Генри Грин - Возвращение «Back»
— Вообще-то я не видел.
— Не видел? До сих пор? Ну ты даешь — выходит, у тебя все путем на амурном фронте. Но это грандиозно, приятель, вокруг этого добра хоть отбавляй — глаз девать некуда. Ничто человеческое нам не чуждо, и добрая часть мужчин пока по ту сторону морей, а? Но рыжеволосая с веснушками? Прости, старик, но это выше моего разумения.
Чарли, однако, не так нелегко было сбить с панталыку, и он, довольно улыбаясь, молчал.
— Понял, — сказал Мидлвич. — Но если тебе ненароком подскажет внутренний голос, отдай адресок мне. Нет, я, конечно, человек занятой, но минутку для нее выкрою. В случае крайней нужды. Нет, непременно выкрою. Да в любом случае, пожалуй.
Наконец, официантка принесла суп, и он заказал еще по порции виски.
— Не гони, — сказал Чарли.
— Не жмись, — ответил Мидлвич. — Держи курс прямо. Считай, это мера за меру. Столько лет без скотча, и бог знает, без чего еще. Все равно, как впервые после лагерей увидеть девушку. Мы тогда возвращались на корабле из плена. И вот, выхожу в порту и вижу — девушка, представляешь, настоящая. Ослепительная блондинка, сама колдунья.
Если бы не несколько порций виски, Чарли пропустил бы эти слова мимо ушей, но тут он промолвил:
— Ого.
— Вот и я об этом, — воодушевился Мидлвич. — После всех этих лет, когда ты даже не помнишь вкуса, и мир, в котором одни мужчины, и где открывается истинная природа человека — и чур не говори, что ты не замечал — и тебя бросают на самое дно, и ты видишь, сколько на самом деле в каждом человеке дерьма, потому что все оно выползает наружу, и вдруг — свобода, и тебя везут на этом шведском пароходе и рядом тысячи таких же одуревших от свободы репатриированных маньяков, и вдруг — мать честная! — блондинка, шагает себе в магазин или, неважно, куда — свободная, как ветер, как сам воздух! Понимаешь? Рев был такой, думал, все доки рухнут.
— А она?
— Бровью не повела. После я об этом часто думал. Привычка, должно быть. Комендантская дочка, полагаю — она явно чувствовала себя в порту, как дома. Понимаешь, к чему я? Сотни тысяч солдат туда-сюда проходят через порт. Так-то. Это война, дружище, c’est la guerre[7]. Делает из женщины черствый сухарь.
— Это точно.
— Точно и тем не менее. Вспомни, о чем мы мечтали в этом царстве гуннов? Что воображали, вспоминая о доме? Летний вечер, розы, в общем, всю эту дребедень, и еще маленькие невинные шалости в стареньком автомобиле. Но, в основном, мы были, как дети, и мечтали дотянуться до звезд и, быть может, встретить хорошую девочку. А что мы сделали, когда вернулись? Надрались, как черти и все на хрен выблевали.
— Верно говоришь.
— И знаешь почему? Потому что все теперь не так, не то, о чем мы мечтали, — он с отвращением отодвинул от себя суп и неожиданно рассмеялся. — Там бы я с харчами такого не позволил.
Чарли, не отрывая глаз от стакана, наклонился к нему через стол. Кровь его бурлила от виски.
— Моя девушка умерла, пока я был там, о которой я тебе рассказывал. Я поехал к ней на могилу, а там все другое.
— И я о том же. Однозначно. Но что мы, леший его возьми, за это получили? Никаких компенсаций. Следовательно, остается одно — держать себя в руках, Саммерс. Мы через такое прошли. И знаем. Я с самым своим близким другом не стану говорить, как с тобой. Потому что ты вообще меня не знаешь, и я тебя не знаю. Поначалу я еще как-то знавался с нашими, так вот, некоторые так затянули пояса, ушли в себя, понимаешь? Это опасно, Саммерс. Потому что они до сих пор как будто все еще там, в неестественных условиях. Так, вот мой совет — вылезай из норы, пока не поздно.
— Конечно, — Чарли смотрел на него невидящими глазами.
— Господи, да где же наш зайка, что они так долго несут? Давно уже могли бы вытащить его из клетки, прикончить, освежевать, приготовить и подать пострела со всеми почестями.
— Захожу на кладбище, а там, возьми его нелегкая, ее муж.
— Ты подумай, неудобно вышло. И дальше? Всплакнули, как говорится, друг у друга на груди, стоя над ее могилой? Постой, или вы были знакомы раньше?
— Приличный парень. Мы пошли перекусить потом.
— Заманчиво. Обменялись, так сказать, мнениями?
— Нет, — поморщился Чарли.
— У меня была похожая история. Тоже ужасно неудобно получилось. Я тогда только закончил школу и стал встречаться с одной девушкой, со своей улицы. Моя ровесница. Оно, конечно, между нами ничего такого, мы же были совсем детьми. А потом она заболела, не помню, кажется, менингит, ужасная штука, и умерла, и мне пришлось утешать ее мать, я ходил к ней каждый вечер, наверное, несколько недель подряд. Милейшая дама, во всех отношениях, но я был еще молод, ничего не понимал в этом. Нет, ты не подумай, для своих лет я был вполне себе хорошо развитым мальчиком, так сказать.
