Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. I.Возраст зрелости
Он до конца не был уверен, что у него хватит смелости украсть деньги. Он сделал несколько неуверенных шагов и различил наконец серое лицо и широко раскрытые глаза Лолы, глядящие на него.
– Кто здесь? – спросила Лола.
Голос был слабый, но злой. Матье затрепетал с головы до пят. «Этот идиот Борис!» – подумал он.
– Это я, Матье.
Наступило долгое молчание, потом Лола спросила:
– Который час?
– Без четверти одиннадцать.
– У меня болит голова, – сказала Лола. Она натянула одеяло до подбородка и застыла, не сводя глаз с Матье. У нее все еще был вид покойницы.
– Где Борис? – спросила она. – Что вы здесь делаете?
– Вы были больны, – поспешно объяснил Матье.
– Что со мной было?
– Вы застыли с широко открытыми глазами. Борис с вами разговаривал, вы ему не отвечали, и он испугался.
Казалось, Лола не слышала. Внезапно она саркастически засмеялась, но тут же осеклась.
– Он решил, что я умерла? – с трудом проговорила она.
Матье не ответил.
– А? Ведь так? Он решил, что я умерла?
– Он испугался, – уклончиво сказал Матье.
– Уф! – выдохнула Лола.
Снова наступило молчание. Она закрыла глаза, подбородок ее дрожал. Казалось, она делала отчаянные усилия, чтобы взять себя в руки. Не открывая глаз, она сказала:
– Дайте мою сумочку: она на ночном столике.
Матье протянул ей сумочку: она вынула пудреницу и с отвращением посмотрела на свое лицо.
– И правда, у меня вид покойницы, – сказала она.
Она с усталым вздохом положила сумочку на кровать и добавила:
– Впрочем, большего я не стою.
– Вы себя скверно чувствуете?
– Довольно скверно. Но мне знакомо это состояние, к вечеру пройдет.
– Вам что-нибудь нужно? Хотите, я позову врача?
– Нет. Успокойтесь. Значит, вас послал Борис?
– Да. Он был ошеломлен.
– Он внизу? – чуть приподнявшись, спросила Лола.
– Нет... Я... я был в кафе на Домской набережной, понимаете, он меня там встретил. Я тут же взял такси и примчался сюда.
Голова Лолы упада на подушку.
– Все-таки спасибо.
Она начала смеяться. Смех был задыхающийся и мучительный.
– Короче говоря, ангелочек сдрейфил. Недолго думая он смылся. А вас сюда прислал, чтобы вы убедились, действительно ли я умерла.
– Лола! – сказал Матье.
– Да ладно, – отрезала Лола, – только не надо трепотни.
Она закрыла глаза, и Матье подумал, что сейчас она потеряет сознание. Но через несколько секунд она суховато проговорила:
– Скажите ему, чтоб не тревожился. Я вне опасности. Эти недомогания случаются, когда я... Короче, он знает почему. Немного сдает сердце. Скажите ему, чтоб он сейчас же пришел сюда. Я его жду. Я буду здесь до вечера.
– Договорились, – сказал Матье. – Вам действительно ничего не нужно?
– Нет, сегодня к вечеру я поправлюсь и буду петь.
Она добавила:
– Со мной еще не покончено.
– Тогда до свиданья.
Он направился к двери, но Лола позвала его. Она умоляюще сказала:
– Пообещайте, что вы заставите его прийти. Мы... мы немного поспорили вчера вечером, скажите ему, что я на него не сержусь, что ни о чем таком не будет и речи. Но пусть он придет! Умоляю вас, пусть он придет! Мне невыносима мысль, что он считает меня мертвой.
Матье был растроган. Он сказал:
– Понятно. Я его пришлю.
Он вышел. Пачка писем во внутреннем кармане тяжело давила на грудь. «Ну и физиономия у него будет! – подумал Матье. – Нужно вернуть ему ключ, он исхитрится снова положить его в сумочку». Матье попытался весело повторить про себя: «Чутье предостерегло меня не брать денег!» Но он не был весел, то, что его трусость имела благие последствия, ничего не значило, принималось в расчет только то, что деньги он взять не смог. «И все-таки я рад, – подумал он, – что она не умерла».
– Эй, месье! – закричал шофер. – Сюда!
Матье растерянно обернулся.
– В чем дело? А, это вы? – сказал он, узнавая такси. – Ладно, отвезите меня к кафе «Дом».
