Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом
-- Не дошла, да и не посмела бы: что может сделать женщина?
-- То же, что и всякий мужчина, Лизавета Михайловна.
-- Положим что так, не буду с вами спорить; но скажите мне: ну вот,-- вы мужчина... и что же? Независимы вы, работаете, хлеб у вас свой; как человек образованный, вы, если захотите, можете много зарабатывать, даже разбогатеть, получить какое-нибудь особенно значительное место, должность...
Светлов сделал нетерпеливое движение. -- Но не одно и то же ли это, на чем и я вчера остановилась? -- продолжала с воодушевлением Прозорова, не заметив его движения.-- Я не говорю о том, что можете сделать вы, как литератор, потому что ведь это уж исключение, не все же -- литераторы; ну, а не будь вы им, будь вы просто мужчина, как и всякий другой... что же он может сделать?
-- Каждый мужчина, Лизавета Михайловна, может сделать то же, что сделал Христос: может страдать и умереть, как он, отстаивая на практике великие христианские истины...-- сказал чрезвычайно серьезно, даже несколько нахмурясь, Светлов и пытливо посмотрел на хозяйку.
Лизавета Михайловна, в свою очередь, взглянула на него с величайшим изумлением и отчасти со страхом.
-- Александр Васильич... что вы!.. что вы говорите!.. Да разве это возможно?.. -- выговорила она с трудом.
Светлов помолчал с минуту, тихо барабаня кончиком пальца по столу.
-- Лизавета Михайловна! -- сказал он, наконец, открыто и прямо смотря на нее,-- вы, воспитавшаяся внутренней борьбой, привыкли, конечно, сами вырабатывать себе ответы на такие важные вопросы. Я не хочу мешать этой прекрасной привычке: подумайте обо всем хорошенько, на свободе,-- может быть, ответ придет к вам сам собою. Подобные ответы не подсказываются, а если и подсказываются, то не таким, разумеется, натурам, как ваша. Право, если б я меньше знал вас, я подумал бы, что вы... превосходный дипломат.
У Александра Васильича в эту минуту было такое серьезное, строгое лицо, что не звучи так мягко его голос,-- Лизавета Михайловна могла бы подумать, что оскорбила его. Ей стало очень неловко.
-- Вы как будто рассердились на меня? -- спросила она робко.
-- Вот вы еще что выдумали! -- сказал он с добродушным упреком, нагнулся и поцеловал у ней руку.
-- Право, мне так показалось...-- вспыхнула Прозорова.
"Я никогда еще не видала его таким серьезным и... ласковым; никогда прежде он не целовал у меня руки",-- подумала она и глубоко ушла в эту думу.
-- Но я, Лизавета Михайловна, должен ответить вам на ваше замечание перед тем,-- сказал Светлов, и кончик его пальца снова тихо забарабанил по столу.-- Вы вот сказали, что я, как литератор, могу рассчитывать на более широкую деятельность, не правда ли? Мне хотелось бы знать, в каком смысле вы понимаете эту деятельность?
-- Я в том смысле сказала, что, сделавшись литератором, вы достигли вашей высокой цели -- развивать общество. На вашем месте я бы и мечтать ни о чем больше не стала,-- ответила она простодушно, выходя из задумчивости.
-- Будто бы уж и не стали? Ну-с, а если бы вам и тут пришел в голову вчерашний несносный вопрос: а дальше? дальше-то что же?
Светлов очень лукаво взглянул на нее.
-- Да что же еще может быть дальше-то? Я не знаю.
Она недоумевала и, в свою очередь, пристально смотрела на него.
-- Вот то-то и есть: ведь и вчера вы спрашивали себя об этом только потому, что не знали. Во всем есть свое "дальше", Лизавета Михайловна.
-- Ну, я не так взыскательна, как вы,-- заметила шутливо хозяйка.
-- Считайте же меня взыскательным до какой угодно степени, а все-таки я прямо вам отвечу: дальше всякого "дальше" -- все. Вот этого-то "всего" я и буду добиваться! -- сказал Светлов, и в голосе его послышалась необычайная энергия.
Лизавета Михайловна посмотрела на него как-то искоса, с детским любопытством.
-- Да! -- продолжал он с жаром,-- я буду добиваться! Вот школу мы открываем; вы думаете, это -- цель? Нет, это только средство, одно из бесчисленных средств. Когда школа встанет покрепче на ноги, мы передадим ее в другие надежные руки. Надобно только дать пример обществу, надо показать ему, что может оно иметь, если захочет, то есть сделать для него необходимыми повторения этого примера. Вы слышали, что прошедший раз пророчил Любимов,-- что школа недолго продержится, что ее закрыть могут. Что ж такое! -- пускай закрывают. Дело-то все в том, Лизавета Михайловна, что кто хоть раз имел у себя кое-что необходимое и потерял его, у того уж навсегда останется невольное желание возвратить рано или поздно потерянное. Так и общество; оно живет по тем же законам, как и отдельная личность. Вы не очень-то доверяйте Любимовым: они переучились,-- это хуже, чем недоучиться. Эти господа, кажется, забывают и то, что дождь не из ведра льют, а собирается он по каплям, и то, что эти же самые капли могут образовать целые моря... Повторяю вам, школа -- только средство, так же точно, как и мои уроки вашим детям; даже мое литераторство, в котором вам угодно видеть достигнутую цель,-- тоже только средство...
