Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом
Но если кто был в восторге от школы, так это -- Варгунин. Звуковая метода, о практичности которой Матвей Николаич до того времени не имел никакого ясного понятия, просто очаровала его.
-- Да это, батенька, прелесть ведь!.. Ведь это, батенька, сокращение времени-то какое -- вы подумайте! -- говорил он с жаром Александру Васильичу, раз шесть навестив его школу.-- Я теперь тоже свои азбуки побоку... ну их к праху! Давайте-ка, батенька, катнемте скорее в Ельцинскую: мы там живо эти порядки устроим.
-- Да вот пусть только школа покрепче встанет на ноги,-- отозвался Светлов.
-- Ну-с, хорошо-с. Когда же? -- приставал Матвей Николаич
-- Может быть, с неделю, а может быть, и с месяц еще придется подождать.
-- Эка вы, батенька, хватили -- с месяц! В месяц-то можно, этаким манером, всю фабрику грамотной сделать.
-- Это только сгоряча так кажется, Матвей Николаич,-- возразил, улыбнувшись, Светлов.
-- Сгоряча-то, батенька, и надо действовать,-- сказал пылко Варгунин,-- а как простынет -- и кусай губы!
-- В этом случае я не совсем согласен с вами,-- заметил спокойно Александр Васильич,-- губы-то именно тогда и приходится кусать, когда слишком поторопишься; поэтому я предпочитаю идти до времени -- шаг за шагом.
-- Так-то, батенька, и черепахи плетутся.
-- Идти шаг за шагом не значит, по-моему, плестись; напротив, это значит идти решительно и неуклонно к своей цели, без скачков,-- по крайней мере я именно в таком смысле употребил это выражение. Самая суть-то ведь не в скорости шагов, а в их твердости и осмысленности, мне кажется. Войско так же идет...
-- А еще лучше, батенька, как и то и другое есть.
-- Уж это само собой разумеется; да ведь мало ли чего нет... У нас если даже и плестить-то к порядочной цели, так надо поминутно оглядываться да под ноги смотреть, как бы на гнилую колоду не наткнуться, либо чтоб какой-нибудь зверь ноги тебе сзади не подставил; а уж о скачках-то и говорить нечего -- сейчас шею сломишь: непроходимыми дебрями ведь мы идем...-- сказал задумчиво Светлов.
-- На то, батенька, мы и пионеры... шея-то уж не в счет,-- улыбнулся широкой улыбкой Варгунин.
-- Так как же вы в девственной-то трущобе побежите, хотел бы я знать? Кто говорит о шее? да было бы за что ее ломать; не на потеху же гнилых колод она предназначается...-- по-прежнему задумчиво возразил Александр Васильич.
-- А вы думаете -- целой донесете, батенька, вашу шкурку? -- спросил Матвей Николаич, и в скулах его мелькнула ироническая улыбка.
Светлов пристально посмотрел на Варгунина.
-- Одно из двух, Матвей Николаич,-- сказал он необыкновенно серьезно,-- или быть практическим деятелем или ходить по ворожеям...
Варгунин искоса посмотрел на него и смущенно умолк.
А дело школы между тем шло своим порядком. Усерднее всех работали для нее сам Светлов, Лизавета Михайловна и Ельников; кроме того, были приглашены к урокам двое молодых учителей ушаковской гимназии, только что перед тем приехавшие из Петербурга и довольно тесно сблизившиеся с Александром Васильичем. Сходясь с ними, Светлов очень хорошо понимал, что присутствие их, от времени до времени, в школе придаст ей необходимую прочность, в особенности в глазах местного учебного начальства. Сначала, впрочем, деятельность во флигеле кипела только по утрам -- с детьми; что же касается воскресных вечерних уроков для чернорабочих, то на них в первое время никто не являлся. Потом Светлову удалось, через посредство горничной Маши, залучить на воскресный урок и еще трех-четырех молоденьких горничных; девушка Прозоровой тоже присоединилась к ним. Они сперва явились в школу из простого любопытства, а затем уже им понравилось и самое ученье. Но главным образом поддержке этих вечерних занятий помог Анемподист Михайлыч. Стяжав себе понемногу в Ушаковске довольно громкую репутацию "лекаря для бедных", он то и дело сталкивался в последнее время с разным рабочим людом, забираясь иногда с своей медицинской помощью в самые глухие закоулки города. Здесь, в этих пустынных закоулках, в этом темном мире невежества, нужды и, чаще всего, непосильной работы, ему удалось завербовать, наконец, сперва немногих, но зато вполне надежных учеников для светловской школы. Пример их соблазнил и еще кое-кого из подобных тружеников, так что в последнее воскресенье, когда Ельникову же и учительствовать приходилось, во флигель порядочно-таки набралось черного народа, несмотря на дождливый сентябрьский день. Под вечер Ирина Васильевна, сидевшая, по случаю воскресенья, с пустыми руками у окна, выходившего на двор, невольно обратила внимание на повторявшийся раза три или четыре скрип калитки. При новом подобном звуке Светлова поспешно заглянула в окно и увидела во дворе какого-то рабочего,-- кузнеца, как ей показалось,-- который недоумчиво озирался на все четыре стороны.
