Божена Немцова - Хороший человек
Божена Немцова - Хороший человек краткое содержание
Перевод с чешского и примечания А.И. Серобабина.
Иллюстрации О.Л. Бионтовской.
Издательство «Детская литература», Ленинград, 1984 г.
Двадцать лет назад, когда железных дорог в Чехии еще не было, на Венском шоссе чаще чем теперь можно было видеть тяжело груженные обозы, которые возили в императорскую резиденцию[1] то, что производилось в крае, а оттуда возвращались с другими нужными товарами. В те времена регулярно каждый месяц от Находа до Вены и обратно ездил папаша Гаек, которого знали по всей этой дороге, а в трактирах рады были видеть куда больше, чем пана в карете, потому что Гаек давал хорошо заработать. Обоз его состоял из одной тяжелой повозки с грузом, в которую впрягалось шесть сильных жеребцов, и двух повозок поменьше, запряженных парой или двумя парами коней. С двумя последними возами всегда шли двое его батраков, а сам Гаек правил первым. Буйные кони были его гордостью. И только один он мог справиться с ними.
В Вене все, кто имел дело с Гаеком, звали его «великий чешский возница», что относилось и к обозу, и к нему лично. Гаек был высок и могуч, что вполне соответствовало его занятию. Высокий лоб и широкий подбородок с глубокой ямкой указывали на его решительный характер, а в ясных синих глазах сквозили доброта и сердечность. Когда он смеялся, обнажались два ряда крепких белых зубов, плотных, как стена. Темно-каштановые волосы его были подстрижены, как говорится, «под горшок». На голову он надевал широкополую фетровую шляпу, за шнурок которой в пути засовывал все бумажки о дорожных поборах. На шее под отложным воротником рубахи он носил черный шелковый платок с длинными концами. Синяя жилетка со свинцовыми пуговками, такая же куртка, вышитая спереди, тяжелые сапоги выше колен, кожаные штаны, вокруг пояса толстый ремень — вот и все его одеяние. Зимой он надевал в дорогу белый тулуп, летом — синюю полотняную блузу с белой вышивкой на рукавах и на воротнике.
Когда он в таком виде, с кнутом в могучей руке неторопливо, вразвалку шагал рядом с возом, люди оборачивались вслед ему и говорили: «Ну и великан этот Гаек! И до чего же хорошо дело у него поставлено! Возы, как игрушки, кони — искры летят из-под копыт, а груза хоть отбавляй!» А кто-нибудь пояснял: «Ему везет, потому что он хороший человек», — это когда речь заходила о счастье, которое ему сопутствовало в извозе.
Брал Гаек груз самый разный и отовсюду — провиант, мануфактуру, вино, краски — все, что подворачивалось. Привозил он также госпожам безделушки и заказы на них выполнял охотно и исправно. И попутные пассажиры, которым не по карману был дилижанс, с удовольствием ездили с Гаеком, потому что он заботливо к ним относился. Ни одна поездка у Гаека не обходилась без того, чтобы он не вез каких-нибудь маленьких мальчиков и девушек, которых родители посылали в Вену поступать в учение или в услужение. Это были дети беднейших жителей из окрестностей Находа, Нового Места, Добрушки, Опочна и севернее из деревень в кладзких[2] горах, обычно мальчики от десяти до тринадцати лет и девушки от пятнадцати до двадцати. Почти никто из них в жизни не удалялся от родного дома на расстояние больше двух часов ходу, мало кто из них умел читать, не говоря уже о том, чтобы писать. И этих маленьких, неопытных ребят родители посылали в Вену, дав им на дорогу благословение, каравай хлеба, несколько крейцеров[3] и наказ полагаться на господа бога и на хороших людей. Себя же утешали так: «Если другие туда добрались, доберутся и наши, а коль уж другие не пропали, то и наши тоже не пропадут!»
Родители, которые больше беспокоились о детях, не пожалев нескольких грошей, дожидались, когда в Вену отправится кто-нибудь из знакомых возниц, доверяли ему ребенка и просили показать в Вене, где нужно искать мастера или место. Только не часто встречались милосердные и бескорыстные люди вроде папаши Гаека. Встретив на дороге несчастного маленького странника, брал на воз, кормил всю дорогу, а в Вене еще и место подыскивал — так делал его отец. Иржик видел это, когда еще молодым ездил с ним в Вену, куда отец обычно возил полотно.
У отца была всегда одна повозка, запряженная двумя парами лошадей. Но когда случалось догонять по дороге бедных путников, а особенно детей, шагавших в Вену поступать в учение или на службу, он говорил сыну:
— Иржик, иди-ка пробери[4] местечко на возу. Довезем их, там еще успеют набегаться! — и довозил обычно до самой Вены.
Хотя отец подсчитывал все деньги, потраченные в пути, но эти расходы были не в счет.
— Сделал доброе дело и никогда не считай — оно в другом месте учтено! — говорил он. Иржик навсегда запомнил отцовские слова.
В течение года старый Гаек ездил в Вену не регулярно, а лишь в тех случаях, когда набирался груз полотна, в остальное же время занимался хозяйством.
