Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом
Светлов был очень взволнован и все время, пока говорил, держал Лизавету Михайловну за руку, крепко пожимая ее. Прозорова внимательно и детски нетерпеливо слушала его, опустя голову, не отнимая своей руки. Когда он умолк, Лизавета Михайловна еще несколько минут оставалась молча в этом положении.
-- Вы, действительно, заглянули в мою душу,-- сказала она, наконец, поднимая на собеседника заплаканные глаза.-- Я не буду... не могу благодарить вас теперь за участие к моему положению: я слишком взволнована... так много набегает в голову мыслей... Ах, боже мой, боже мой! какие это тяжелые мысли... как трудно идти дальше!.. -- порывисто схватилась она обеими ладонями за голову и закрыла ими глаза.-- И как же это... вдруг... оставить все и пойти... пойти, как... как нищая?!.-- зарыдала молодая женщина, облоко-тясь на стол и нервически вздрагивая.
Несколько минут Александр Васильич чувствовал себя бессильным при виде этого искреннего, так долго накипавшего, действительно, горя; он дал ей выплакаться вволю и потом тихонько, с нежностью матери, ухаживающей за больным ребенком, отвел у ней от лица руки и притянул их к себе.
-- Самое худшее пройдено, Лизавета Михайловна,-- сказал он весело,-- хуже всего была тьма, в которой вы находились. Вы вот сейчас сказали: как же это вдруг все оставить и пойти нищей? Зачем же такой крутой поворот? К чему скачки? Если б вам вздумалось, например, подняться... вон хоть на ту печку,-- Светлов показал головой в угол залы,-- ведь вы должны были бы прежде всего держаться как можно крепче за стул, без которого вам нельзя сделать туда первого шага...
Александр Васильич быстро поднялся с места, поставил к печке стул и встал на него.
-- Видите: я вот прежде всего постараюсь вскарабкаться на спинку этого стула, чтоб достать рукой до карниза и схватиться за него таким образом,-- продолжал он, очень искусно приводя в исполнение свои слова.-- Но и теперь, когда я уже и держусь за карниз, стул мне еще нужен, как опора; я могу оттолкнуть его только тогда, когда буду там, куда лез, то есть на печке. Последнего на практике показать здесь нельзя; но вообразите вместо печки крышу... Да вы меня, разумеется, и так поняли,-- засмеялся Светлов, соскакивая со стула.
Следя за его забавными движениями, Лизавета Михайловна не могла не улыбнуться сквозь слезы.
-- Ну вот и солнышко проглянуло,-- сказал Александр Васильич, поймав ее улыбку.
Он опять расположился на прежнем месте.
-- Вот видите ли, этот стул, конечно, не ваш; но если вы, бессознательно пользуясь им несколько лет не по праву, пришли наконец к той мысли, что это нехорошо, нечестно, и решились отказаться от него, то уже ни один здравомыслящий человек не поставит вам в вину, когда ради такой прекрасной цели вы воспользуетесь этим чужим стулом и еще на несколько времени... насколько будет необходимо. Тот был бы олух царя небесного, кто посоветовал бы вам убрать сперва почву из-под ног, а потом уж и хвататься за что ни попало: естественно, что тогда вы упали бы и размозжили себе голову прежде, чем успели бы за что-нибудь ухватиться.
-- А дети?..-- спросила она тихо-тихо.
-- Вы кстати напомнили мне о них,-- сказал Светлов.-- Именно вот вы еще почему честная женщина: вы прекрасно ведете детей; дай бог, чтоб моя будущая подруга вела их так...
-- Но вы меня не поняли, Александр Васильич,-- заметила Лизавета Михайловна с глубокой грустью,-- я хотела сказать...
-- Нет, я хорошо, я совершенно понял ваш вопрос и сейчас же отвечу на него прямо,-- не дал ей договорить Светлов.-- Я вот что вам отвечу: кто хочет вести серьезную борьбу, Лизавета Михайловна, чтоб отстоять свою свободу, свое человеческое достоинство, тому надо прежде всего приучить себя к мысли, что он должен или все завоевать, или уж -- ничего. Добьется или не добьется он этого "всего" -- это другой вопрос; но чем больше желаешь, чем шире задача, тем больше и получишь. "Из большого не выпадет" -- говорит пословица. А я вам вот что скажу, Лизавета Михайловна: я не считаю честной женщиной ту, которая бросает своих детей ради каких бы то ни было высоких целей. Женщина -- если уж она мать -- должна, по-моему, прежде всего воспитать доверенное ей природой молодое поколение. Да! она прежде всего должна детей себе завоевать, если разлуку с ними поставят ей условием ее личной свободы, как это постоянно бывает в нашем семейном быту. Но прежде борьбы следует еще взвесить, под чьим влиянием дети могут получить больше нравственного выигрыша -- под вашим или отцовским. Не забудьте,-- нравственного выигрыша, я сказал. Мои дети, в материальном отношении, могут требовать от меня дележа с ними только тем, что я сам имею; но относительно духовной и умственной стороны они имеют право требовать, чтоб им дан был высший уровень современного развития, или по крайней мере дана была свобода, возможность достигать его. Ясно ли я выразил мою мысль? Поняли ли вы меня?
