Айрат Галиуллин - Тигры и земляника
- Допустим, – сказала Элис. Она перестала раскачиваться.
«С нами память сидит у стола, А в руке ее пламя свечи. Ты такою хорошей была. Посмотри на меня, не молчи…»
- Бесполезно наставлять ребенка: «Будь счастлив», в то время как сама ты несчастна. Вероятнее всего, он повторит тебя.
- Не факт…
- Без толку твердить: «Радуйся жизни», если сама не испытываешь от нее удовольствия.
- Послушай, Фиш…
- Напрасно желать: «Живи долго», тогда как ты…
- Перестань! – Элис соскочила с сиденья и пошла к океану.
«Крики чайки на белой стене Окольцованы черной луной. Нарисуй что-нибудь на окне И шепни на прощанье рекой…»
- А после меня останется музыка, – сказал Виргус. – Мои композиции и джазовые импровизации.
- У тебя много записанных альбомов? – Я прилег, оперевшись на локоть.
- Ну… есть несколько записей – любительских, конечно. Ходят по рукам.
- Сколько людей услышат твои самиздатовские шедевры? Тысяча, миллион?
- Слушай, старик, моя музыка – не для толпы. Это тебе не попса. – Он поднял с песка ракушку и запустил ее в воду.
- И ты уверен, что достиг вершины и больше стремиться некуда?
- А сам-то? – не выдержал Виргус. – Что останется после тебя, не хочешь ответить?
«Две мечты да печали стакан Мы, воскреснув, допили до дна. Я не знаю, зачем тебе дан. Правит мною дорога-луна…»
- После меня… Останется дело, которое я строил много лет. Но его некому передать, поэтому оно быстро развалится. Останется дом и сад перед ним… – Я перевернулся на спину. – Наверно, их купит местный нефтяной барон для любовницы-модели. Вот, пожалуй, и все.
- Невесело, – заметил Виргус. Он пропускал между пальцами мелкий чистый песок.
«Ты не плачь, если можешь, прости. Жизнь – не сахар, а смерть нам – не чай. Мне свою дорогу нести. До свидания, друг, и прощай».
Элис вернулась.
- Я в последнее время серьезно думала… – сказала она, сдвинув брови. – В общем, я решила…
- Я тоже, – сказал Виргус.
Тихо шелестели волны. Над головой пролетела чайка.
- Что ж, – сказал я, поднимаясь и отряхивая брюки. – Тогда – пора. Шутки кончились.
Часть 3
Элис. Слушать надо внимательнее
Мой кролик высунул мордочку из-под дивана.
Он не хочет умирать.
Я одна в пустом доме. Уже ночь, тихо, лишь в динамиках чуть слышно звучит музыка. Мой стол напротив окна, и когда смотришь наружу, кажется, будто плывешь над землей. Тонкая преграда между лунным пейзажем и светящимся монитором исчезает, можно раскинуть руки, шагнуть в звездное небо… и упереться в двойное стекло.
«Они окочурились не от голода, – сказал в Зазеркалье Виргус. – Кролики умерли от…»
Он прав. Не от недостатка пищи (любви? Заботы? Ласки?) погибают кролики. Вовсе нет.
Я нашла в интернете стихотворение.
Сказали мне, что эта дорога Меня приведет к океану смерти, И я с полпути повернула вспять. С тех пор все тянутся передо мною Кривые, глухие, окольные тропы…
На оранжевой поляне под изумрудным небом Виргус не сказал названия танки. Промолчал из деликатности. Но теперь я знаю. «Трусость» – вот как она называется в оригинале. Трусость.
Чай с молоком в хрупкой чашке, такой тонкой, что страшно брать в руки. Круг света настольной лампы. «Маленькая ночная серенада» Моцарта.
Тикают часы.
«Вы сдали их с потрохами!» – сказал Демиург в кабинете с видом на спортзал. Откинул шторку и показал всех, кого я предала.
Что ж. Я ныла и плакалась. Считала, что никому не нужна. И решила, что близкие меня оставили.
А ведь это я их бросила. Сдала – в своей душе, в мыслях и чувствах.
Из трусости.
Я прятала голову в песок, предпочитая не замечать… делать вид, что все идет как надо. Я плыла по течению, не имея мужества взглянуть правде в глаза. Не имея смелости разобраться в своих отношениях. Не имея храбрости поговорить с близкими людьми откровенно.
Сказать, чего хочу я.
Выслушать, чего хотят от меня.
Просто быть честной.
И теперь я понимаю, что бурная речка между мной и Аликом – не смерть Артура и не Георгий. И не «любой мужчина», как утверждает Луиза. Нет. Мой страх.
Заварите себе вкусного чаю, друзья. Добавьте лимона или сливок – кто что любит. Сахар по вкусу. Присаживайтесь ближе =)
- Что тебя больше всего пугает? Здесь, в Месте? – спросил Фиш на пляже возле виртуального убежища.
