Макс Фриш - Синяя борода
— Я не понимаю вопроса...
— Вы сопровождали его, фрау Шаад, в качестве ассистентки на все международные конгрессы, это не было секретом, Феликс Шаад об этом знал.
— Это входило в мои служебные обязанности.
— Чего же вы тогда боялись?
— Я не понимаю вопроса...
— Когда господин Шаад как-то поинтересовался, не роман ли у вас, вы это отрицали, ибо, как я полагаю, чего-то боялись.
— Я хотела его пощадить.
— Вы хотели его пощадить...
— Совершенно верно.
— Ибо вы боялись, что обвиняемый, узнав то, что другим было давно известно, будет способен на все, например снимет галстук и тут же вас задушит?
— Не думаю, чтобы он был на это способен.
— Тем не менее вы его боялись?
— Он бывал очень несдержан.
— Вы можете привести пример?
Свидетельница задумывается.
— Когда позднее он узнал со стороны, что вы три года не уходили от него только потому, что профессор Л. женат и имеет детей, и вам пришлось подтвердить это, как повел себя обвиняемый?
— Он держал себя в руках.
— То есть?
— Молчал.
— Сколько времени?
— Несколько дней, а потом уехал...
— И прислал письмо из Вены, суд ознакомился с копией, не знаю, помните ли вы это довольно длинное письмо, фрау Шаад?
— К этому времени с той историей, о которой он писал, было уже покончено.
— Что было потом?
— Он ночевал в своем рабочем кабинете.
— А потом?
— Я тогда чувствовала себя очень подавленной.
— Оттого, что у него наклонности собственника?
— Оттого, что он начал пить.
— А когда он пил, фрау Шаад, и это мой последний вопрос, что он делал, когда напивался?
— Он говорил...
— О чем?
— Всегда одно и то же...
— А именно?
— Я уже не помню...
— Вы уже не помните...
Иной раз даже судье это надоедает:
— Я полагаю, можно отпустить свидетельницу?
Свидетельница берет свою сумку.
— Допрос свидетелей будет продолжен в понедельник в восемь часов.
Я ставлю бильярдный кий на подставку. Надеваю пиджак. Галстук я перед игрой не снимаю, затягиваю. В баре поблизости я заказываю бокал «Ферне-Бранка». Стою в пальто и кепке. На улице день. Нахожу свою машину. Штрафная квитанция не наклеена, хотя время для стоянки истекло. Сажусь за руль. Идет дождь. Включаю зажигание и пробую сообразить, где я сейчас живу.
— Господин Кнюттель, вы, значит, помните, что он заходил к вам в магазин и вы разговаривали с ним. Это верно?
— Да.
— Он, значит, интересовался антиквариатом...
— Это верно.
— Он искал что-то определенное?
— Я обратил внимание на господина, потому что он подолгу простаивал на улице перед моей витриной, иной раз по четверти часа, даже когда шел дождь, у него было на примете что-то определенное, так мне казалось.
— Вы знаете, что у него было на примете?
— Нет.
— Господин доктор Шаад утверждает, что у вас в магазине несколько недель стоял английский письменный стол вишневого дерева, с Зеленой кожей на столешнице...
— Это верно, да, это так.
— Когда господин Шаад вошел наконец в магазин, чтобы взглянуть на английский письменный стол, он справился у вас о цене?
— Это верно, да, теперь я припоминаю, но английский письменный стол был уже продан, когда господин Шаад в первый раз зашел в магазин и справился о цене. Господин, по-видимому, разбирается в мебели.
— Вы не помните, от кого стол попал к вам?
— От одной дамы.
— От одной из фрау доктор Шаад?
— Вполне возможно...
— Обвиняемый что-нибудь сказал об этом английском письменном столе, который был уже продан, или он только рассматривал его?
— Он хотел знать точные размеры,
— А .зачем?
— Этого я не знаю. Я измерил его: проданный письменный стол оказался как раз того размера, какой господин и предполагал.
— И после этого он ушел из магазина?
— Нет.
— Что же было дальше?
— Он огляделся... У меня в магазине были и другие письменные столы, но, видимо, все это было не то, что искал господин. Потом он спросил, можно ли посмотреть вещи на складе, и я повел его на склад. Он очень внимательно все осмотрел. Его заинтересовало кресло, кресло- качалка. Он сел в него. Когда я сказал, что кресло это очень удобное, он засмеялся: «Я знаю». И еще он спросил о стоимости французских напольных часов.
— Которые попали к вам от той же дамы?
— Совершенно верно.
— Что было дальше?
— Когда я увидел, что господин знает толк в вещах, я предложил ему чашку чая, как это принято, и он не отказался, но садиться не стал, а пил чай стоя и сказал, что чувствует себя в моем магазине как дома.
