Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом
Светлов долго не мог оторвать глаз от этой записки; он по крайней мере трижды перечитал ее, весело улыбаясь, прилег на спинку кресла -- и вдруг задумался. Перед ним воочию встал теперь стройный, смелый и гордый образ красавицы Христины Казимировны, во всей первоначальной свежести прошли в его памяти на всю жизнь незабвенные сцены первой, юношеской любви. Но чем дольше всматривался он мысленно в этот образ, чем живее становились эти воспоминания, тем больше сжималось его сердце какой-то странной тоскою. Как внезапно, врасплох застала его варгунинская весть! Отчего бы ей не дойти до него раньше, сейчас же после приезда? Сам виноват -- зачем не справился. Да ведь как же еще справляться-то было? -- ведь мать же писала ему, что Жилинские уехали в Варшаву? Ну, плохое оправдание!-- можно было и не поверить матери в этом исключительном случае... Теперь уж не воротишь... Чего же, впрочем, не воротишь?..
Светлов особенно крепко задумался над последней мыслью. Дело в том, что и его первую любовь постигла та же участь, какая выпадает обыкновенно на долю юношей, разделенных с любимой девушкой -- даже и не десятком лет, не шестью тысячами верст. В первый год своего приезда в Петербург он страшно тосковал по Жилинской, то и дело писал ей; потом мало-помалу университетские занятия и товарищи, шумный коловорот столичной жизни рассеяли эту тоску, ослабили необходимость частой переписки. А там, к концу второго года, Светлов месяца четыре сряду как-то все забывал написать к ней, все собирался только да откладывал, так что, наконец, ему уж и неловко показалось напомнить ей о себе вновь. Христина Казимировна аккуратно отвечала ему: ее письма дышали все тем же нежным, смелым и независимым чувством,-- и даже тогда, когда переписка с его стороны прекратилась, она еще раз написала ему по-прежнему, без малейшей тени упрека. Письмо это кольнуло студента в самое сердце, разбудив в нем на несколько дней в прежней силе задремавшую было любовь; он горячо ответил ей, но сделал ребяческую ошибку, вообразив себя настолько возмужалым, что адресовал свое письмо на имя матери, с передачей: оно, разумеется, не дошло по назначению. На заочные расспросы сына Ирина Васильевна, скрепя сердце, любезно ответила только, что Жилинские уехали в Варшаву,-- и юность поверила чистосердечно этой любезности... Правда, и в остальные годы Светлов не испытал новой серьезной привязанности; однако ж, увлечений у него было много, а увлечения, как ни легки они, очень скоро стирают своим грубым прикосновением хотя и яркий, но слишком нежный цвет любви-первенца...
Долго еще просидел в этот вечер Александр Васильич в своем невеселом раздумье о том, чего уже не воротишь больше, пока, наконец, не обратился, с глубоким вздохом, к остальным письмам, более часу ожидавшим на столе его внимания. Неохотно он принялся за них, сильно хмурился, прочитывая иные, но ни одно не вызвало его на улыбку. Когда оканчивалось чтение того или другого письма, Светлов либо откладывал его в свои бумаги, либо разрывал и бросал в корзинку под столом; последние всегда предназначались им к сожжению на другой день собственноручно,-- такова была привычка, сделанная молодым человеком в последние два-три года. Александр Васильич сохранял только те письма, род которых он, смеясь, охарактеризовал однажды, в разговоре с Ельниковым, названием "пастушеских". На этот раз таких писем оказалось только два, остальные -- все угодили в корзинку...
Был уже час второй в исходе, когда мысли Светлова, перейдя на несколько минут от корреспонденции опять к Христине Казимировне, остановились вдруг на его последнем разговоре с Прозоровой,-- и он снова впал в глубокую, сосредоточенную думу. Александр Васильич не слыхал даже, как в это же время кто-то несколько раз сряду нетерпеливо позвонил у ворот в колокольчик, привешенный снаружи у флигеля над дверью кухни. Молодой человек очнулся только тогда, когда постучались к нему в ставень и за окном послышался запыхавшийся голос Ельникова:
-- Оденься и выйди ко мне скорее...
Светлов так порывисто вскочил, как будто слова доктора резнули его по больному месту; он опрометью кинулся в переднюю, схватил пальто и фуражку и бросился с ними в кухню. В одну минуту разбудив здесь Машу и поручив ей загасить у него в комнате свечу, Александр Васильич выбежал на двор и уже около ворот догнал уходившего Ельникова, от которого зловеще так и пахнуло на него аптекой.
-- Что такое? Что случилось, голубчик? -- с нервной дрожью спросил он, подбегая к товарищу.
-- Да ничего особенного, брат,-- сказал осторожно доктор, заметив сильное волнение в голосе приятеля,-- Лизавета Михайловна заболела...
