Айрат Галиуллин - Тигры и земляника
На дерево грузно опустилась белая сова. Она раскрыла клюв и защелкала соловьем.
- Мы все совершаем ошибки, – Я посмотрела на разбитое лицо Фиша и мне захотелось погладить его по голове как маленького. – Мы все небезгрешны. Но ты, по крайней мере, честен. У тебя хватает мужества называть вещи своими именами, а это трудно. Страшно. И я так не могу. Вернее, не могла, но решила…
- «Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернула вспять. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие, окольные тропы…» – задумчиво проговорил Виргус.
- Что-то знакомое, – сказал Фиш, глядя в небо.
- Ёсано Акику, – ответил Виргус, – поэтесса японского серебряного века. – Он помолчал. – И танка называется…
Я растерла между ладонями травинку. Она пахла апельсинами.
- Трудно сочинять хайку? – вдруг спросил Фиш. Виргус пожал плечами.
- Да не так уж… Могу научить.
- Научи, – сказал Фиш.
- Ты серьезно?! – оживился Виргус. – Не вопрос, старик, хоть сейчас! – Он вскочил и обежал вокруг костра, затем опять сел, скрестив ноги по-турецки.
У меня на душе стало легко-легко…
КомментарииУчилка
Вот и хорошо, что вы встретились! Я рада. И танка мне понравилась, замечательный стишок!
Выхухоль
я эти строки где-то встречал. у Стругацких, кажется.
а что касается Фиша… как я понял, он бывший бандюк, но ведь исправился ))
Элис
Я не говорю, что Фиш ангел. В юности он был хулиганом, и в его жизни, думаю, случалось всякое. Виргус тоже шалопай еще тот =)
Но теперь я вижу – мне есть чему у них научиться.
Месье Буноff
«Чтоб мы не унижались за гроши, Чтоб мы не жили, мать, по-идиотски, Ушел из жизни хулиган Шукшин, Ушел из жизни хулиган Высоцкий…»
Ацкий кактус
точняк. хулеганы – двиготели прагреса
мисье буноф, сам напесал?
Месье Буноff
Что вы, юноша… Это Гафт.
Фиш. Это всё
Вначале появилась «танка» – пятистрочное стихотворение, состоящие из двух частей. Первые три строки назывались «хокку», они задавали тему, а завершалась танка противопоставлением или неожиданным поворотом.
Сказала она:
«Вернусь через мгновенье»,
И я ждал ее.
Предрассветную луну
Долгие месяцы жду.
Позже хокку выделилась в обособленный жанр – хайку. Стихи без финала, как бы зависшие и оставляющие возможность додумать и дочувствовать.
Грузный колокол.
А на самом его краю
Дремлет бабочка.
Что ж… Одно из правил звучит так:
НЕДОГОВАРИВАЙ
Намекни, подведи к мысли, и пусть собеседник сам придет к выводу. Рожденное в своей голове вызывает больше доверия, нежели услышанное от посторонних.
…Хайку не объясняет и не навязывает. Его задача – передать настроение, показав мгновенно схваченную картинку. Это может быть пейзаж, жизненная ситуация или образ, вызывающий яркие эмоции.
Хорошая хайку оставляет, с одной стороны, эмоциональное послевкусие, а с другой – смысловые круги на воде. Они расходятся все шире и охватывают второе, а то и третье скрытое значение…
Выброшу в море
Свою старую шляпу.
Короткий отдых.
В хайку важно найти золотую середину между излишне натуралистичными фразами вроде «растет красивый цветок» и чересчур пафосными языковыми эффектами. Простые прилагательные и эпитеты (грустный, скучный) и названия чувств (любовь, злость) в хайку не используются. Автор не раскрывает свои ощущения, они передаются между строк. Также не используются прямые сравнения (вольный как ветер, крепкий как скала) – они не оставляют простора для домысливания.
Традиционная форма хайку – три строчки в семнадцать слогов (пять – семь – пять). Но с учетом естественных шаблонов языка их может быть больше или меньше.
Проталина окна.
Как много спешащих людей,
И все не те.
Для написания хайку полезно погрузиться в состояние легкого транса и очистить сознание. Стать своеобразным «зеркалом», отражающим мир, при этом ничего не анализируя, не объясняя и не оценивая.
Хайку – больше, чем поэзия, это способ достижения гармонии с окружающим и осознания себя частью мироздания…
- Возможно, у меня есть ключ к тому, что происходит в Зазеркалье, – сказала Элис. – Мы имеем дело с «вытесненными воспоминаниями» – если по Фрейду. Гроф называет их «СКО» – системами конденсированного опыта. Хаббард – «энграмами». А Фриц Перлз использовал термин…
- Незавершенные гештальты, – сказал я. Говорить разбитыми губами было больно.