Иржику несколько лет пришлось учиться в школе, а потом он еще ходил к пану патеру на дополнительные уроки. Когда научился считать, писать и читать по-чешски, отец отослал его в Броумов в обмен на тамошнего мальчика, который осваивал у них чешский язык, а Иржик в свою очередь должен был научиться в Броумове немецкому. Там он ходил в школу и за два года, благодаря своим способностям, научился читать и писать по-немецки и разговаривать на тамошнем немецком наречии. В тот год умер его младший брат, и он остался в семье единственным сыном.
Отец приехал за Иржиком, ему посоветовали послать мальчика учиться дальше, потому что у него была хорошая голова.
— Э, хорошая голова каждому сгодится, а не только господам, — ответил на это отец, — хорошая голова нигде не пропадет. Если парень хочет, пусть учится, только лучше стать хорошим хозяином или возницей, чем плохим студентом. Пусть сам выбирает!
И Иржик вернулся с отцом домой. Он присматривался к хозяйству, иногда, пока отец был жив, ездил с ним в Вену. После смерти отца мать хотела отдать все имущество Иржику и вместе с несовершеннолетней дочкой перейти на его иждивение, чтобы он мог жениться. Но несмотря на свои двадцать пять лет, он и слышать не хотел о женитьбе. Он оставил хозяйство матери, а сам обзавелся гужевой упряжкой и стал регулярно, каждый месяц, ездить в Вену. Понятно, что поначалу он перевозил немного, ездил всего с одним возом, но порядочность, знание языка и умение писать, услужливость и доброта очень скоро создали ему хорошую репутацию, у него завелось много знакомых, так что через два-три года Гаек уже мог ездить с двумя возами, а в тяжелый впрягать две пары жеребцов. Кони стоили дорого, но он их все равно купил.
— Ну что ж, сэкономлю на пристяжных, — говорил он, — пусть еще дороже стоят, зато я радуюсь, когда вижу, как мои кони легко вышагивают перед возом, словно он негруженый. Не люблю смотреть, как животные надрываются и тянут из последних сил, а я должен их все время кнутом подгонять.
Кнут он носил лишь для острастки да по привычке, как отличительный знак своей профессии.
Был у него также белый молодой пес, пинчер, которого он однажды на дороге спас от смерти и привез домой. Пес стал сопровождать его во всех поездках, превратился в бдительного сторожа обоза, а Гаек без него не мог куска съесть, так он любил пса.
Прошло три года после смерти отца, и снова мать принялась настаивать, чтобы Иржик женился, третий десяток, мол, уже, давно пора.
— Так ведь мне, матушка, некогда даже посвататься к девушке, — смеялся он в ответ.
Мать, однако, не оставляла его в покое и каждый раз, когда он приезжал домой, расхваливала то одну, то другую девушку, приглашала их домой к дочери в надежде, что, может, какая-нибудь и тронет его сердце, но ни одна из них ему не нравилась. Он хвалил их, умел с ними ласково поговорить, лучше любого деревенского парня. Когда случалось собраться музыкантам, а Иржик как раз был дома в это время, он с удовольствием с девчатами танцевал, но ни одна из них не была ему мила настолько, чтобы он мог подумать: «Эту бы я взял в жены!», хотя многие были бы не прочь выйти за него замуж.
«Как же, Иржи Гаек, он привезет себе невесту из Вены со шлейфом и в шляпе», — язвили девчата. А парни вторили им, мол, у него наверняка есть какая-нибудь венка, только он помалкивает.
— Кто знает, по каким горам бегает та, что мне достанется, — бывало смеялся он.
Мать верила ему, хотя, конечно же, это ее тревожило. Все его сверстники были уже женаты, а сын, пригожий собою, при хорошем деле так и состарится неженатым, это никак не укладывалось у нее в голове и казалось нарушением обычного порядка.
*****В начале мая, прекрасным утром, едва начало светать и трижды пропел петух, в одной из хат деревни Есеницы бесшумно открылась задняя дверка, и в ней показалась молоденькая девушка с узелком за спиной. Тихонько переступив порог, она обернулась, неслышно опустила защелку двери, несколько раз глянула на маленький садик, потом, словно тень, проскользнула вдоль стены к окошку горницы. Наклонив ухо, прислушалась, но всюду было тихо. Прижала к губам стиснутые руки и, воздев глаза к небу, на котором еще кое-где мерцали звездочки, немного постояла недвижно, затем быстро поднесла руку к окну, словно благословляя его, повернулась и вышла из садика во двор. Из будки к ней выскочил пес, но не залаял, а стал тереться об ее ноги. Она погладила его по голове, откинула щеколду хлева, где лежала Лыска, которую она много раз пасла, и тоже ее погладила по лбу, по бедру, потом, плача, заперла хлев, еще раз оглядела все вокруг и повернулась к низкой каменной ограде. Пес пошел за нею, но она вполголоса велела ему идти в будку. Пес послушался, а она перелезла через ограду и очутилась на дороге, которая задами вдоль деревни вела в поле.
