Альберто Моравиа - Равнодушные
Карла поднялась.
— Что случилось? Почему ты плачешь? — спросила она. Но голос звучал холодно, на лице была написана тоска.
Лео показалось, что Карле тоже надоели все эти сцены ревности.
— Черт бы побрал этих плаксивых дур, — повторил он шепотом.
А Мариаграция повелительным жестом руки отстранила от себя дочь, словно боялась, что та нарушит ее картинную позу.
В этот момент вошел Микеле. Он собрался куда-то и был в пальто и шляпе.
— Мама, тебя какая-то женщина спрашивает, — сказал он, не снимая перчаток. — Она принесла картонку. Должно быть, это модистка… — Тут он умолк, увидев, что мать плачет. — Что случилось? — спросил он.
— Ничего, — ответила Мариаграция. Она поспешно встала, уронив последние бусинки на пол. Шумно высморкалась.
— Я сейчас вернусь, — сказала она и, наклонив покрасневшее лицо, поспешно вышла, словно желая что-то спрятать.
— Что все-таки случилось? — повторил Микеле, с любопытством глядя на Лео.
Тот пожал плечами.
— Ничего, — ответил он. — У нее порвались бусы… Ну а потом она ударилась в слезы.
Стало очень тихо. Карла молча стояла у опустевшего кресла матери. Лео смотрел в пол, Микеле, неподвижно стоя посреди комнаты, не сводил с Лео растерянного взгляда. Ни ненависти к нему, ни жалости к матери он не испытывал. Он чувствовал себя лишним, ненужным. На миг у него вспыхнуло желание что-то сделать, учинить Лео допрос, оскорбить его, возмутиться. А потом, испытывая острое чувство унижения и скуки, он подумал, что в конце концов все это его не касается.
— Делайте, что хотите! — резко сказал он, — Я ухожу. — И вышел.
— Иди сюда, Карла, — возбужденно, с напускной небрежностью прошептал Лео, едва за Микеле закрылась дверь… — Нет, еще поближе.
— Тебе хорошо спалось? — подойдя к нему, спросила Карла.
— Отлично.
Он протянул руки, обнял ее за талию, привлек к себе.
— Потом поедем ко мне, — глухим голосом добавил он. — Что-нибудь придумаешь — тебе, мол, надо к подруге. Или по делам.
Он еще крепче прижал ее к себе, положив руки на ее упругие бедра.
— Все обошлось хорошо сегодня утром? — спросил он, чтобы только не молчать.
— Да, — ответила она со смешанным чувством отвращения и страха, глядя сверху вниз на сидящего в кресле возлюбленного. Он говорил, не подымая головы и не сводя глаз с ее живота, точно весь разговор происходил между ним, Лео, и ее животом и точно его интересовала лишь эта не самая благородная часть ее тела. — Никто ничего не заметил.
— Было очень рано, — сказал он, не меняя позы и словно говоря с самим собой.
Наконец он разогнулся, поднял глаза и посадил Карлу к себе на колени.
— Не боишься, — спросил он, глупо и самодовольно глядя на Карлу, — что кто-нибудь войдет?
Карла пожала плечами.
— Что мне теперь бояться? — ясным голосом сказала она и сглотнула слюну.
— Но представь себе, что сейчас… в этот миг, входит мама, — с веселым любопытством настаивал Лео. — Как бы ты тогда поступила?
— Сказала бы всю правду.
— А потом?
— А потом, — поигрывая галстуком возлюбленного, неуверенно ответила она, сознавая, что лжет в страхе перед куда более глубокой правдой, — уйду к тебе… Буду жить с тобой.
Польщенный этим признанием, смысл которого он истолковал превратно, Лео довольно улыбнулся.
— Ты очень милая девочка, — сказал он и обнял ее. Они поцеловались.
— Мы можем побыть вместе с трех до семи, — сказал Лео.
Сам он от подобной перспективы был совсем не в восторге. Несмотря на свое возбуждение, он смутно догадывался, что для этого крепкого юного тела, для горящей страстью молодой женщины его сил с каждым разом будет все больше недоставать. Ощущение было очень неприятным: он словно заранее чувствовал, что окажется несостоятельным. Перед ним, чтобы удовлетворить его голод и жажду наслаждений, поставили огромные бочки вина, столы, ломящиеся от изысканных яств, и распахнули двери комнат, переполненных самыми красивыми женщинами, которых уложили на полу в ряд. «С трех до семи, — усмехаясь подумал он. — Зачем мне целых четыре часа?» Он посмотрел на себя в зеркало; лоб с залысинами, лицо слегка обрюзгшее, красное, пухлые щеки, на которых мелкая щетина отсвечивает голубым металлическим блеском. Мужчина в годах. «Наплевать, — спокойно подумал он, не пытаясь себя обманывать. — Когда сил иссякнут, я ей так честно и скажу». Все это время машинально гладил Карлу по шее.