-- Может быть, и ваш теперешний разговор со мной,-- одно из таких же средств? -- не то шутливо, не то с упреком заметила Прозорова; в голосе ее, однако, явственно звучала тоскливая нота.
-- Очень может быть; но не забудьте, что вы сами вызвали меня на него,-- задумчиво проговорил Александр Васильич.
Лизавета Михайловна хотела что-то ответить ему, но вдруг страшно побледнела и схватилась рукой за голову.
-- Что с вами, дорогая? -- испуганно поднялся с места и нагнулся к ней Светлов.
-- Ничего, не беспокойтесь, милый Александр Васильич: прошло,-- сказала хозяйка с болезненным выражением в лице, стараясь улыбнуться.-- У меня сегодня с утра болит голова, и вот сейчас как будто молотком в ней кто стукнул. Но теперь прошло. Сядьте,-- успокоительно повторила она.
Светлов, однако, не был спокоен.
-- Вам бы нужно пораньше лечь сегодня, Лизавета Михайловна,-- сказал он тревожно и не сел, а стоял перед ней.-- Действительно, у вас еще давеча утром, я заметил, было не совсем здоровое лицо. Хотите, я съезжу к Любимову и привезу его? А не застану, так Ельникова притащу; тот всегда дома в это время. Хотите?
И Александр Васильич взялся было уже за фуражку.
-- Ой нет, что вы! зачем это? -- удержала его Лизавета Михайловна за руку.-- Какой вы всегда... добрый, внимательный,-- заметила она, пожав его руку,-- стоит ли обращать внимание на такие пустяки. Присядьте-ка лучше да потолкуем еще. Вот я поговорю с вами -- и развлекусь, и все пройдет, как ни в чем не бывало; со мной ведь это часто случается: я полнокровная, говорят.
-- Поберечься-то никогда не мешает, Лизавета Михайловна,-- сказал Светлов, нерешительно занимая прежнее место возле нее на кресле.
-- Я и поберегусь, Александр Васильич: поставлю себе на ночь горчичник,-- заметила она и вдруг засмеялась весело, по-детски.
-- Верно, вам что-нибудь очень веселенькое вспомнилось? -- спросил Светлов и тоже засмеялся, сам не зная чему: ее редкий смех был неотразимо увлекателен.
-- Очень веселенькое,-- повторила она и опять засмеялась,-- я вспомнила, как вы перед этим только рассказывали, что посоветовали давеча утром вашей жилице горчичник, как средство от угрожавшей ей от вас опасности. Вот и мне приходится сегодня прибегнуть к тому же средству.
Светлов засмеялся.
-- Однако, на этот раз не от меня, надеюсь? -- спросил он, совсем повеселев.
-- Кто знает, Александр Васильич,-- может быть, и от вас...
-- Разве и вы усматриваете опасность для себя в моем присутствии? -- снова засмеялся он самым добродушным образом.
-- По крайней мере начинаю чувствовать ее,-- сказала Лизавета Михайловна.
Она и сама хотела было тоже рассмеяться, но вдруг задумалась, опять стала чрезвычайно серьезна и прибавила, помолчав:
-- Только совсем с другой стороны...
-- С какой же это? -- спросил Светлов.
-- С той именно, которая у меня всего слабее,-- ответила она уклончиво.
-- Это не ответ,-- заметил он.
Лизавета Михайловна промолчала. Спустя минуту, она хотела как будто встать, но вдруг снова побледнела и опять схватилась рукой за голову.
-- Нет, как хотите, я съезжу за доктором! -- обратился к ней Светлов, быстро вскочив и тоже побледнев немного.
-- Полноте, что вы так пугаетесь; вот и прошло опять, и ничего..-- болезненно улыбнулась она.-- Такая уж скверная голова у меня.
-- По крайней мере вам надо лечь скорее, успокоиться,-- заметил ей Александр Васильич, взявшись за фуражку.
-- Да, я лягу, вот только съезжу за детьми.
-- Не лучше ли мне за ними съездить, а вы бы прилегли тем временем?
-- Нет, Александр Васильич, благодарю вас; мне хочется самой поехать: я знаю, это меня освежит, да и Анюту, может быть, я утащу к себе ночевать, а так она не поедет,-- сказала Лизавета Михайловна, вставая.-- Походимте немного.
