Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны
— Даже не переживайте. Я всё беру на себя. — Тут Джордж усмехнулся: — Сами понимаете, сэр, она не ваша тетушка.
— Ну, я этого не понимаю: ладно, она твоя тетя, но объясни, зачем молодому человеку, пусть и по зову совести, отказываться от юридической карьеры ради обеспечения своей родственницы благоприятными возможностями сыграть в бридж!
— Всё верно, — согласился Джордж. — Но я пока не начал никакой "юридической карьеры", поэтому нельзя сказать, что я иду на жертву. Давайте начистоту, сэр. — Он вспыхнул, отвернулся к запыленному и мутному окну, у которого сидел, и с трудом продолжил: — Я чувствую… что, наверно, у меня перед этой жизнью пара очень важных долгов. Но я не могу… не могу отдать их тем, кому я действительно должен. И я вдруг понял, что раз я не могу расплатиться таким образом, мне следует быть добрее к кому-то другому… если у меня получится! Я никогда не был особенно добр к бедной тетушке Фанни.
— О, я даже не знаю, стоит ли тебе такое говорить, но вряд ли она сильно обижалась на мальчишеские подначки. Конечно, она очень тяжело восприняла смерть твоего отца, но что-то мне подсказывает, что жизнь ее — до этого момента — была довольно легкой, если она сама не придумывала себе проблем.
— Но то, что так было лишь "до этого момента", очень важно, — сказал Джордж. — Сейчас это сейчас, видите ли, я не могу ждать два года, пока стану настоящим юристом и открою собственную контору. Мне следует заняться чем-то, за что будут платить сразу, вот это я и пришел вам сообщить. Я уже знаю, куда податься.
— Рад это слышать! — Старый Фрэнк улыбнулся. — Сам-то я представления не имею, за что можно получать деньги с первых же дней.
— Да я и сам знаю только один способ.
— Какой же?
Джордж вновь залился краской смущения, но заставил себя рассмеяться.
— Полагаю, я не слишком много знаю о бизнесе, — сказал он. — Но я слышал, что люди опасных профессий получают большие деньги, мне часто об этом говорили, поэтому я и уверен, что это так. Я о тех, кто работает с легковоспламеняющимися химикатами или со взрывчаткой: на заводах, производящих динамит, или на перевозке таких веществ в грузовиках, или при добыче нефти. Я подумал, возможно, вы расскажете мне об этом побольше или даже познакомите с кем-нибудь, а затем я попытаюсь как можно скорее получить такое место. У меня крепкие нервы и твердая рука, я сильный, мне показалось, что это единственная работа на свете, для которой я гожусь. Я бы хотел начать прямо сегодня.
Старый Фрэнк одарил его долгим взглядом. Сначала в глазах читалось недоумение, потом взгляд сделался серьезнее, и вдруг стало заметно, что он сейчас расхохочется: на лбу забилась венка, а глаза полезли из орбит.
Но он справился с собой и, вставая, взял шляпу и пальто.
— Хорошо, — сказал он. — Если ты пообещаешь мне не взорваться, я посмотрю, можно ли найти тебе место. — Поняв, что сказал, что думает, и удивившись, что произнес это вслух, он добавил: — Безусловно, ты самый практичный человек из всех моих знакомых!
Глава 33
Они нашли работу. Джорджу предстояло всего только шесть недель проходить в учениках за пятнадцать долларов в неделю, после чего он стал бы получать двадцать восемь. Это решало вопрос с оплатой квартиры, и Фанни наконец выглядела гораздо более довольной, чем долгие месяцы до этого. Рано утром она варила нечто, что называла (и верила в правильность этого наименования) кофе для Джорджа, и ему хватало галантности не разочаровывать ее. Обедала она в одиночестве на своей "кухоньке", так как племянник работал в десяти милях от города, ездил туда на пригородном трамвае и редко возвращался домой раньше семи. Почти каждый день около двух Фанни садилась за бридж и играла приблизительно до шести. Потом доставала "вечерний костюм" Джорджа: он не менял привычек, — и переодевалась сама. Приходя домой, молодой человек скрывал усталость, хотя иногда это давалось ему с трудом, особенно в первые месяцы, и частенько говаривал тете, теперь уже с некоторым раздражением из-за ее настойчивости, что работа "достаточно легкая и ему по душе". У Фанни были самые смутные представления о том, чем он занимается, хотя она и замечала, как погрубели и покрылись пятнами руки Джорджа. "Работает кем-то на новом химическом заводе", — отвечала она обычно. Впрочем, подробностей она и не знала.