— Господин Шаад приходил к вам еще раз?
— Нет.
Сны тоже подлежат допросу:
— У вас, значит, было такое чувство, будто вы можете летать. Я вас правильно понял — летать?..
— Да, но только недолго.
— Сколько времени приблизительно?
— Пока могу двигать локтями. Как крыльями. Но это требует большого напряжения. И все же я почти достигал потолка этого зала.
— Здесь восемь метров высоты.
— Собственно говоря, это не разрешается, я знаю, но полет наполнял мою душу радостью и даже своего рода гордостью: я единственный умею летать.
— Что было дальше?
— Планирующий полет.
— Как это понимать?
— Потом я сделал вираж — вираж мне удался, но это было уже не в зале суда, внизу подо мной вдруг открылся ландшафт: гористая местность, зеленоватый водоем, я испугался, что не долечу до берега, а берег был отвесный, как скала, совершенно отвесный.
— И тут вы проснулись, господин Шаад?
— Нет.
— Что же было дальше?
— Я снова сидел в этом зале...
Шестьдесят одного свидетеля — мужчин и женщин — ввел в зал и усадил служитель, некоторых я прежде видел лишь мельком.
— Господин директор, вы отец жертвы...
Некоторые свидетели смотрят только на судей, потом на прокурора или защитника, но никогда — на обвиняемого, хотя и были в свое время с ним в родственных отношениях.
— Когда вы в последний раз видели свою дочь и разговаривали с ней?
— Когда Розалинда была еще замужем.
— Вы, значит, никогда не бывали на ее последней квартире?
— Никогда.
— Вы знали, на какие доходы жила ваша дочь?
— Вы хотите сказать — после развода?
— Или вы не имели никакого представления об этом?
— Известно, сколько примерно зарабатывает врач, и я полагал, что Розалинда обеспечена. Я имею в виду — соответственно своему положению.
— Вы полагали, что до конца жизни ей не придется самой зарабатывать...
— Я имею в виду: соответственно своему положению.
— Еще один вопрос, господин Цогг.
— Письмо, которое обвиняемый прислал тогда моей жене, чтобы сообщить о своем разводе — этого письма у меня, к сожалению, больше нет, — звучало вполне успокоительно.
— То есть?
— Он и Розалинда остаются друзьями и тому подобное.
Следующий свидетель — девочка.
— Значит, тебя зовут Вренели?
— Да.
— Ты знаешь господина Шаада, который здесь сидит?
— Нет...
— Ты даже никогда его не видела?
— Да.
— Ты должна говорить нам только то, что знаешь. Ребенок кивает.
— Ты знаешь, что мадам Розалинда потом умерла, но ты перед этим видела ее в окне. Так ты сказала. Не помнишь, когда это было? Я имею в виду: в какое время дня. На улице было еще совсем светло?
Г Да-
— И она, как всегда, помахала рукой?
Ребенок молчит.
— Не помнишь...
Ребенок кивает.
— Она подошла к окну?
— Да.
— Что же она там делала?
— Не знаю.
— Окно было открыто?
— Да.
— Она закрыла окно?
— Да.
— И потом задернула шторы?
Защитник что-то записывает.
— Вренели, не можешь ли ты вспомнить, как мадам Розалинда была одета, прежде чем она задернула шторы? Она была в белом халате или в кожаном пальто?
Ребенок молчит.
— Не помнишь...
Ребенок пожимает плечами.
— Ты не видела, был ли еще кто-нибудь у нее в квартире? Может, какой-нибудь господин? Молодой или пожилой? Вроде господина Шаада...
Ребенок пожимает плечами.
— Ты слышала крики?
Ребенок молчит.
— Не помнишь...
— Нет.
— И в самом деле это было давно.
Не знаю, нужно ли в нашей стране официальное разрешение на покупку револьвера. В воскресенье магазин закрыт. Но можно воспользоваться охотничьим ружьем из тех, что висят за стеклом витрины. Хозяин магазина как свидетель исключается, поскольку по воскресеньям его нет в магазине. Не думаю, что кто-нибудь видел, как я стоял у витрины.
— Это было сегодня утром?
— Да.
— И ни одного человека на улице?
— Было довольно рано.
— В котором примерно часу?
— Между семью и восемью.
— Что же вы делали в такое время в городе, господин доктор Шаад, в воскресенье, между семью и восемью утра, когда Цюрих еще спит?
— Гулял...
Иной раз помогает алкоголь... Я хожу по комнате взад-вперед, держа стакан в правой руке, и, пользуясь возможностью, которую предоставляет только алкоголь, произношу свое последнее слово, на этот раз, совсем другое.
