Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие
Они дошли до Парк-стрит. Рабочие долбили мостовую пневматическими молотками, но их никто не слышал. Мозги у Фредди тарахтели громче.
Наконец, он произнес:
— Так. Есть. Скажи спасибо, что вчера я смотрел «Молодые сердца», Розали Нортон и Отто Бинг. Ты едешь в Бландинг.
— Да что ты порешь!
— Сразу после обеда. В этих «Сердцах» тоже отослали одну девушку, а через несколько дней там, у них, появился Незнакомец. Он сказал родителям, что хочет на ней жениться. Они согласились, пожалуйста, а потом он снял бакенбарды, и что же мы видим? Джим, от которого ее услали.
— Да, но…
— Не спорь. Тетя это заслужила. Казалось бы, помоги родному племяннику — но нет! Любит корм Питерсона. Да в нем не хватает витаминов! В общем, едем туда.
— Бакенбарды?.. — задумался пастор.
— Не надо. Отец тебя не видел. Или видел?
— Нет.
— Прекрасно.
— При чем тут твой отец? Он ей — дядя.
— При чем? Да ты знаешь, сколько у него земли? Куча всяких приходов. Кому хочет, тому и даст. Он даже мне хотел дать приход. Если я стану пастором.
Преподобный Руперт немного повеселел.
— Фредди, а в этом что-то есть!
— Еще бы!
— Как мне ему понравиться?
— Очень просто. Ходи вокруг него. Слушай, поддакивай, помогай. Ну, когда он хочет вылезти из кресла… и вообще… Да я бы к Сталину подлизался, если надо! Бери зубную щетку, а я звоню отцу.
Примерно в это же время Кларенс, девятый граф Эмсвортский, мрачно размышлял. Судьба, обычно— благосклонная к мечтательному лорду, внезапно озверела и обидела его.
Говорят, Британия — сильная, могучая страна, все ее уважают. Хорошо. Но что дальше? Продержится ли такая слава? Лорд Эмсворт думал, что нет. Он просто не понимал, на что надеяться стране, в которой живет сэр Грегори Парслоу-Парслоу.
Резко? Да. Горько? Пожалуй. Ничего не поделаешь, факты — это факты.
Когда после триумфа свиньи Императрицы на восемьдесят седьмой сельскохозяйственной выставке свинарь лорда Эмсворта, Джордж Сирил, решил поискать работу в другом месте, кроткий пэр, совладав с естественной печалью, не рассердился на него. Он думал, что Джордж Сирил устал от здешнего климата. Свинарь он был хороший (когда не пьян), свиньи его любили. Что поделаешь…
Но когда через неделю до замка дошли слухи, что он не уехал на юг, скажем — в Сассекс,[70] а поселился в Матчингеме и встал под знамена сэра Грегори, несчастный Эмсворт прозрел. Он понял, что Джордж Сирил променял его на маммону, а старый приятель, мировой судья, оказался одним из подлейших существ.
Ужасно!
Однако — правда.
Лорд настолько страдал, что далеко не сразу услышал стук.
— Войдите, — глухо сказал он, надеясь, что это не Гертруда. Только ее не хватало, с ее-то мрачностью!
Это была не Гертруда. Это был Бидж, дворецкий, сообщивший, что младший сын просит отца к телефону.
Спускаясь по широкой лестнице, граф совсем загрустил. Он знал, что разговоры с Фредди ничего хорошего не сулят. Но голос в трубке был скорее приятный.
— Отец?
— Да, Фредерик?
— Как вы там?
Лорд Эмсворт был не из тех, кто делится своей скорбью с такими балбесами, и ответил, что все в порядке.
— Очень рад, — сказал Фредди. — Народу много?
— Нет, только мы с Гертрудой, — сказал лорд. — А что, хочешь приехать?
— Что ты, что ты! — с таким же ужасом вскричал сын. — То есть, очень хочу, но столько дел с этим кормом…
— С Корном? А кто это?
— Корн? Ах, Корн! Это мой приятель. Хочет у тебя погостить. Прекрасный человек, тебе он понравится. Поезд пятнадцать пятнадцать.
К счастью, у нас еще нет видеотелефонов. Лорд Эмсворт только набрал воздуха, чтобы ответить, как Фредди прибавил:
— Все ж общество для Гертруды.
От этих слов лицо у графа изменилось, он больше не был похож на василиска.
— Правда! — обрадовался он. — Да. Общество. Значит, пятнадцать пятнадцать? Пошлю машину на станцию.
Для Гертруды… До чего же приятно! Он только и думал все эти дни, как бы сбыть ее с рук.
Девушки, страдающие в разлуке, плохи тем, что они творят добро. И то сказать, что им осталось, кроме деятельной любви к ближним? Прекрасная племянница лорда Эмсворта уже две недели рыскала по замку, творя добро направо и налево. Под рукой чаще всего оказывался бедный граф. Вот почему, отходя от телефона, он впервые улыбнулся, хотя именно в этот миг увидел Гертруду.
— Здравствуй, здравствуй, — сказал он. — Что ты делала?
