Эрнест Хемингуэй - Проблеск истины
К нам подошел Мтука. Происходящее его совершенно не касалось, однако ему было любопытно отправление медицинской практики, а главное, он надеялся, что кому-нибудь потребуется хирургическое вмешательство, ибо я делал операции, сверяясь по анатомическому справочнику, который Нгуи держал у меня перед носом. В справочнике были великолепные цветные картинки, как одиночные, так и двойные с разворотом, чтобы можно было видеть тело одновременно и спереди, и сзади. Операции любили все, но сегодня резать было некого, и Мтука приблизился — высокий, раскрепощенный, глухой, с эффектными шрамами, нанесенными давным — давно, чтобы произвести впечатление на девчонку, и предложил, одернув клетчатую рубашку, подарок Томми Шевлина:
— Квенда на Шамба.
— Квенда, — сказал я Нгуи. — Две винтовки. Ты, я и Мтука.
— Хапана халяль?
— Добро, позови Чаро.
— Мзури, — кивнул Нгуи. Добыть кусок доброго мяса и не забить его по правилам было бы оскорблением для стариков мусульман.
Кейти знал, что мы были плохишами, и все же относился к нам серьезно, с тех пор как я объяснил ему азы нашей новой религии, истоки которой были старше, чем вершина. При желании мы могли бы, наверное, перековать Чаро, хотя было жестоко лишать старика привычного конфессионального убежища, организованного гораздо грамотнее, чем наше. Прозелитизм, однако, был нам чужд, и мы довольствовались тем, что Чаро уважал нашу веру.
Мисс Мэри страстно ненавидела все, что ей было известно о новой религии (а известно ей было немного), да никто и не стремился ее обратить. Будь она одной из нас по праву рождения, никто бы не возражал, но шансов примкнуть к нам на избирательной основе у нее, боюсь, не было. Конечно, ее группа поддержки, состоявшая из молоденьких егерей во главе с великолепным красавчиком Чунго, выбрала бы ее куда угодно, хоть королевой рая, однако среди нас молоденьких егерей не наблюдалось, и хотя мы планировали отказаться от бичевания и смертной казни применительно к кому бы то ни было, кроме наших недругов, и намеревались подарить свободу всем невольникам, за исключением тех, кого сами взяли в рабство, а каннибализм запретить окончательно и бесповоротно, для тех, кто его не практикует, — мисс Мэри не набрала бы в нашем округе нужного числа голосов.
Мы въехали в Шамбу, и Нгуи сходил за Деббой. Она уселась на переднее сиденье, положив руку на мою кобуру. Мы укатили прочь; дети и старики махали нам вслед, а Дебба принимала их приветствия благосклонно, как главнокомандующий на параде. В то время она делала жизнь с вырезок из цветных еженедельников, какими я ее в изобилии снабжал; следствием этого было истинно королевское высокомерие, свидетелями которого мы были в галантерейной дуке, когда покупали отрезы на платья. Не знаю, кто именно служил Деббе образцом для подражания. Выбирать ей было из кого: год выдался урожайным на выгодно заснятую помпезность. Я пытался обучить ее особому изгибу запястья и волнообразному движению пальцев, которым, бывало, греческая принцесса Аспасия приветствовала меня через накуренный гвалт «Гарри бара» в Венеции. Увы, в Лойтокитоке еще не открыли «Гарри бара».
Итак, Дебба благосклонно принимала приветствия толпы, а я сидел рядом, держась с чопорной благожелательностью. Машина выехала на дорогу и побежала вверх по склону к тем местам, где я надеялся, ко всеобщему удовлетворению, добыть зверя крупного, жирного и сочного.
Мы охотились усердно: лежали до темноты на старом одеяле, надеясь, что какой-нибудь зверь выбредет на открытое место. Не выбрел ни один. Когда пришло время возвращаться, я застрелил газель Томпсона, чего нам было вполне достаточно. Мы с Деббой сидели на одеяле; я прицелился и положил ее палец на спусковой крючок поверх моего; сопровождая цель, я чувствовал легкое давление ее пальца; она приникла ко мне и старалась не дышать. Затем я скомандовал: «Пига!» — и ее палец напрягся одновременно с моим, точнее, на долю секунды позже, и газель, которая только что беззаботно паслась, подергивая хвостиком, повалилась, нелепо задрав к небу четыре ноги, и Чаро ринулся к ней в потертых шортах, синем пиджаке и старом тюрбане, чтобы перерезать горло.
— Пига мзури, — похвалил Нгуи.
Дебба повернулась к нему, попыталась выдержать королевскую мину — и расплакалась.
— Асанта сана, — сказала она сквозь слезы.
Она плакала, а мы сидели и ждали. Успокоилась она быстро, как ребенок. Чаро закончил дело, и к газели подъехал джип, вырулив из-за крутого холма. Мтука откинул задний борт, они с Чаро раскачали газель и забросили в кузов; их фигурки и большая машина казались игрушечными на таком расстоянии. Затем джип стал подниматься вверх по склону, увеличиваясь с каждой секундой. Мне хотелось замерить дистанцию выстрела, но это было баловство, настоящий мужчина должен поражать цель с любой дистанции, с поправкой на рельеф.
