Герман Казак - Город за рекой
Архивариус стоял все так же неподвижно посреди комнаты. Только когда Перкинг направился было к двери, он решился обратиться к нему с вопросом, зачем, мол, он утруждал себя и не поручил это сделать Леонхарду.
— Лучше было очистить стол именно мне, — пояснил старый ассистент, — а не кому-то другому.
Слова Перкинга вывели Роберта из оцепенения. Он медленно подошел к столу и присел на его край.
— Впрочем, я мог бы это сделать и сам, — задумчиво поговорил он. — Я только не знал, что время уже подоспело.
Перкинг стоял перед Робертом, скрестив руки на груди просунув пальцы в широкие рукава своей куртки. Он слегка кивнул ему головой.
— Очищение, — сказал старый ассистент, — никому не противопоказано.
— Tabula rasa, — рассеянно повторил архивариус, — я понимаю.
Потом он заговорил о том, что смерть точно так же поступает с жизнью.
— Это, пожалуй, так, — согласился старый ассистент. Он заметил, к слову, что те же самые буквы — maro, — которые в индийском означают смерть, в латинском, только в другом порядке — amor, — означают любовь.
— Смерть и любовь — из одной и той же субстанции, — сказал Перкинг, — таковы таинственные шутки языка.
— Больше чем шутки, — возразил Роберт, которому чудился в этом какой-то зловещий смысл.
Возможно ли, думал он, решительным жестом руки действительно смахнуть, стереть прошлое и все, что представлялось когда-то важным, отбросить, как балласт? Сжечь за собой корабли, как солдаты сожгли свое оружие и мундиры на костре? Идти дальше и ни разу не оглянуться назад? Ведь если обернешься, заметил он Перкингу, если оглянешься, то увидишь пустоту, ничто, застынешь, подобно Лотовой жене, или потеряешь жизнь, как Орфей, когда он в подземном царстве обернулся к Эвридике.
— Записано много легенд, — сказал Перкинг, — в которых сообщается об исполнении закона.
— Чтобы человек не поддавался искушению обернуться, — сказал Роберт, — разрушают почву, на которой он стоит. Вы могли бы не утруждать себя, досточтимый друг, не уничтожать на моих глазах следы моего пребывания в Архиве. Если я его покину, а я думаю, что мне придется его покинуть, то я не возьму с собой ничего из этого хлама.
— Почему вы должны его покинуть, Мастер Роберт? — сказал старый помощник.
— Что за титул! — воскликнул Роберт смущенно.
— Я полагаю, что вы теперь вполне его заслуживаете, — отвечал Перкинг. — Префектура уже именует вас так в своих запросах. Кстати, еще и поэтому я все приготовил для нового начала. Разве вы не ожидаете приглашения к разговору с Высоким Комиссаром?
Роберт, не отвечая, сел за пустой письменный стол, сдвинул очки на лоб и спрятал лицо в ладони. Он ничего не хотел ни слышать, ни видеть, ни знать. Только забыться, отрешиться от всего. Кровь стучала у него в висках. Он сидел, склонив голову и закрыв глаза, и видел себя снова припавшим к стопам Мастера Магуса, в глубокой крипте, в недрах земли. Он чувствовал, как старец кладет руку ему на голову, как будто желая освятить его.
Когда Роберт открыл глаза, то увидел, что Перкинг стоит на том же месте в ожидательной позе. Взгляды их встретились.
— Как долго я в этом городе? — спросил архивариус.
— День, много дней, мы не считаем здесь, в промежуточном царстве, — сказал Перкинг. — Только виски у вас, Мастер Роберт, тем временем поседели.
Он слегка поклонился и вышел.
17
Когда Роберт на другой день рано утром шагал к площади Префектуры, над развалинами домов висел легкий туман. Солнце только взошло, и вымершие улицы еще тонули в белесой дымке. Он шагал скоро и твердо, как человек, который спешит достигнуть цели. Чтобы срезать часть пути, он пошел напрямик, через усыпанный щебнем пустырь. Он хотел сэкономить время, а вышло наоборот: по дороге ему пришлось много раз останавливаться и вытряхивать из туфель песок и мелкие камешки. Еще издали, подходя к комплексу Префектуры, он увидел, что площадь со всех сторон оцеплена охранниками. На рукавах у них были зеленые повязки, и в руке каждый держал длинный, похожий на пастуший шест. Архивариуса (ему не понадобилось удостоверять свою личность) провели через подземный туннель во внутренний двор. Его замыкала со всех сторон крытая галерея с многочисленными колоннами, соединенными древними романскими полукруглыми арками.
