Эрнест Хемингуэй - Последние хорошие места
Приезжий поставил бутылку. Служанка вошла на веранду и закрыла за собой дверь.
— Ну,— обратился к ней приезжий,— что она сказала?
— У нее мигрень, она не может говорить с вами. Она говорит, что у вас есть ордер и если вам надо, можете сделать обыск и уходить.
— Что она сказала про парня?
— Она мальчика не видела и ничего о нем не знает.
— Где остальные мальцы?
— Гостят в Шарльвуа.
— У кого?
— Не знаю. Она не знает. Они поехали туда на танцы и собирались до понедельника остаться у друзей.
— Что за птенец тут вчера вертелся?
— Не видела никаких птенцов.
— Так все-таки?
— Может, кто-нибудь из приятелей ребят искал, а может, кто-нибудь из детей отдыхающих. Девочка или мальчик?
— Девочка лет одиннадцати-двенадцати. Темные волосы, темно-карие глаза, очень загорелая, веснушчатая, в комбинезоне и мальчиковой рубашке. Босиком.
— Так можно кого угодно описать,— сказала девушка.— Вы говорите, лет одиннадцати-двенадцати?
— А, холера,— сказал приезжий инспектор,— Попробуйте что-нибудь вытянуть из этих окаменелостей.
— Это я окаменелость? — Девушка глянула на местного инспектора,— А он тогда кто? Мистер Ивенс? Да я с его детьми в школу ходила.
— Что за девочка здесь была? — спросил Ивенс, — Скажи лучше сама, Сузи. Я все равно докопаюсь.
— Почем я знаю,— ответила служанка Сузи.— Теперь здесь народу, как в городе.
— Ты хочешь неприятностей, Сузи? — спросил Ивенс.
— Нет, сэр.
— Я не шучу.
— А вы разве хотите неприятностей, мистер Ивенс? — спросила Сузи.
Они вышли из дома, запрягли возле хлева лошадей, и приезжий инспектор сказал:
— Похоже, мы оказались не на высоте, а?
— Ушел, — согласился Ивенс, — Набрал припасов, наверняка карабин взял. Но он все равно где-то здесь. Я доберусь до него. Вы можете по следу идти?
— Нет, по-настоящему — нет. А вы?
— На снегу,— усмехнулся Ивенс.
— Нам не по следу надо идти, нам надо понять, где он.
— С таким грузом он не на Юг пошел. Туда он взял бы немножко чего-нибудь и двинулся к железной дороге.
— Не знаю, что он взял из сарая, но из кухни он уволок здоровенный тюк. Он пошел в какую-то глухомань. Придется разузнать про его привычки и про места, где он любит бродить, а вы перекройте ему дороги на Шарльвуа, Петоски, Сент-Игнес и Шебойган. Куда бы вы решили пойти на его месте?
— К северному полуострову.
— Я тоже. К тому же, он там бывал. Легче всего было бы взять его на пароме, но и до Шебойгана пути немереные, причем по местам, которые он хорошо знает.
— Нам лучше сейчас спуститься в поселок и повидать Паккарда. Это надо сделать сегодня.
— А что ему мешает спуститься по Ист-Иордану и берегу Гранд-Траверс?
— Ничего, но тот край чужой для него. Скорее, он будет прятаться в знакомых местах.
Когда они открыли ворота, к ним подошла Сузи.
— Можно я подъеду с вами до магазина? Мне надо продукты купить.
— Почему ты думаешь, что мы к магазину?
— Вы вчера говорили, что встретитесь с мистером Паккардом.
— А как ты доберешься обратно с продуктами?
— Подбросит кто-нибудь или по дороге, или к озеру. Сегодня же суббота.
— Ладно, залезай,— сказал ей местный инспектор.
— Спасибо вам, мистер Ивенс,— сказала Сузи.
Возле здания, где были почта и магазин, Ивенс привязал упряжку к столбу и, задержавшись у входа, сказал приезжему инспектору:
— Я из-за этой чертовой Сузи молчал.
— Естественно.
— Паккард — мужик что надо. Его тут все уважают, и если он не захочет, историю с форелью не раскрутить. Он ничего не боится, и с ним непременно надо найти общий язык.
— Вы думаете, он поможет?
— Только если на него не давить.
— Ну что ж, пойдем поглядим на него.
Войдя в магазин, Сузи быстро прошла мимо застекленных прилавков, открытых бочек, ящиков, полок с консервными банками. Не глядя ни на кого и ни на что, она вошла на почту и мимо почтовых ящиков прошла к окошку приема и выдачи корреспонденции. Окошко было закрыто, и она прошла за стойку. Мистер Паккард ломиком вскрывал посылочный ящик. Заметив Сузи, он поднял голову и улыбнулся.