Без сомнений, она всё больше уважала Джорджа и всё чаще повторяла ему, что прямо-таки чувствует, что он вот-вот "станет гениальным механиком или кем-то в этом роде". Джордж отмалчивался и кивал, поняв, что это самый простой способ отделаться от разговора. Он никогда не садился после ужина за бридж: его желание осчастливить Фанни было не настолько горячим, да и за столом он оказался не самым вдохновляющим собеседником. Живущие с ним в этом пристанище для престарелых два его ровесника и три или четыре молодые дамы считали его "манерным" и нелепо "самодовольным", и он пользовался меньшей популярностью, чем когда-либо в жизни, хотя сейчас являлся просто прохладно-вежливым молодым человеком, замкнувшимся в себе. После ужина он помогал покачивающейся Фанни встать из-за стола (при этом парочка местных фигляров хитро перемигивалась) и провожал до дверей общего салона и игровых комнат, где церемонно раскланивался, что всегда сопровождалось многословными протестами тети, отчего происходящее выглядело еще более комичным. (Фанни каждый вечер громко убеждала его остаться поиграть, хоть разочек, а не убегать от всех и запираться в своей комнате!) Некоторые обитатели дома действительно находили сценку забавной и даже не скрывали своих смешков, когда он непоколебимо направлялся к лифту, несмотря на то что Фанни (ногами на пороге, а глазами за ломберным столом) не прекращала его уговаривать. Но ему было плевать на их насмешки.
Однажды, когда Джордж проходил по вестибюлю мимо дивана, на котором расположились три или четыре девушки с парой развлекающих их молодых людей, он услышал вопрос, предназначенный специально для его ушей:
— Что утомляет больше всего?
— Работа?
— Нет.
— Так что же?
Раздался взрыв смеха, и два голоса громко прошептали в унисон:
— Чванливые соседи!
Но Джорджу было всё равно.
Утром по воскресеньям Фанни посещала в церковь, а Джордж гулял. Он исходил все новые районы и нашел их чудовищными, особенно ранней весной, когда на деревьях еще не было листвы. За долгую зиму город выбился из сил и почернел от густого дыма, держащегося близко к земле из-за смога. Всё покрылось толстым слоем сажи: стены домов, как снаружи, так и внутри, окна, грязный цемент и замусоренный асфальт под ногами, небо над головой. Весь пасмурный март и хмурый апрель Джордж не прекращал своих изысканий, но так и не увидел ни одного знакомого лица: по воскресеньям те, кого он помнил, или те, кто мог помнить его, не показывались на улицах, а проводили выходной на природе, как повелось с самого его детства. Но они с Фанни как будто были похоронены разросшимся городом.
Однажды в воскресенье той же весной Джордж с горечью прошелся по родным местам. Этим туманным утром на улицах хороводили снег с дождем, и ощущающий себя совершенно несчастным Джордж остановился перед огромным промокшим универмагом, занявшим место отеля "Эмберсон" и оперного театра "Эмберсон". Оттуда его занесло к старому "Эмберсон-Центру", стоящему среди трущоб и давно переставшему привлекать деловых людей. Здание пока было там, но вместо крыльца в него вели щербатые ворота для грузовиков, а высокие металлические буквы на крыше, составлявшие надпись "Эмберсон-Центр", были заменены на длинную вывеску "Склады Дугана".
Не желая щадить себя, Джордж свернул с Нэшнл-авеню и посмотрел на залепленные шугой сваи на месте особняков дедушки и мамы и несчастных пяти "новых" домов, построенных Майором. Их уже снесли, готовя площадку для большого многоквартирного дома, и даже успели заложить бесконечно длинный фундамент. Но с ними снесли и Нептуна — что не могло не порадовать Джорджа!
Он ушел с этого пустыря, со скорбью осознавая, что единственная память об Эмберсонах сейчас звучит только в названии улицы — Эмберсон-бульвар. Воспоминание пришло само по себе, независимо от увиденного нового порядка, но тут, по несчастному совпадению, взгляд его остановился на продолговатом металлическом знаке на фонарном столбе у перекрестка. Таких табличек, прикрепленных под тупым углом друг к другу, там было две: на первой прохожий читал, что идет по Нэшнл-авеню, а на второй должно было быть указание на Эмберсон-бульвар. Но вместо этого на ней красовались слова: "Десятая улица".
Джордж изумленно замер. Потом быстрым шагом проследовал на другой конец бульвара и прочитал, что написано на том знаке. "Десятая улица".
Начался дождь, но Джордж не пытался укрыться от него, так и оставшись перед табличкой. "Проклятье!" — наконец вымолвил он и, подняв воротник, пошлепал по вымокшим улицам обратно "домой".