-- Кого, батюшка, надо? -- спросила она у него через форточку.
-- А где тут учат? -- осведомился, в свою очередь, рабочий, чуть-чуть тронув рукой шапку.
-- А вон там во флигельке, батюшка, школа,-- туда и ступай. А ты от кого? -- полюбопытствовала старушка.
-- Да мы сами от себя,-- ответил рабочий и направился к флигелю.
Не успела Ирина Васильевна отвернуться от окна, как скрип у ворот повторился снова. На этот раз она увидела входившего во двор знакомого ей столяра-соседа, частенько работавшего на Светловых по домашнему обиходу.
-- Куды ты, Петрович? -- обратилась к нему с удивлением старушка, высунувшись в форточку.
-- Да в школу, матушка, к вашему сынку,-- конфузливо объяснил столяр, почесав правой ладонью затылок.-- Доброго здоровья! -- приподнял он за козырек новенькую фуражку.
-- А тебе туды зачем? -- спросила старушка,-- починить, видно, что понадобилось?
-- Кака, матушка, починка в праздник! Грамоте-то вот поучиться хочется...-- по-прежнему конфузливо заметил Петрович и опять почесал правой ладонью затылок.
-- Это на старости-то лет выдумал?! -- изумилась Ирина Васильевна.
-- Де она у меня еще, старость-то? Всего-то четвертый десяток ноне пошел,-- как-то уже обидчиво проговорил столяр и, торопливо приподняв фуражку, тоже направился к флигелю.
-- Чудеса, ребята, да и только! --шумно вошла старушка в кабинет мужа, где Оленька читала отцу какую-то книгу,-- Петрович-то, сосед-то наш,-- вот, что конторку-то папе делал,-- поди-ка ты с ним, шути!-- в школу, батюшка, Санькину поступил!
Старик не совсем понял жену.
-- А ты где его, мать, видела? -- спросил он.
-- Да вот сейчас только во флигель он прошел; я еще с ним в форточку разговаривала; ученье, надо быть, у них там сегодня. Ба! да ведь сегодня воскресенье же и есть, ребяты,-- спохватилась Ирина Васильевна.-- Ну, так, так!.. так Санька и сказал, что у них по воскресеньям мужики будут обучаться.
-- Я говорю, что...-- хотел было что-то сказать Василий Андреич.-- Гхе! -- махнул он только рукой и не договорил.
Ирина Васильевна присела на диван рядом с Оленькой.
-- Я бы, отец, на твоем месте, батюшка...-- начала она поучительно.
-- Эх, мать! уж ты-то хоть не досаждай,-- с горечью перебил ее старик.-- Кабы мне твое "я бы", так уж меня, однако, давно бы министром сделали. Совсем ноне свет навыворот пошел...-- задумался он и минуты две по крайней мере досадливо чесал у себя волосы на лбу тремя средними пальцами правой руки так, что большой палец торчал кверху.-- Эдак и сам с панталыку собьешься...
Василий Андреич встал и, наклонив голову, медленно зашагал по кабинету. Потом, так же медленно, он набил свою коротенькую трубку, закурил ее, уселся в угол и долго, с каким-то азартом, тянул из нее дым, пока она не засопела и не погасла; выколотив пепел, старик снова набил ее, опять хотел закурить, но как будто раздумал и подошел к шкафу с платьем.
-- Пойду, погляжу...-- сказал он, выразительно подняв брови, и стал повязывать галстук.
Спустя минут пять Василий Андреич поднимался уже на заднее крыльцо флигеля.
Здесь будет кстати заметить, что туда, дня за четыре перед тем, переселился Александр Васильич; он занял ту самую комнату, которая служила прежде кабинетом его отцу. Никакой особенной надобности в этом, по отношению к школе, Светлову не предстояло, но молодой человек просто воспользовался ею, как благовидным предлогом, чтобы разом отделаться и от бесполезного поминутного контроля стариков, порядочно-таки мешавшего ему, и от мелких домашних столкновений, неизбежных при слишком тесном сожительстве,-- все это только бесполезно раздражало обе стороны; а главное -- круг деятельности и знакомых Александра Васильича настолько расширился теперь, что он мог действительно обеспокоить семью, привыкшую и рано ложиться и рано вставать. Ирина Васильевна восстала было сперва против такого переселения, но потом должна была согласиться с доводами сына, что ничего позорного относительно стариков в этом нет, что ведь он не на сторону переезжает, а остается жить у них же в доме. Таким образом, дело уладилось без особенного огорчения для старушки, выговорившей, однако, чтоб стол был общий, за исключением тех случаев, когда к молодому человеку соберутся гости. Александр Васильич кстати уж нанял себе и слугу, подговорив его, кроме того, исполнять обязанность сторожа при школе