Я думала не долго. «В черной-пречерной комнате… стоял черный-пречерный…»
- Пошли, – решительно сказал Виргус.
- Пошли, – согласился Фиш.
Я молча кивнула. Пошли.
Из Тайного дома сперва мы попали в деревообрабатывающий цех (пахло свежей древесиной, визжали станки, но людей видно не было). Виргус стремительно шагал впереди мимо штабелей досок и гор пушистых опилок. Полы незастегнутой фланелевой рубашки развевались за его спиной как крылья. Рыжий Советник не глядел по сторонам, был сосредоточен и хмур.
Фиш выглядел рассеянным, словно мыслями витал где-то далеко. Впрочем, шел быстро и не отставал от Виргуса. Я за ними едва поспевала…
За несколько шагов до оцинкованной двери с надписью «Посторонним вход воспрещен» Виргус уверенно сказал «Это – здесь!», и, не останавливаясь, толкнулся в проем.
Хорошо хоть лбом не ударился, с разбега-то =). Дверь не отворилась!
- Что за черт? – удивился Виргус и навалился на нее плечом. Бесполезно.
Фиш смотрел задумчиво.
- Да, ошибки быть не должно. Та самая.
- Сим-сим, откройся… Бирелья-турелья, буридакль-фуридакль… – бормотал Виргус. – А ну давай к лесу передом, а к нам задом!
- Погодите, – сказала я. – Наверно, открыть ее должна…
Я сделала шаг, положила ладонь на металлическую обшивку. Она была прохладной и гладкой.
- Открой, бабушка. Я хочу поговорить, – сказала я тихо-тихо, почти шепотом.
Советники замерли за моей спиной.
- Пожалуйста, бабуля. Впусти.
Дверь отворилась. Легко подалась под моей ладонью, и я шагнула внутрь. Советники следом.
В комнате было темно. Ватная неживая тишина.
В прошлый раз я не успела понять, а сейчас поймала себя на ощущении, что комната простирается куда-то очень и очень далеко. Может быть, в бесконечность.
Где-то звякнул колокольчик. Движение воздуха, из глубины комнаты медленно выплыл продолговатый ящик. Он был чернее темноты, и потому и стал заметен. Хотя, возможно, и глаза привыкали.
Гроб остановился в трех шагах от меня. Крышка начала плавно подниматься. Виргус и Фиш пододвинулись ко мне (за спиной послышалось дыхание). Я, не оборачиваясь, покачала головой.
- Я сама.
Я должна это сделать сама.
Верхняя часть откинулась и показался силуэт…
Шаг вперед.
- Это я, бабушка. Я вернулась.
Тишина.
Я снова девочка-подросток, как тогда, как раньше. Будто и не было четверти века, отделявшей меня от блаженных безоблачных дней…
Опять вхожу в тень старой ивы и останавливаюсь у воды. Я непроста, непроста… Легкость и полость внутри. Воздух осязаемый, вкусный, дышится полной грудью… Яркий чай, запах травы. Вкус, заменяющий сладость… тихая мелодия грусти…
Стоп. Почему грусти?! Ведь была – радость?
Да, но это тогда, много лет назад, а сейчас не осталось ничего, кроме тишины и тьмы, печали и одиночества…
- Здравствуй, внуча.
Едва слышный старческий голос вырвал меня из транса (разве бывает транс в трансе?), и я оглянулась назад. Советники смотрели напряженно и строго. Отступать нельзя.
Я больше никого не предам. И в первую очередь – не предам себя.
- Бабушка… Я хотела спросить…
- Что спросить, внуча?
- Почему ты решила… – Я помедлила. – Что мне – пора?
Шумно сопел Виргус. Фиш переступил с ноги на ногу (в комнате так тихо, что слышно даже шелест одежды).
- Я решила?..
- Да, в прошлый раз ты сказала «Пора, внуча». Почему? Разве мне действительно…
- Да.
Бабуля таким знакомым движением поправила платок на голове.
- Да, внуча, – повторила она. – Хватит уже.
Я молчала.
Тяжело. Горько.
На мое плечо легла рука. Не знаю, Виргус или Фиш…
- Я не согласна, бабушка, – тихо сказала я. – Мне рано умирать. Все еще можно исправить, и я хочу…
- А кто сказал «умирать»? – В ее голосе удивление. – Будто о том речь?
- А… разве… – Я подыскивала слова. – Разве ты не об этом говорила? Что мне пора…
- Глупая! – Бабушка беззвучно засмеялась. – Я говорю – пора начинать жить. Будет уже мыкаться да горюниться. Помнишь гадание мое – к сорока годочкам, к сорока годочкам…
По деревне перелаиваются собаки. Принцесса в хлеву шумно вздыхает, переступает копытами. Сладковато-терпкий запах сушеных трав. Пуховая тяжесть одеяла, в которое я закутываюсь по самые глаза. Так тепло, уютно…
«Муж непьющий да заботливый, детки послушные, дом большой, богатый, и счастья вдоволь…»
