Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего
— Хорошо, — согласился Керн. — Ну, а сейчас пойдем в столовую. Там нас накормят французским обедом. Он тоже наверняка лучший в мире.
Столовая отеля «Верден» размещалась в подвальном помещении, и постояльцы называли ее «катакомбой». Чтобы добраться до нее, нужно было пройти длинный и извилистый путь: по каким-то лестницам, переходам и странным, уже десятилетиями пустующим комнатам, в которых воздух был неподвижен, как вода в заросшем пруду.
Столовая оказалась довольно большой: она одновременно была и столовой отеля «Интернасьональ», который принадлежал сестре хозяйки отеля «Верден».
Эта общая столовая стала магнитом обоих полуразвалившихся отелей. Для эмигрантов она означала то же самое, что и катакомбы древнего Рима для христиан. Если полиция появлялась в отеле «Интернасьональ», все убегали через столовую в отель «Верден», и наоборот. Такая общая столовая была спасением для всех.
На мгновение Керн и Рут остановились перед дверью в нерешительности. Дело было днем, но столовая, не имеющая окон, была освещена. Электрический свет в этот час казался тусклым и каким-то неуместным — казалось, что здесь еще господствует вчерашний вечер.
— Да ведь это же Марилл! — внезапно воскликнул Керн.
— Где?
— Вон на той стороне, неподалеку от лампы! Чудесно! Теперь мы не будем чувствовать себя такими одинокими в Париже.
Марилл в свою очередь тоже их увидел. Минуту он недоверчиво поправлял свои очки, потом поднялся, подошел к ним и пожал им руки.
— Что я вижу! Ребятки — в Париже! Как же вы обнаружили этот старый «Верден»?
— Нам о нем рассказал доктор Классман.
— Ах, Классман! Ну, хорошо, что вы здесь. «Верден» отличный отель. Вы — с содержанием?
— Да. Но только на один день.
— Правильно. Завтра измените условия. Платите только за комнату, а остальное покупайте. Будет намного дешевле. Изредка питайтесь и здесь, чтобы не обижать хозяйку… И вы правильно сделали, что смылись из Вены. Там сейчас происходит что-то непонятное…
— Ну, а здесь?
— Здесь, мой мальчик?.. Австрия, Чехословакия, Швейцария были для эмигрантов полем для маневренной войны, а в Париже — война позиционная. Передний край. Каждая волна эмигрантов докатывается сюда. Видите на той стороне мужчину с густыми черными волосами? Это итальянец. А рядом с ним, с бородой? Это русский. Через два места от них — испанец. Еще через два — поляк и двое армян. Рядом с ними — четыре немца. Париж для всех — последняя надежда и спасение. — Он взглянул на часы. — Пойдемте, ребятки! Сейчас около двух. Если хотите пообедать, сейчас как раз время. Французы — пунктуальный народ в отношении еды. После двух вы ничего не получите.
Они сели за столик Марилла.
— Если вы будете столоваться здесь, то порекомендую вам вон ту полную официантку, — сказал он. — Ее зовут Ивонна, она родом из Эльзаса. Не знаю, как ей удается, но у нее порции всегда больше.
Ивонна поставила перед ними по тарелке супа и улыбнулась.
— У вас есть деньги, ребятки? — спросил Марилл.
— Недели на две хватит, — ответил Керн.
Марилл кивнул.
— Это хорошо. Вы уже обдумали, чем будете заниматься?
— Пока нет. Мы только вчера приехали. А на что вообще здесь люди живут?
— Дельный вопрос, Керн. Начнем с меня. Я живу на статьи, которые пишу для нескольких эмигрантских листков. Люди их покупают, поскольку я когда-то был депутатом рейхстага. У всех русских имеются нансеновские паспорта и разрешение на работу. Они были первым потоком эмигрантов. С тех пор прошло двадцать лет. Они работают официантами, поварами, массажистами, портье, сапожниками, шоферами и так далее. Итальянцы тоже большей частью устроились — они были вторым потоком. У нас, немцев, кое у кого есть паспорта, срок которых еще не истек, но разрешение на работу — только у очень немногих. Кое у кого еще есть деньги, которые расходуются с большой осторожностью. Но у большинства денег уже нет. Они нелегально работают за одно лишь питание и несколько франков и продают все, что еще могут продать. Вон тот адвокат делает переводы и печатает на машинке. Молодой человек, что рядом с ним, ловит немцев с деньгами и отводит их в ночной клуб. За это получает комиссионные от клуба. Актриса напротив него гадает и занимается астрологией. Некоторые преподают язык. Другие стали учителями физкультуры. Несколько человек ходят по утрам на рынок и перетаскивают там корзины. Часть людей живет только на помощь комитета. Одни торгуют, другие просят милостыню… А некоторые вообще уходят и не возвращаются. Вы уже были в комитете?