Саммерс промолчал.
— Со временем понимаешь, сколько было в жизни упущенных возможностей. Обидно, — вздохнул Мидлвич, вспоминая годы заключения. — Да вот, взять хотя бы этого ушастого. Знал бы я, сколько мне придется есть одну крольчатину, стал бы я отказывать себе в жареных ростбифах? Я, видите ли, полагал, что они слишком тяжелы для моего желудка. В те времена я захаживал к старому Джорджу на углу Вуд-лейн, там сейчас один руины, и у него почти всегда можно было заказать кролика. Знать бы тогда. Но такова жизнь.
Чарли молчал. Лично ему было безразлично, что у него в тарелке, а когда Мидлвич подозвал официантку и заказал сыр и кофе, то Роза превратилась для него не более, чем в имя. Все девушки в кафе звались одинаково. И он с жадностью набросился на мысль о грантовской вдове.
— Думаешь, звякнуть ей? — бросил он в тишину — за их столом сделалось такое молчание, словно тихий ангел пролетел.
Но мистер Мидлвич утомился.
— Слушай, давай я познакомлю тебя с Эрни. Он может тебе пригодиться. Так о чем мы? Позвонить ей? Да Господь с тобой, ни в коем разе! Иди сам, дружок. Потому что у женщин навык говорить по телефону — как ножом отрежут. Надо идти, без предупреждения. Иди и все, вот мой совет.
Глава 4
Миссис Фрейзер пристроилась рядом с Чарли перед полыхающим в камине огнем. Эта худощавая дама лет пятидесяти сдавала ему комнату с удобствами.
— Был бы уголь, остальное приложится, — вздохнула она. — Наслаждайтесь, пока есть возможность, грейтесь, сколько вашей душеньке угодно. А то, кто его знает, что там впереди, какие еще несчастья на нас свалятся. Этот теперь бросает на нас новые бомбы, они летят так неслышно и падают как снег на голову. Вот сидишь дома и вдруг среди бела дня как обухом по голове — тьма египетская и потолок под ногами, если вам еще повезло, и ни крыши над головой, ничего, одно несчастье. А насчет угля — что верно, то верно. «Уголь? — спросил меня торговец. — Какой уголь, мадам? Не слышал о таком». Люди говорят, эти бомбы летят неслышно и падают так, что и моргнуть не успеете. А люди знают, что говорят — кто еще Богу душу не отдал, конечно.
Чарли молчал, гадая про себя, будут ли у него шансы на повышение. Потом вспомнил про карточки.
— На той войне все было иначе. Боже святы, теперь все так изменилось. Раньше их хотя бы слышно было, и люди, бывало, как заслышат — так ничком на землю. Я все помню, меня мистер Фрейзер научил. Но в этой войне вы и разобраться толком не успели. Вот, сами мне давеча говорили, что, дескать, высадились на том берегу, повоевали без году две недели — и в плен. Так что милости просим. Вот вам последнее ведро угля, да будет оно вам в радость. Опустел погребок-то. Я так и сказала Мэри: «Отдай уголь мистеру Саммерсу, Мэри. Мы этому человеку обязаны за все, это он из-за нас натерпелся». Так она мне: «А как же вы, мадам?». «А я, — говорю, — Мэри, присяду рядышком и посмотрю с мистером Саммерсом, как догорает наш последний огонь».
Однако в глубине души миссис Фрейзер была спокойна, ибо знала, что в другом ее погребе хранится честных полторы тонны угля.
Она украдкой взглянула на его большие карие глаза. Молодой человек, казалось, совсем о ней забыл. Хотя лицо у него очень приятное.
— Смотрю на вас и в толк не возьму, отчего вы дома сидите? Сходили бы куда-нибудь. В ваши-то годы, да еще через такое пройти. А там, глядишь, и девушку себе найдете.
Он весело рассмеялся.
— Веселитесь? Ну смейтесь на здоровье, только я к вам со всей душой.
Чарли молчал.
— Вот мистер Мидлвич — тоже чудак-человек, впервой с таким столкнулась. Пришлось даже пожурить его ненароком.
— Мидлвич? — переспросил Чарли. — Который из СЭГС?
— Ну, наверняка не скажу, — и она подробно описала его внешность. — Так вы, часом, не по работе знакомы?
— Это он.
— А я порой думаю, как он теперь?
— И вы не подозревали о нашем знакомстве?
— Подумать только, как все-таки тесен мир. Это ж надо, вы знакомы с мистером Мидлвичем. Нет, я плохого не скажу, все люди разные. Полагаю, он и вправду решил, что в Кенсингтоне, да по соседству с парком, куда удобнее. Он все бегал по утрам или что-то в этом роде — убегал перед завтраком. А потом съехал. Оплатил все как миленький, долгов за собой не оставил. Порядочный джентльмен, разве что кое-какие мелочи… Но я, должна вам сказать, ничуть не расстроилась, когда за ним захлопнулась дверь. И дай Бог ему всего. А ведь он не с улицы ко мне пришел, а по рекомендации одного уважаемого господина. Мистера Джеральда Гранта.