Гертруда не улыбнулась. Мало того — она, несомненно, забыла, как улыбаются. Походила она, скорей всего, на призрак из пьесы Метерлинка.
— Убирала в кабинете, — ответила она. — Там страшный беспорядок.
Лорд Эмсворт заморгал, как заморгает всякий, в чей кабинет проникло заботливое созданье. Но бодрости не утратил.
— А я говорил с Фредериком, — сказал он.
— Да? — Гертруда вздохнула, пролетел холодный ветер. — Галстук съехал в сторону, дядя Кларенс.
— Прекрасно, прекрасно, — сказал он, пятясь от нее. — А у меня хорошие новости. Сегодня приедет друг Фредерика, его фамилия Корн. Это общество. Для тебя.
— К чему?..
— Ну что ты, что ты!
Гертруда посмотрела на графа большими и скорбными глазами.
— Хорошо быть старым, как вы… — проговорила она. Лорд Эмсворт удивился.
— Только один шаг до милой, тихой могилы… Двадцать три года! Двадцать три! В нашей семье все живут лет по шестьдесят…
— Как это по шестьдесят? — всполошился граф. — Мой бедный отец погиб на охоте в семьдесят семь. Дядя Руперт умер в девяносто. Дяде Клоду было восемьдесят четыре, когда он разбился, брал препятствие. Дядя Алистэр, с материнской стороны…
— Не надо! — вскричала страдалица. — Какой ужас! Да, одна надежда — на общество…
Поначалу этот Корн понравился лорду Эмсворту. Лицо у него было хорошее, честное, хотя и такого самого цвета, как нутро у лососины. Держался он как-то нервно, но это скорее хорошо, теперь больше наглых, чем застенчивых.
Поэтому кроткий граф не осудил истерического смеха, которым буквально зашелся гость, когда они обсуждали такой невеселый предмет, как тля в розовом саду. Когда же при виде Гертруды этот Корн стал плясать у столика, уставленного фарфоровыми фигурками и фотографиями в рамках, граф веселился вместе с ним. Веселилась и Гертруда. Да, трудно поверить, но, увидев Корна, племянница засмеялась радостным смехом. Печали как не бывало. Она смеялась, и Корн смеялся, просто какой-то хор гуляк, вторящий солисту в оперетте!
За обедом гость разлил суп, разбил бокал и поднял дикий переполох, вскочив после сладкого, чтобы открыть Гертруде дверь. Они смеялись и тут, граф тоже смеялся, хотя не так сердечно, бокал был из самых любимых.
Однако, размышляя над портвейном, лорд Эмсворт решил, что выгод — больше. Да, в замке бесчинствует какой-то сумасшедший акробат, но умный человек не станет дружить с Фредериком, зато Гертруде, вероятно, подходит именно такой. Граф предвкушал череду тихих дней, когда все родные далеко и можно копаться в клумбе, не ожидая, что племянница спросит из-за спины, зачем он работает на солнцепеке. Теперь ей не до него, у нее есть общество.
Суждения графа об умственном уровне гостя заметно укрепились, когда поздно вечером он увидел, что тот стоит под окном и посылает ему воздушные поцелуи.
Хозяин кашлянул, гость смутился.
— Прекрасный вечер, — сказал он, смеясь своим гиеньим смехом. — Я вот… как раз… Ха-ха-ха-ха-ха!
— Простите?
— Ничего, ничего! Ха-ха-ха! Спасибо! Я — ха-ха — гуляю!
Лорд Эмсворт лег в постель. Быть может, он что-то предчувствовал, потому что мелко дрожал; однако согрелся и обрел прежнее благодушие. Собственно, думал он, могло быть и хуже. Могла приехать еще одна племянница или сестра… а мог — упаси, Господи! — приехать сам Фредерик!
Когда речь идет о тонких оттенках чувства, историку нелегко быть вполне объективным. Как выберешь именно то мгновение, которое можно представить потомкам, сказав при этом: «Лорд Эмсворт впервые захотел, чтобы его гость упал из окна»? Самому лорду казалось, что он хотел этого всегда: но он ошибался. Наутро после приезда они мирно болтали в библиотеке, а потом гость протянул похожую на окорок руку, чтобы графу было легче встать с кресла, и тот оценил такое внимание.
Но каждый день, каждый час вынести это невозможно. Гость вытаскивал графа из кресел; водил по саду, по коридору, по лестнице, просто по полу; помогал надеть плащ; выскакивал из дома с охапкой пледов и шарфов, а один раз принес респиратор. Словом, гордый дух девятого графа в конце концов возмутился. Старые люди вообще не любят, чтобы молодые видели в них беспомощно-трогательных амеб, ползущих к своей могиле.
С него вполне хватало забот Гертруды. А это… нет, дальше некуда! Явственно воспылав к нему безудержной любовью, Корн вел себя как целый отряд скаутов,[71] неустанно творящих добро. Мы лучше поймем состояние бедного графа, если узнаем, что он предпочел бы новому гостю самого сэра Грегори.