-- Когда? -- растерялся немного Светлов.
-- Да вот теперь, ночью. Дорогой расскажу,-- тороплюсь. Поедем!-- отрывисто ответил Анемподист Михайлыч, выходя в калитку и садясь в ожидавшую его у ворот крытую пролетку Прозоровой.
Светлов молча поместился с ним рядом.
-- У меня еще Гриша сидел, как за мной приехали,-- заговорил доктор, когда пролетка тронулась,-- должно быть, часу в первом. Твоя сестра, Анна Николаевна, приезжала; она у них ночует. Собственно, тут надо бы Любимова, да его не нашли. Поезжай скорее! -- крикнул Анемподист Михайлыч кучеру.-- В аптеке, брат, меня долго задержали,-- обратился он как бы с пояснением к Светлову,-- да и то почти все пришлось самому приготовить; а положись на здешних немцев, так и получишь, разве к утру, какую-нибудь бурдомагу вместо надлежащего средства...
-- Что же у ней такое? -- тревожно перебил его Александр Васильич.
-- Да скверная штука, брат: нервная горячка, и чуть ли не обещает воспаления в мозгу,-- нахмурившись, пояснил Ельников.-- Такого быстрого хода этой болезни, как у нее, я просто не припомню -- не слыхивал,-- продолжал доктор, кашляя и, очевидно, возмущаясь против своего нового врага по профессии.-- Черт, брат, знает, что такое! Да барыня-то, главное, славная. Ну, да еще посмотрим, кто кого перешибет, а уж я не поддамся, хотя бы пришлось не спать двадцать ночей сряду!
Светлов, задумавшись, угрюмо промолчал.
-- Во всяком случае, дело поправимое...-- снова заговорил Анемподист Михайлыч, взглянув на товарища как-то исподлобья.-- За тобой, собственно, я вот почему заехал: иногда, в подобных случаях, больной обнаруживает необыкновенную силу и ведет себя очень беспокойно,-- так я и рассчитываю на твои мускулы. У ней уж был намек на такой припадок. Разве вот только неприятно тебе будет?
-- Мало ли что неприятно!-- заметил раздражительно Светлов
Он тоже стал торопить кучера, и с этой минуты голос его снова зазвучал спокойно и твердо.
Так же твердо и спокойно было и выражение лица Александра Васильича, когда, вслед за Ельниковым, он осторожно вступил в квартиру Прозоровой. Они не звонили: наружная дверь оказалась только притворенной, но не замкнутой изнутри, а колокольчик в передней был обмотан войлоком. Здесь их встретила, со свечой в руке, Анюта Орлова, слышавшая стук подъехавшего экипажа. Ее худенькое личико смотрело серьезно и несколько испуганно, задумчивые глаза выражали непритворную печаль. Следом за Анютой неслышно явились Калерия и Гриша -- оба с заплаканными глазами и с встревоженными лицами.
-- Ну что, Анна Николаевна? -- тихо спросил доктор,-- как наша больная?
-- Перед вами только что бредила,-- так же тихо ответила ему девушка.
-- Как мило с вашей стороны, Анюта, что вы -- здесь...-- горячо пожал ей руку Александр Васильич.-- Здравствуйте, детки! -- особенно ласково поздоровался он с детьми.
Они все вместе прошли на цыпочках в залу.
-- А где же Сашенька? -- осведомился Светлов.
-- Она у мамы сидит...-- сказала Калерия и замигала ресницами, очевидно, намереваясь заплакать.
-- Вам бы пора уж и лечь, Калерия Дементьевна, а то еще урок завтра проспите,-- заметил ей добродушно-ободрительно Александр Васильич.-- Да и вам бы оно не мешало,-- обратился он таким же тоном к Грише.
-- Я не лягу,-- решительно ответил мальчик.
В эту минуту из спальни Лизаветы Михайловны послышался не то стон, не то невнятный говор. Ельников и вслед за ним Анюта поспешили туда. Светлов сел на диван и усадил с собой детей. Почти сейчас же после того пришла к ним Сашенька. Бледное и крайне встревоженное личико девочки не обнаруживало, однако, признака слез, хотя глаза и были немного красны.
-- Мамочка сильно больна,-- серьезно, как взрослая, объявила Сашенька учителю, здороваясь с ним,-- все про Иисуса Христа рассказывает и про вас. Мамочка вас очень любит,-- ласково прижалась она к нему.
У Светлова чуть-чуть шевельнулись брови.
-- Вот и не надо, значит, беспокоить мамочку,-- сказал он, задумчиво проводя рукой по шелковистым волосам девочки.-- Право, детки, я бы вам советовал лечь; ведь вы маме не поможете, а если она узнает, что вы не спите,-- это может еще больше расстроить ее.