- Да, Фиш.
- Слушайте, академики, – сказал Виргус. – Говорите, блин, по-человечески.
- Понимаешь, Виргус, – сказала Элис, – в жизни каждого человека есть события, которые остались незавершенными. Или закончились не так как хотелось, не с тем исходом. И они из сознательных воспоминаний вытесняются, убираются с глаз долой.
- С витрины на склад, – сказал Виргус.
- Верно, – кивнула Элис. – События уходят в подсознание, и вроде бы их нет. Ты не вспоминаешь. Но они живут и оказывают влияние на твою судьбу.
- Ну, более-менее… Хотя вопросы есть, – сказал Виргус. – Посему предлагаю двинуть в место, где есть холодное пиво и мягкие диваны. И там все как следует…
- В Тайный дом.
- Отличная мысль. Вставай, Фиш, хватит изображать лебедя Сен-Санса…
Мы двинулись в поисках двери и обнаружили ее прямо посреди пурпурного луга. Дверная коробка и полотно красного дерева с массивной золоченой ручкой.
- Сосредоточьтесь, – сказала Элис. – Готовы? Пошли…
- Про гештальты понятно, – сказал Виргус, когда мы подкрепились из бездонного холодильника Элис и перебрались в гостиную. – Но что с фигней типа Шекспира? Для чего нам давалась возможность блеснуть незаурядным актерским талантом?
Элис покачала головой.
- Я не знаю.
- Возможно, с помощью метафор бессознательное подсказывает как закрыть гештальты. – Я пожал плечами. – Многое неясно, но в целом идея Элис разумна.
- Ладно, допустим, – сказал Виргус и отпил пива из запотевшего бокала. – И что это нам дает? Делать-то что?
Наступило молчание.
- Мне сказали, что нужно найти дверь, – тихо сказала Элис. Виргус поднял на нее глаза.
- Хм… И мне.
Они посмотрели на меня.
Я отпил кофе.
- Мне тоже.
- Я думаю, она откроется перед нами когда мы разберемся с гештальтами. Каждый со своими, – сказала Элис.
- Да, – сказал я. – Да.
Элис поднялась с кресла и подошла к музыкальному центру. Покопалась в дисках, выбрала и вставила в CD-чейнджер. Раздался гитарный перебор и голос Шевчука:
«Побледневшие листья окна Зарастают прозрачной водой. У воды нет ни смерти, ни дна. Я прощаюсь с тобой…»
- Пойдемте на воздух, – сказала Элис. – Погода сегодня замечательная.
Мы прошли через раздвинутые створки двери, оставив их открытыми, чтобы слышать музыку.
За верандой простирался пляж – белый песок, редкие сосны и бесконечная гладь океана. Барашки волн накатывали на берег и вновь отступали. Воздух пах смолой.
Элис села на качели, растянутые между двумя корабельными соснами. Мы с Виргусом расположились на песке в тени дерева.
- Вам никогда не приходило в голову… – сказал я. – Вы не задумывались над мыслью «что останется после меня?»
Виргус усмехнулся.
- Ты говоришь как древний старик, уже собравшийся… Ах да. Ладно, замяли.
- Что останется? Солнце, небо, облака, – сказала Элис, медленно раскачиваясь, – дождь и цветы…
- Красиво, – сказал я. – Но это лирика. Все перечисленное уже было до тебя, и продолжится независимо от факта твоего существования.
«Горсть тепла после долгой зимы Донесем. Пять минут до утра Доживем. Наше море вины Поглощает время-дыра…» – доносилось из дома.
- А, ты об этом… – сказала Элис. – Думаю, после сорока лет жизни каждому есть что оставить.
- Например? Можешь ответить – что оставишь ты? – настаивал я.
- Так прямо в лоб… Ладно. – Она посмотрела на небо. – Я родила и воспитала сына. Пожалуй, дети –главное, что мы оставляем.
- Дети… Дети, которые доживут до сорока и, будучи глубоко несчастными, уйдут вслед за родителями?
- Это жестоко, Фиш.
- Я только спросил.
«Это все, что останется после меня, Это все, что возьму я с собой…»
- Я надеюсь… я знаю, что дети будут счастливее нас, – сказала Элис.
- Откуда такая уверенность? Ты же психолог и должна знать, что дети повторяют родительский сценарий. Ребенок впитывает не то, что мама с папой говорят, а то, что они делают.
- Допустим, – сказала Элис. Она перестала раскачиваться.