-- Да, я поняла вас... мне кажется,-- сказала Лизавета Михайловна, помолчав.-- Во всяком случае, могу вам сказать теперь же: вы меня воскресили; вы мне дали силу... такую силу, Александр Васильич, что я... что у меня нет слова выразить вам это!.. О, благодарю вас, благодарю!
И она снова заплакала, но то уже были отрадные слезы.
-- Ну успокойтесь же,-- сказал глубоко тронутый Светлов и снова крепко пожал ей руку.-- Я только сегодня узнал вас вполне и -- повторяю -- бесконечно рад за вас. Поверьте мне, Лизавета Михайловна, идеи, добытые внутренней борьбой, как ваши, гораздо прочнее и благотворнее всяких других; на них можно положиться как на каменную стену. Вы должны считать себя счастливицей, что они получили у вас такое высокое содержание; а ведь могло быть и иначе...
Лизавета Михайловна приложила платок к заплаканным глазам и несколько времени оставалась в таком положении.
-- Теперь вы знаете, Александр Васильич, мое горе, которое, впрочем, вы каким-то чудом обратили в радость,-- сказала она немного погодя, когда успокоилась, поднимая на собеседника свои глубокие карие глаза,-- но я вам еще не высказала моей просьбы...
-- Ручаюсь вам вперед, что она будет исполнена,-- успокоил ее Светлов, и тон его слов не позволил ей ни на минутку усомниться в их искренности.
-- Я предвижу, знаю... убеждена, что мне... может быть, очень скоро... будет необходима ваша помощь и словом и делом. Не оставляйте меня, помогите мне!.. Я знаю, что не имею никакого права на это; но... но к кому же мне обратиться, как не к вам? Вы -- лучший... вы единственный человек, на которого я могу положиться,-- я это чувствую!
-- А я не возьму назад своего слова, Лизавета Михайловна,-- сказал Светлов просто.-- Для меня будет величайшей отрадой тот день, когда я увижу вас победоносной.
-- Как далеко еще мне до этого дня! -- тоскливо покачала она головой.
-- Ну, не скажите. То, на что мы готовы отдать всю свою душу, всегда гораздо ближе к нам, чем мы думаем.
-- Ах, если б вы знали, Александр Васильич, сколько бессонных ночей пошло у меня на все эти думы! -- заметила Прозорова с глубоким вздохом.-- Я иногда мечтаю... вы не поверите?.. мечтаю о таких вещах... такая сумасбродная я...
Она не договорила.
-- О чем же? Почему же непременно "сумасбродная"? -- сказал Светлов, закуривая папироску.
-- Да потому, что, мне кажется, вести себя так простительно только молоденькой девушке. А уж мечтаю-то я, разумеется, глупо...
-- Однако? -- спросил Александр Васильич.
-- Да вот хоть вчера ночью, после этого разговора... я совсем замечталась. Мне вдруг вообразилось, что уж я ни от кого не завишу, устроила по-своему жизнь, работаю, ем свой трудовой хлеб... такие все глупости лезли в голову... И вдруг мне стало так больно-больно... А что же дальше? спросила я себя: дальше что? -- и долго ждала ответа...
-- И что же? какого ответа дождались вы? -- спросил Светлов, весь заинтересованный.
-- Я не дождалась его, Александр Васильич, и... уснула,-- заметила Прозорова, с печальной шуткой.
-- А теперь вы могли бы ответить на ваш вопрос?
-- Да, могла бы... кажется; я бы сказала: дальше будет то же, на чем я остановилась, засыпая: независимость, работа, свой хлеб... и... ничего больше.
-- А деятельность более широкая? -- сказал Светлов,-- вы не дошли до нее в ваших мечтах?
-- Не дошла, да и не посмела бы: что может сделать женщина?
-- То же, что и всякий мужчина, Лизавета Михайловна.
-- Положим что так, не буду с вами спорить; но скажите мне: ну вот,-- вы мужчина... и что же? Независимы вы, работаете, хлеб у вас свой; как человек образованный, вы, если захотите, можете много зарабатывать, даже разбогатеть, получить какое-нибудь особенно значительное место, должность...
Светлов сделал нетерпеливое движение. -- Но не одно и то же ли это, на чем и я вчера остановилась? -- продолжала с воодушевлением Прозорова, не заметив его движения.-- Я не говорю о том, что можете сделать вы, как литератор, потому что ведь это уж исключение, не все же -- литераторы; ну, а не будь вы им, будь вы просто мужчина, как и всякий другой... что же он может сделать?