— Был, — ответил Керн. — Сегодня утром.
— Ничего не получили?
— Ничего.
— Не огорчайтесь. Вам нужно будет пойти еще раз. Рут должна сходить в еврейский отдел, вы — в смешанный. Я отношусь к арийскому. — Марилл рассмеялся. — Как видите, у нищеты тоже существует своя бюрократия. Вы встали на учет?
— Еще нет.
— Сделайте это завтра же. Классман вам поможет. Он специалист по этой части. Для Рут он даже может попытаться получить временное разрешение. У нее же есть паспорт.
— Паспорт-то у нее есть, — ответил Керн, — но срок его истек, и она вынуждена была границу перейти нелегально.
— Ничего не значит. Паспорт есть паспорт. Ценится на вес золота. Классман вам все объяснит.
Ивонна поставила на стол картофель и тарелку с тремя кусками телятины. Керн улыбнулся ей. Ее лицо расплылось в ответной улыбке.
— Большое спасибо, Ивонна, — поблагодарила ее Рут.
Улыбка Ивонны стала еще шире, и она ушла, покачивая бедрами.
— Как было бы хорошо, если бы Рут получила временное разрешение, — мечтательно сказал Керн. — В Швейцарии она уже получала разрешение на три дня.
— Вы забросили химию, Рут? — спросил Марилл.
— Да… То есть и да, и нет. В настоящее время — да.
Марилл кивнул.
— Правильно. — Он показал на молодого человека у окна, перед которым лежала книга. — Вон тот юноша уже два года работает посудомойкой в ночном клубе. Раньше был студентом. В Германии. Две недели назад он получил степень доктора по французской филологии, а недавно узнал, что его здесь не примут на работу. Теперь он изучает английский, чтобы стать специалистом по английскому языку и уехать в Южную Америку. Здесь такое бывает. Вас это утешает?
— Конечно.
— А вас, Керн?
— Меня все утешает. Какая здесь полиция?
— Довольно вялая. Но все равно нужно быть начеку. Правда, здесь не так строго, как в Швейцарии.
— Вот это меня действительно утешает! — ответил Керн.
На следующее утро Керн отправился с Классманом в комитет помощи беженцам, чтобы встать на учет. Оттуда они направились к префектуре.
— Нет никакого смысла заявлять о себе в полицию, — сказал Классман. — Вас просто вышлют. Но вам будет полезно взглянуть, что там творится. Это неопасно. Полиция, церкви и музеи — самые безопасные места для эмигрантов.
— Правильно, — согласился Керн. — Правда, до музеев я еще не додумался.
Префектура занимала целый комплекс зданий, внутри которых находился большой двор. Керн и Классман миновали несколько ворот и дверей и очутились наконец в большом зале, похожем на зал ожидания при вокзале. Вдоль стен тянулся ряд окошечек, за которыми сидели служащие. В центре зала стояли скамейки без спинок. К каждому окошечку тянулись длинные очереди.
— Это — зал для избранных. Почти рай, — пояснил Классман. — Вы видите здесь людей, у которых есть разрешение и которым должны его продлить.
Тем не менее в зале царила атмосфера озабоченности и беспокойства. Она действовала угнетающе.
— И это вы называете раем? — спросил Керн.
— Да, несомненно. Вот, взгляните!
Классман показал на женщину, которая только что отошла от окошечка. Она не могла оторвать взгляда от своего разрешения с печатью, которое только что возвратил ей чиновник. Глаза ее блестели от радости. Она подбежала к группе ожидающих.
— На четыре недели! — выкрикнула она каким-то сдавленным голосом. — Продлили на четыре недели!
Классман обменялся взглядом с Керном.
— Вот видите: четыре недели! На сегодняшний день четыре недели равнозначны целой жизни. Согласны?
Керн кивнул.
Теперь перед окошечком стоял старик.
— Что же мне делать? — растерянно спрашивал он.
Чиновник что-то быстро ответил ему по-французски. Керн не смог разобрать слов. Старик выслушал чиновника и повторил:
— Да, ну а что же мне делать?
Чиновник повторил ему свое объяснение.
— Следующий! — сказал он затем и взял бумаги, которые протянул ему следующий прямо через голову старика.
Тот повернул голову.
— Я же еще не умер, — произнес он. — Но что мне делать, я не знаю. Что делать? Куда идти? — спросил он чиновника.
Чиновник опять что-то быстро ответил ему и занялся бумагами другого. Старик продолжал стоять у окошечка, держась за деревянный выступ, словно утопающий за спасительное бревно.