Он сел, машина тронулась. Матье попытался вытеснить мысль о своем унизительном поражении. Он взял пачку писем, развязал узел и начал читать. Это были коротенькие сухие записки Бориса, написанные из Лаона во время каникул. Иногда речь шла о кокаине, но так завуалированно, что Матье с удивлением подумал: «А я и не знал, что он так осторожен». Все письма начинались с обращения «Моя дорогая Лола», – потом шли короткие отчеты о его времяпрепровождении. «Я хожу купаться. Поругался с отцом. Познакомился с бывшим борцом, который научит меня американской борьбе. Я выкурил «Генри Клей» до конца, не уронив пепла на пол». Борис заканчивал все письма одинаково: «Обожаю тебя и целую. Борис». Матье без труда представил себе, с какими чувствами должна была Лола все это читать, ее предугаданное и тем не менее всегда новое разочарование, усилие, которое она делала, чтобы бодро себя уверить: «В сущности, он меня любит, но просто не умеет этого выразить». Он подумал: «И все-таки она их хранила». Матье тщательно завязал узел и сунул связку писем в карман: «Борису надо будет незаметно положить их на место». Когда такси остановилось, Матье ощущал себя естественным союзником Лолы. Но он не мог о ней думать иначе, чем в прошедшем времени. Когда он входил в кафе, ему казалось, что сейчас он будет защищать доброе имя покойной.
Можно было подумать, что Борис не шелохнулся с того момента, как ушел Матье. Он так и сидел: понурив плечи, открыв рот и сжав ноздри. Ивиш что-то оживленно говорила ему на ухо, но замолчала, как только увидела Матье. Матье подошел и бросил связку писем на стол.
– Вот они, – сказал он.
Борис взял письма и быстро спрятал их в карман. Матье недружелюбно посмотрел на него.
– Это было не очень трудно? – спросил Борис.
– Совсем не трудно; только дело в том, что Лола не умерла.
Борис изумленно поднял на него глаза.
– Лола не умерла... – глупо повторил Борис.
Он еще больше поник и казался подавленным. «Черт возьми, – подумал Матье, – он уже начал к этому привыкать».
Глаза Ивиш сверкали.
– Я так и знала! – воскликнула она. – Что с ней было?
– Простой обморок, – напряженно ответил Матье.
Они замолчали. Борис и Ивиш медленно переваривали новость. «Какой фарс», – подумал Матье. Наконец Борис поднял голову, глаза его остекленели.
– Это... это она вернула вам письма? – спросил он.
– Нет. Она была еще без сознания, когда я их взял. Борис сделал глоток коньяка и поставил рюмку на стол.
– Вот как! – воскликнул он, как бы обращаясь к самому себе.
– Она сказала, что с ней это случается после наркотиков и что вы сами это знаете.
Борис не ответил. Ивиш, казалось, взяла себя в руки.
– Что еще она сказала? Она, должно быть, всполошилась, когда увидела вас у изножья кровати? – спросила она.
– Не очень. Я сказал, что Борис испугался и попросил меня о помощи. И, естественно, я пришел посмотреть, что же случилось. Запомните это, – сказал Матье Борису. – Постарайтесь не запутаться. А потом попробуйте незаметно положить письма на место.
Борис провел рукой по лбу.
– Я не могу... – сказал он. – Она для меня мертвая.
Матье все это надоело.
– Она просила, чтобы вы сразу же пришли к ней.
– Я... я думал, что она умерла, – как бы извиняясь, прошептал Борис.
– Ну так вот, она не умерла! – раздраженно воскликнул Матье. – Возьмите такси и поезжайте к ней. Борис не пошевелился.
– Вы слышите? – спросил Матье. – Это очень несчастная женщина.
Он потянулся, пытаясь схватить Бориса за руку, но тот отчаянным рывком высвободился.
– Нет! – закричал он так громко, что женщина на террасе обернулась. Он продолжал тише, с вялым, но неодолимым упрямством: – Я туда не пойду.
– Но со вчерашней ссорой покончено, – удивленно сказал Матье. – Она обещала, что об этом не будет и речи.
– Да что мне вчерашняя ссора! – сказал Борис, пожимая плечами.
– Так в чем же дело?
Борис зло посмотрел на него.
– Она мне внушает ужас.
– Потому что вы решили, что она умерла? Послушайте, Борис, возьмите себя в руки, вся эта история смахивает на дурную комедию. Вы ошиблись, вот и все: с этим покончено.
– А я считаю, что Борис прав, – живо возразила Ивиш. Голос ее приобрел непонятную Матье интонацию. – Я... на его месте поступила бы так же.
– Вы что, не понимаете? Так он действительно доведет ее до гибели.
Ивиш покачала головой, у нее было мрачное, рассерженное лицо. Матье бросил на нее неприязненный взгляд. «Она его настраивает против Лолы», – подумал он.
– Если он к ней вернется, то только из жалости, – сказала Ивиш. – Нельзя от него этого требовать: невозможно представить себе что-нибудь более отвратительное, даже для нее.
– Пусть он хотя бы попытается ее увидеть. А там станет ясно.
