер бежал рядом с нею, а Мадлена принялась рвать маргаритки, рассыпавшиеся в траве, словно звездочки по небу. Она собирала букетик.
— Гаек, дождь будет, пинчер ест траву! — вдруг крикнула она.
— Вон там примета понадежней, — показал Гаек на черную тучу в небе.
— Пусть себе идет, только бы гром не гремел, я грозы боюсь, — простодушно призналась Мадла.
— Для кого это вы нарвали букетик? — спросил Гаек, показывая на маргаритки.
— Ну, хотя бы для вас, если вы любите цветы... но ведь на шляпе вместо цветов вы носите бумажки.
— Это потому, что мне цветов никто не дарит, — ответил Гаек.
— И наверное, еще потому, что не от каждого хотите их получить? — спросила она лукаво, складывая букетик.
— Не от каждого... это верно... но если их подарили бы вы... мне они были бы приятны, — сказал Гаек и, вытащив все подорожные бумажки, подал Мадле шляпу. Мадла с улыбкой прикрепила букетик к шнурку шляпы.
— Пусть не увядает, — сказал Гаек, надевая шляпу.
— А увянет, будет новый.
— Я был бы этому рад, потому что, если бы вы захотели сдержать слово, вам пришлось бы со мной возвращаться, — ответил Гаек, и в глазах его можно было прочесть, как он был бы этому рад.
Мадла не проронила ни слова. Тут начало накрапывать и солнышко скрылось за тучами.
— Садитесь на воз, а то промокнете, — предложил Гаек, хотя с большим удовольствием шел бы с нею рядом.
— Ничего, это майский дождик... я подрасту. А то я маленькая, — улыбнулась Мадла и протянула обе руки к дождю, а лицо запрокинула, подставив его влаге.
— Разве вы маленькая?.. Кто это вам сказал? —спросил Гаек, разглядывая стройную фигурку девушки.
— Наша Бетка мне про это говорила, — откликнулась Мадла.
— Или обманывала, или она слепая, — сказал Гаек, отворачиваясь к лошадям.
Дождь пошел сильнее, Мадла хотела забраться на воз, но там растянулись мальчики и уснули. Якуб тоже дремал.
— Садитесь на большой воз, Мадленка, — предложил Гаек, видя, что ей некуда сесть.
— Я ваших коней боюсь.
— Когда я рядом, вам нечего бояться, — сказав это, Гаек подхватил Мадлу на руки, словно ребенка, и усадил на воз. Мадла покраснела, как калина. Гаек молча сел подле нее, а сердце у него билось, словно колокол, какое-то время он не мог слова вымолвить. Мадла тоже молчала.
Они проезжали плодородной равниной. Повсюду зеленели поля, попадались свежие луга, дома в окружении цветущих садов, иногда в поле виднелась дикая яблонька, сплошь усыпанная белыми, как молоко, цветами. Вдали на горизонте показались очертания синих гор. С одного края темного облака пробивались жаркие солнечные лучи, и в их свете капли дождя, падающие из черной тучи, превращались в миллионы переливающихся алмазных звездочек.
На возу у Гаека было устроено удобное сиденье, а брезент откидывался назад, чтобы видеть дорогу. Оттуда оба, Мадла и Гаек, долго смотрели на окрестности, потом Гаек правой рукой (в левой он держал вожжи) коснулся руки Мадлы и произнес сдавленным голосом:
— Мадленка, когда солнце станет клониться к западу, мы будем в Вене... и расстанемся.
— Господи, уже в Вене! — испугалась Мадла.
— Никогда еще дорога эта не казалась мне такой короткой и никогда еще с таким удовольствием... и с таким сожалением я никого не вез в Вену, как вас, Мадленка.
— Понимаю вас, Гаек, — вздохнула Мадла, — вы добрый человек. Вам хочется, чтобы мне было хорошо, и боитесь, как бы я не попала в плохие руки. Но я верю в господа бога и в то, что не пропаду.
— О том, чтобы вам не было плохо, кое-кто позаботится. Но ведь это не все, Мадленка. Лучше бы вам никогда не знать этот плохой мир. Я привез туда немало земляков и землячек... и многих из них оплакал... Вернитесь, Мадленка!.. — Голос его был таким проникновенным, а в лице сквозило столько искренней доброты, что Мадлена невольно прижала к сердцу его сильную руку.
— Не могу, Гаек, не могу! — покачала она головой, и глаза ее наполнились слезами.
— Мадленка, почему вы не можете? Разве я не достоин вашего доверия?
— Достойны, Гаек, достойны. Ну, так знайте, коль уж такое дело: родители навязывали мне жениха, от которого я бегу, как от огня! — ответила Мадлена и затем тихим голосом рассказала о злом и мерзком женихе, о том, как он в нее влюбился и поклялся заполучить ее во что бы то ни стало.
— Вот видите, дорогой Гаек, отчего я должна была бежать как можно дальше, ах, только и в Вене не буду я спокойна, как бы он не разыскал меня тут. Он способен убить меня, он очень мстительный.
— Даст бог, этого не случится! — сказал Гаек, когда Мадленка закончила свой рассказ, и глубоко вздохнул. — И мне лучше видеть вас в гробу, чем в его объятиях. Я не осуждаю вас за то, что вы не хотите возвращаться домой, пока что-нибудь не изменится у вас или там. Считайте меня своим братом или земляком, как хотите, только доверяйте мне во всем и ни у кого не просите помощи, кроме меня. Обещаете мне это, Мадленка?
— Я доверяю вам, как своему брату, никогда не забуду вашей доброты, а если вдруг мне понадобится помощь, приду только к вам, — ответила Мадлена, подавая ему руку и заливаясь слезами. Гаек пожал ее, соскочил с воза, а когда они проехали еще немного, Мадлена вдруг увидела перед собой невиданное множество крыш и над ними вздымающуюся ввысь черную башню, на шпиле которой отражались лучи заходящего солнца.
— Вена! — воскликнул Гаек, показывая кнутом в ту сторону.
— Куда же я, несчастная девка, денусь! — горько вздохнула Мадла и бессильно уронила руки на колени.
*****В комнате привратника коммерческого дома на Леопольдовском предместье Вены в кожаном кресле сидела высокая, толстая пани в чистом домашнем платье и белом чепце, завязанном под подбородком. Это была жена привратника, пани Кати, как именовали ее обычно венские знакомые, или, как звала ее старая Анча и остальные чехи,— пани Катержина. Хотя на лбу и щеках уже появились морщины, волосы ее были черны словно уголь.