— Какая ты горячая! — воскликнул он.
Она молчала, глядя на красное, грубое лицо любовника.
— Почему мама расплакалась? — наконец спросила она.
— Я сказал, что сегодня не смогу с ней встретиться.
— Когда-нибудь, Лео, ты и мне скажешь то же самое? — мягко спросила она.
— При чем здесь ты? — воскликнул Лео.
Его поражало несоответствие между той покорной благодарностью, с какой Карла принимала его ласки, вздрагивая всем телом, и равнодушным, вернее, даже печальным выражением ее лица. «Словно тело ее живет своей, независимой жизнью», — удовлетворенно думал он.
С минуту они молчали. Наконец Лео поднял глаза, и их взгляды встретились.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— О том дне, когда ты и мне скажешь, что не можешь меня принять, — ответила она, сознавая, что притворяется.
— Ерунда, — ответил Лео, опустив голову и снова принимаясь ласкать Карлу. — Разве ты Мариаграция?
— Это ты сейчас так говоришь, — не сдавалась Карла. — А потом?… — Она и сама не знала, зачем завела этот разговор. В глубине души ее не очень волновало, бросит ли ее однажды Лео. Но она хотела точно знать, что ее судьба будет иной, чем у матери. Ее вопрос можно было понять так: «Могу я надеяться, что моя жизнь не будет повторением жизни мамы?»
Лео ничего не ответил. Он старательно гладил ей колено.
— А что это такое? — спросил он, ткнув пальцем в бедро.
— Подвязка.
Она так сильно наклонилась, что стукнулась лбом о крепкий лоб возлюбленного.
— Ты… любишь меня? — спросила она.
Лео изумленно посмотрел на нее.
— Я хочу сказать, — поспешно добавила она, — маму ты никогда не любил, но меня ты любишь, да?
И тут Лео осенило: «Она ревнует к Мариаграции. Теперь я понял… Она ревнует меня… к своей матери». Гордый своей проницательностью, весьма польщенный, что может вызывать такую ревность, он улыбнулся.
— Не бойся и больше об этом не думай. С твоей матерью все кончено. Ясно тебе? Все кон-че-но!
— Да нет же… — Карла хотела было объяснить, какие противоречивые чувства ее обуревают, как вдруг дверь гостиной отворилась.
— Пусти, — прошептала она, — это мама. — Мгновенно высвободилась и соскользнула на пол.
Вошла Мариаграция со свертком в руках. Она немного успокоилась, успела привести себя в порядок и даже напудриться.
— Что ты делаешь, Карла? — спросила она.
— Собираю бусы, — ответила Карла. Стоя на коленях на ковре, она старательно собирала упавшие бусины. Лео с любопытством смотрел на ее склоненную голову с разметавшимися волосами, на слегка оголившиеся полноватые ляжки и длинную гибкую спину.
— Это была не модистка, — сказала Мариаграция, — а синьора, которая продает ткани и подушечки… Одну я купила!
— Что? — спросила Карла, пытаясь достать бусину, закатившуюся под оттоманку.
— Наволочку, — пояснила Мариаграция. — Посмотри, вон еще одна закатилась в угол…
Она упорно делала вид, будто не замечает Лео.
— Вижу, — сказала Карла, продолжая собирать бусины. «Но почему мне так хочется нагнуться, спрятаться, ползать по полу, сжимая в кулаке бусины, и печально вглядываться в полутьму?» Она и сама этого не знала. Раскрасневшаяся, она поднялась наконец и ссыпала бусы в пепельницу.
— Покажи наволочку, — сказала она.
Мариаграция развернула сверток и продемонстрировала покупку — квадратный кусок голубого шелка, на котором красными, зелеными и золотистыми нитками был вышит обычный китайский дракон с извергающей пламя пастью и игольчатым хвостом.
— Красиво, — сказал Лео.
— Нравится тебе? — спросила Мариаграция у дочери, притворившись, будто суждение Лео ее вообще не интересует.
— По-моему, совершенно бесполезная покупка, — резко ответила Карла. — В доме и без того полно всяких подушечек, вышивок… Не знаю даже, куда ты ее положишь!
— В передней на диван, — несмело сказала Мариаграция.
— А вообще-то, наволочка будет довольно приятная, — поспешила сгладить свою резкость Карла.
— Ты находишь? — с робкой, довольной улыбкой сказала Мариаграция.
Карла направилась к двери.
— Пойду переоденусь, — сказала она. — Лео, подожди меня… Выйдем вместе…
— Еще рано! — посмотрев на часы, крикнула Мариаграция и бросилась вслед за дочерью.
