Жюльен Грин - Полночь
С каким восторгом я почувствовал под ногами каменный пол прихожей! Да, я ступал по твердому. Безбоязненно шел от двери к двери и обратно, и голова у меня была легкая, как после бокала крепкого вина. Если до той минуты я никак не мог поверить, что дом существует на самом деле, а не только в моем воображении, то теперь я считал подобное сомнение нелепым и из молодечества топнул каблуком по камню, через который мой взгляд уже не проникал, потому что все в доме стало непрозрачным: полы, стены и потолки.
По правде говоря, я немного поколебался, стоит ли подниматься на верхние этажи, но лестница показалась мне такой надежной, что в конце концов я решил рискнуть. И вот я начал бродить по комнатам, хлопал ладонью по стенам, дабы убедиться, что все это мне не привиделось. Вам, конечно, хотелось бы узнать, чем этот дом отличался от того, в котором мы живем сейчас. Так знайте, что он был весь белый. Длинные столы и стулья с прямыми спинками не то чтобы придавали ему строгость монашеской обители, которая так влечет к себе души некоторых людей, скорей они лишь подчеркивали, что дом предназначен для серьезных раздумий и занятий. Ни один бесполезный предмет не радовал и не раздражал глаз. Проходя по большим пустым залам, где гулко раздавался шум моих шагов, я ощущал необыкновенную тихую радость, которую трудно описать словами. Мне казалось, что здесь я становлюсь лучше и умнее и что воздух, проникающий в мою грудь, питает мой мозг каким-то неуловимым волшебным веществом. Многое из того, чего я до той минуты не понимал, стало вдруг для меня поразительно простым. Никакое желание не волновало мою грудь. Меня покинули сомнения, сожаления и печаль, а также неуверенность в том, что мы существуем. Друзья мои, если бы я мог вспомнить все, что узнал в этом доме, я был бы самым мудрым и самым полезным из людей. К сожалению, воспоминание об этой науке, такой же ценной, как сама жизнь, было отнято у меня при пробуждении, подобно тому как у вора отбирают его поживу. И действительно, я, точно вор, проник в этот обычно недоступный для нас мир, огражденный гималайскими хребтами отчаяния, однако находящийся не где-нибудь, а внутри нас самих.
В это время Серж, которого несколько минут не было, вернулся в трапезную с двумя медными подсвечниками, поставил их на стол и зажег свечи. Никто не обратил на него внимания, такую власть имело слово господина Эдма над этой небольшой группой мужчин и женщин. Не все одинаково понимали, о чем говорит хозяин усадьбы, а кое-кто и вовсе ничего не понимал, но после его речей каждый в той или иной мере ощущал умиротворение и уверенность в завтрашнем дне. Короткие спокойные фразы, произносимые ровным голосом, воспринимались как знамение какого-то необычного доброго начала. Некоторые поначалу не замечали очарования, но в конце концов и они отдавались на волю вкрадчивых красивых слов. В дни, когда деньги в доме вдруг кончались и будущее представлялось тоскливо-безотрадным, один-единственный необыкновенный человек отвлекал их от мрачных мыслей, рассказывая о своих мечтах и о некоем мире, которого никто никогда не видал, этот чародей без волшебного жезла всякий раз усыплял все их тревоги.
Даже господин Бернар не без удовольствия слушал то, что про себя раздраженно именовал безумством. Убедить остальных слушателей было гораздо легче.
— Внутри нас самих, — повторил рассказчик, — это вроде бы и близко, но в то же время так далеко, что иным не хватает всей жизни, чтобы проникнуть в этот мир. Вот смысл того, что я узнал в том доме, который существует и не существует, в зависимости от того, как вы к нему относитесь.
— Я не вполне уловил вашу мысль, но это оригинально, — заметил господин Юрбен.
— О, а я прекрасно все поняла, — промолвила иностранка, вперив в пространство неподвижный задумчивый взгляд. — Бывают же призраки людей, почему бы не быть и призракам домов? Дом, который видел во сне господин Эдм, как раз и был таким призраком.
— Дом, который видел во сне господин Эдм, — сказал слепой, поправляя очки, — это одна из многочисленных выдумок его плодовитого ума.
— Этот дом — все что вам угодно, — мягко ответил господин Эдм, — и в то же время — нечто другое. Он никогда не бывает там, где вы рассчитываете его увидеть, но однажды явится вам неизвестно каким образом. Впрочем, достаточно подумать, что он не существует, как он сразу же исчезнет.
— Твой дом не призрак, — возразил господин Бернар, — а головоломка.
Слова эти канули в наступившую тишину. Серж только что зажег последнюю свечу, и все взгляды устремились на маленькие язычки пламени, бросавшие золотистые отблески на внимательные лица обитателей усадьбы. В эту минуту на белой скатерти не оставалось ничего, кроме двух медных подсвечников, стоявших один напротив другого и придававших собранию особый, торжественный блеск. Будто предстоял праздник.