Затем его пригласили войти в широкий коридор внутри галереи, по одну сторону которого шли помещения. Поскольку двери все были распахнуты настежь, он мог заглянуть внутрь помещений; окна в них выходили на площадь Префектуры. Во всех комнатах сидело по нескольку человек служащих обоего пола в наушниках, перед каждым лежали какие-то списки, в которых они в соответствии с поступающей информацией делали определенные пометки. От наушников тянулись провода к висевшей на потолке люстре, и было такое впечатление, будто куклы театра марионеток приводились в движение невидимым режиссером. В воздухе стояло монотонное жужжание, как бы исходившее от дальней сигнальной установки.
Наконец архивариусу указали на один зал, в котором он увидел множество высших чиновников. Одни кучками стояли, склонившись у ломберных столов, и раскладывали ромбом маленькие цветные плитки, как при игре в японские шашки, другие сидели в изолированных стеклянных кабинах, располагавшихся вдоль стен наподобие телефонных будок, только в них вместо телефонного аппарата были установлены микрофоны. По всем признакам в этом помещении находился главный штаб смотра.
Незастекленная дверь в торцовой стене вела на просторную, без навеса, террасу, которая наподобие сцены возвышалась над землей примерно на высоте человеческого роста. У внешнего края этой сцены, обнесенной мраморной балюстрадой, стоял господин в сером цилиндре со свитой чиновников и наблюдал за происходящим на площади. В руке он держал пару темно-голубых перчаток из тонкой кожи, которыми он периодически хлопал по балюстраде.
В то время как Роберт, не решившись сразу пройти на террасу, стоял, осматриваясь, посреди зала, к нему подбежал полнолицый господин с весело сверкавшими глазками за толстыми стеклами очков. Это был знакомый Роберту секретарь из Префектуры, который в день приезда оформил ему документы; последний раз они виделись, когда архивариус выступал с сообщением перед городскими чиновниками. Высокого Комиссара, сказал Роберту секретарь, не было, поскольку проведение этого мероприятия не входило в круг его обязанностей, а являлось исключительно прерогативой Великого Дона. Секретарь, дружелюбно поглядывая на Роберта из-за стекол очков, разъяснял ему, что сия процедура подготавливается здесь уже несколько дней и ночей и сегодня она всего лишь продолжается, но пусть архивариус не думает, что он многое пропустил, хотя нельзя не отметить, что подготовительная работа представляет собой самую трудную часть всей процедуры и должно пройти определенное время, пока все это колесо прокрутится. Он вручил Роберту веер и бинокль, веер — "для легкого ветерка", как он выразился, а бинокль — "для деталей на заднем плане". С этими словами он пригласил его пройти на террасу.
— Великий Дон, — шепнул он Роберту на ухо, — ждет вас.
Секретарь представил стоявшим у балюстрады чиновникам архивариуса и хрониста. Господин в сером цилиндре, которого секретарь назвал Великим Доном, на мгновение повернул голову в сторону Роберта и, с достоинством приподняв свой цилиндр, пригласил архивариуса удостоить вниманием зрелище на площади. Господа из свиты рассеянно приветствовали архивариуса кивком головы и снова обратили взгляды на арену. Розовощекий секретарь встал позади Роберта, в полушаге от него.
Архивариус оперся обеими руками на широкую балюстраду, кремовый, с прожилками мрамор которой еще хранил прохладу ночи.
В первую минуту, едва он обежал глазами площадь, у него возникло впечатление, будто вся ее обширная поверхность облеплена полчищами мух, которые, точно накрытые огромным стеклянным колпаком, вяло шевелились и ползали по ней в разных направлениях. Только потом уже, внимательно присмотревшись, он увидел, что это были люди, медленно перемещавшиеся внутри замкнутого стенами двора.
Одни сидели кучками на земле, другие, сбившись в группы, теснились вокруг длинных шестов с прикрепленными к ним какими-то табличками, которые колыхались над волнующимся морем голов. Тут и там мелькали белые бурнусы распорядителей; по их указанию группы строились в колонны, отдельные фигуры выступали вперед и становились в пары и, образуя колонны, медленно шли, как на похоронах или в полонезе, по кругу; время от времени определенные пары отделялись от шествия и по очереди проходили мимо террасы. Господин в сером цилиндре, как бы отмечая каждую пару, хлопал перчатками по балюстраде. В отдельных случаях, что, впрочем, бывало очень редко, он не хлопал перчатками, а приподнимал свой цилиндр. У господ из свиты этот жест вызывал всякий раз недоумение; о каждом таком случае они уведомляли чиновников в зале, а те в свою очередь передавали соответствующие указания дальше.