Дебба смотрела на зверя, как будто впервые в жизни увидела газель, и трогала пальчиком небольшое отверстие: пуля пробила обе лопатки. Я боялся, что она перемажется в крови. В кузове над полом были привинчены металлические полосы, чтобы под мясом циркулировал воздух; место было не самое чистое, несмотря на частые помывки.
Дебба оставила труп в покое и тихо сидела между мной и Мтукой; мы видели, что ей не по себе, но ничего не спрашивали, а она только крепче сжимала мою кобуру. Когда мы вернулись в Шамбу, она снова взяла королевский тон, однако мысли ее где-то блуждали. Нгуи разделал газель, бросил собакам требуху и легкие, затем вычистил желудок, сложил туда сердце, почки и печень и отдал мальчишке, наказав отнести Деббе. На порог вышел мой тесть, я ему кивнул. Он принял от мальчишки белый влажный мешок с красно-лиловым содержимым и скрылся в дверях своего дома — по-настоящему красивой постройки с конической крышей и красными стенами.
Я вышел из машины и помог выйти Деббе.
— Джамбо ту.
Она ничего не ответила и ушла домой.
Между тем стемнело, и когда мы добрались до лагеря, там уже горел костер, и рядом стоял мой стул, и был приготовлен столик с выпивкой. Мвинди уже согрел воду для ванны; я хорошенько вымылся и надел пижаму, противомоскитные сапоги и тяжелый халат. Кейти ждал меня у костра.
— Джамбо, бвана.
— Джамбо, мистер Кейти. Мы добыли небольшого томми. Чаро все сделал, как надо.
Он улыбнулся, и я понял, что мы снова друзья. Улыбка у него была замечательная, такой я ни у кого не встречал.
— Присядь, Кейти.
— Нет.
— Я тебе благодарен за вчерашнее. Ты был прав и сделал именно то, что следовало. Я уже давно объяснился с отцом, сделал нужные визиты и подарки. Понятно, что ты об этом не знал. Он никчемный человек.
— Я знаю. Шамбой управляют женщины.
— Если у девчонки будет от меня сын, я дам ему хорошее образование. Он сможет стать офицером, врачом или юристом. Если захочет стать охотником, возьму его к себе и воспитаю, как своего сына. Ты все понимаешь?
— Да, бвана.
— Если будет девочка, я позабочусь о ее приданом. Она сможет жить со мной как дочь. Понятно?
— Понятно. Лучше, наверное, останься с мать.
— Я все сделаю по закону камба. Но жениться на девчонке и забрать ее домой я не могу — из-за наших дурацких законов.
— Кто-нибудь из братьев может женись, — сказал Кейти.
— Я знаю.
Тема, таким образом, была закрыта, и мы опять стали друзьями.
— Хочу с тобой ночная охота, с копьем, ты и я.
— Я только учусь, — сказал я. — Ничего толком не понимаю, и без собаки трудно.
— Никто не знает ночь. Ни я, ни ты. Никто.
— Я хочу научиться.
— Научишься. Только надо осторожно.
— Конечно.
— Никто не знает ночь. Только если на дерево заберись или безопасное место сиди. Когда ночь, зверь хозяин.
Кейти был слишком деликатен, чтобы обсуждать со мной религиозные вопросы, но в его глазах светилась искушенная мудрость старика, побывавшего на вершине холма и видевшего все земные соблазны, и я напомнил себе, что мы не должны развращать Чаро. Мне было ясно, что наша берет и теперь я запросто могу пригласить Деббу и Вдову на официальный ужин с настоящим меню и гостевыми карточками. Чтобы закрепить успех, я надавил еще чуть-чуть:
— В нашей религии запретов практически нет.
— Да. Чаро рассказывай ваша религия.
— Хорошая религия. Небольшая, но очень древняя. — Да.
— Ну, спокойной ночи, — сказал я. — В лагере порядок?
— Порядок.
Я еще раз попрощался, а он еще раз поклонился, и я позавидовал Отцу: ведь Кейти был его человеком. А с другой стороны, думал я, у тебя тоже есть люди, и хотя Нгуи нельзя сравнить с Кейти по целому ряду параметров, однако он жестче и веселее, и вообще времена изменились.
Я лежал в темноте, слушая голоса ночи и пытаясь понять, о чем они говорят. Кейти был прав: никто не знает ночь. Я намеревался познакомиться с ней в одиночку, пешком. Делиться надо деньгами, а женщинами, например, не делятся; вот и ночь я ни с кем не собирался делить. Сон не шел, и снотворное принимать не хотелось: я еще не решил, выйду ли на охоту с восходом луны. Опыта обращения с копьем я не имел, поэтому идти одному не следовало; к тому же моим долгом и великим удовольствием было встретить мисс Мэри, когда она вернется в лагерь. Общаться с Деббой тоже было моим долгом и великим удовольствием, однако я знал, что до восхода луны она будет сладко спать, а потом, когда луна взойдет, нам всем предъявят счет за наши радости и печали. Я лежал в кровати, чувствуя бедром надежную твердость старого дробовика, и пистолет, мой лучший друг и строжайший судья моих рефлексов, удобно покоился между ног в инкрустированной кобуре, до блеска отполированной руками Деббы, и я был горд, что мисс Мэри вошла в мою жизнь и согласилась выйти за меня замуж, и счастлив, что меня любит мисс Дебба, королева Нгомы; с учреждением новой религии все стало проще и мы сами могли выбирать, что грешно, а что нет.