— Друзья мои, — сказал вдруг господин Эдм, — в этом доме, о котором я вам рассказал, я прогуливаюсь уже много лет каждый день и каждую ночь. Это настоящее убежище, где можно укрыться от ужасов нашей жизни, несокрушимая твердыня души, где нет места ненависти, где рассеиваются все страхи, где разум освобождается от тяжкого бремени лжи и несбыточных мечтаний. Если смотреть из этого дома наружу, мир предстает в сумерках, кажется холодным и зловещим, как первый проблеск утренней зари. Там мы просыпаемся от дурного сна. Смерть, болезни, разочарование в любви, разорение — все это не более чем кошмарный сон, на самом деле все не так, подлинная реальность совсем в другом.
— Ты безрассуден, мой бедный сын, — сказала мать господина Эдма, беря его за руку.
— Нет, мама, — возразил он. — Хотите, я возьму вас с собой туда, где вы будете счастливы на веки вечные. Может, кто-нибудь еще хочет составить нам компанию?
— Я! — сказал господин Аньель, выходя из-за ширмы; на нем снова был передник, но он поспешно снял его.
— Как? — проворчал господин Юрбен. — Ты еще здесь?
— Я ухожу, господин Юрбен, — ответил старик, сияя от счастья, — ухожу вместе с господином Эдмом.
Он аккуратно сложил передник и положил его на стол между подсвечниками.
— Это уже крайне любопытно, — сказал господин Бернар. — Когда же вы отправляетесь?
— Аньелю незачем уходить, — ответил господин Эдм, который всегда отвечал серьезно на шутки своего брата. — Он уже давно со мной.
— Неужели? — вскричал господин Аньель. — Я — с вами в этом самом доме, где вы прогуливаетесь?
— Не сомневайтесь в этом, друг мой.
— Черт побери, — сказал осмелевший господин Бернер. — Это что-то новенькое. Значит, когда мы по простоте душевной думаем, что Аньель подметает комнаты или стряпает обед, на самом деле он путешествует в мире воображения, исследует полный чудес дом, каким был бы Фонфруад, если бы он существовал, и которого, по всей видимости, не существует. У тебя такая щедрая душа, дорогой Эдм, наверное, скоро ты и меня убедишь, что я не существую.
— Я не стану тратить время попусту, — ответил брату господин Эдм.
— Проклятье! — вскричал господин Юрбен. — Всякий раз, как мне кажется, что я ухватил вашу мысль, она от меня тут же ускользает. Дорогой кузен Эдм, не могли бы вы сказать ясней, о чем идет речь?
— Сначала ответьте на мой вопрос, Юрбен. Вы любите Аньеля всем сердцем?
Господин Юрбен вскочил со стула и топнул ногой.
— Вам угодно насмехаться надо мной? Я его презираю.
— В таком случае, — с улыбкой заметил господин Эдм, — вам будет трудно составить нам компанию.
— Сын мой, — сказала мать господина Эдма, которая также встала со стула, — ты и в самом деле хочешь уйти отсюда? Растолкуй мне, как старой, доброй, но не очень умной женщине, куда ты хочешь уйти?
— Никуда, мама. Мы останемся здесь, но, вместо того чтобы печалиться, будем радоваться.
— О-о! — разочарованно протянула иностранка. — Вы же только что сказали, что мы куда-то отправимся.
Корнелия вдруг всплеснула своими маленькими высохшими ручками, тыльная сторона которых напоминала отполированную кость.
— А я, — заявила она, — совершенно убеждена, что Фонфруад — один из тех домов, которые обрушиваются, если в них слишком часто лгут.
— Собственно говоря, даже необходимо, чтобы старый дом рано или поздно рухнул, тогда на его месте можно будет возвести другой, — пояснил господин Эдм. — Вы ведь помните, что, когда изгнали отсюда Серых сестер, одна из них, обернувшись с порога вот этой самой трапезной и указав на оставленный на стене огромным распятием след, сказала: «Этот дом будет стоять, пока не исчезнет со стены след от распятия». И она, Корнелия, наверняка ответила бы вам так: «Если ложь — причина того, что дома обрушиваются, то любой росток духовной жизни скрепляет камни прочней известки». Но след распятия давно исчез, и этим все сказано; в определенном смысле для некоторых из нас и старый дом рухнул, а новый существует. И никакой ураган ему не страшен, в нем будет мир и покой на веки вечные. Непрерывная ночь, прозрачная и лучезарная, омывает своим сияньем тихие просторные комнаты. В окна без занавесок можно видеть белую пелену тумана, стелющегося по земле меж черных тополей, а в небе, никогда не оглашаемом фанфарами солнца, в синеватой тьме мерцают звезды. Наш дух погружается в бездны между этими двумя мирами. Наша мысль качается от необычного опьянения, и мы испытываем особое счастье, друзья мои, что-то вроде долгого головокружения, не угрожающего падением, и ощущаем безмерную свободу. Из этого нематериального обиталища, куда я хочу повести вас, душа устремляется на простор с такой же легкостью, с какой мы выходим из дома, где сейчас находимся, через дверь. Если вы сбросите с плеч страшный груз, который мы влачим от рожденья до смерти, вы, как и я, подниметесь в сферы, где вечно царят покой и сверхъестественное счастье. Сначала мы поднимемся по большой таинственной лестнице, вход на которую я открыл в раздумьях и снах, и вам не будет страшно, потому что я буду с вами.