— Мистер Джон,— быстро-быстро заговорила девушка,— приехали два инспектора, ищут Ники. Он смылся ночью, и сестренка его с ним ушла. Не проболтайтесь. Его мать знает, тут все нормально. Во всяком случае, она не собирается ничего говорить.
— И все продукты унес?
— Почти.
— Отбери все, что тебе надо, запиши, и мы с тобой вместе проверим.
— Сейчас они будут здесь.
— Выйди с заднего крыльца и войди опять в магазин, а я пойду потолкую с ними.
Сузи обошла вокруг дома, собранного на месте из готовых привозных секций, и снова поднялась по ступенькам. На этот раз она все видела и все замечала. Она знала индейцев, которые принесли на продажу корзины, и знала двух индейских мальчиков, рассматривавших рыболовные снасти на прилавке слева; знала все лекарства, выложенные на следующем прилавке, и кто их обычно покупал. Как-то она проработала в магазине целое лето и теперь знала, что обозначают буквы и цифры, написанные карандашом на картонных ящиках с ботинками, утепленными ботами, шерстяными носками, варежками, шапками, свитерами. Она знала, сколько стоят принесенные индейцами корзины, и знала, что сезон подходил к концу и настоящей цены они за них не получат.
— Что вы так поздно с ними, миссис Тейбшо? — спросила она.
— Слишком долго праздновали Четвертое июля,— засмеялась индианка.
— Как Билли?
— Не знаю, Сузи. Я его четыре недели не вижу.
— Почему бы вам не отнести их к гостинице,— сказала Сузи.— Вдруг отдыхающие купят?
— Можно,— сказала миссис Тейбшо,— Я пробовала.
— Вам надо их каждый день туда приносить.
— Далеко,— сказала миссис Тейбшо.
Пока Сузи беседовала со знакомыми и составляла список того, что ей нужно было купить, мистер Джон Паккард и двое инспекторов сидели в магазине.
У мистера Джона были голубые глаза, темные волосы, темные усы, и при взгляде на него казалось, что он забрел в магазин случайно. Когда-то в юности он покинул северный Мичиган, вернулся туда через восемнадцать лет и походил не на владельца магазина, а скорее на полисмена или на честного игрока. В свое время он держал салуны и управлялся с ними весьма успешно, но когда леса вырубили, не уехал, а обзавелся куском земли. В конце концов, штат принял сухой закон, и Джон Паккард купил себе магазин. Гостиница у него уже была; но он сказал, что ему не нравится та гостиница, в которой нет бара, и даже не подходил к ней. Гостиницей занималась миссис Паккард. Она была честолюбивее Паккарда. Мистер Джон говорил, что не станет тратить свое время ради людей, достаточно богатых, чтобы провести отпуск где угодно, и проводящих его в креслах-качалках на веранде гостиницы, в которой нет бара. Он называл их «искателями приключений» и высмеивал перед миссис Паккард, но миссис Паккард любила мужа и не обижалась, когда он дразнил ее.
— Можешь звать их искателями приключений, мне все равно,— сказала она ему однажды в постели,— Со мной чего только не бывало, но тебе, по-моему, до сих пор неплохо со мной, а?
Отдыхающие нравились ей за то, что некоторые из них были людьми культурными. Мистер Джон говорил, что она так же любит культуру, как лесорубы любят знаменитый жевательный табак «Несравненный». Тягу к культуре он уважал в ней по-настоящему, потому что, по ее словам, она так же тянулась к культуре, как он к хорошему виски. Она говорила:
— Паккард, это не твоего ума дело. Я не собираюсь докучать тебе своей культурой, но мне с нею лучше живется.
Мистер Джон отвечал, что она может набираться культуры, пока не лопнет, лишь бы ему не пришлось ездить в Шатокуа или на курсы самоусовершенствования. Ему доводилось бывать на загородных митингах и молитвенных собраниях, но в Шатокуа[1] — никогда. Он говорил, что митинги и собрания тоже дрянь, но, по крайней мере, иногда те, кого они всерьез разжигают, вступают потом в интимные сношения. Он, однако, не помнил, чтобы хоть кто-нибудь по окончании митинга или собрания оплатил счет. Побывав на собрании, где выступал великий проповедник по имени Цыган Смит, говорил Джон Нику Адамсу, миссис Паккард наверняка бы забеспокоилась относительно спасения его, Джона Паккарда, бессмертной души, но оказалось, что он похож на Цыгана Смита, и все кончилось как нельзя лучше. А вот в Шатокуа делалось что-то совсем непонятное. Может, культура лучше религии, думал мистер Джон, не идя, впрочем, дальше холодных рассуждений. Все ж таки они по ней впрямь с ума сходят. Однако он понимал, что тяга к культуре — это не просто придурь.
— Для них это важно,— говорил он Нику Адамсу,— Для них это, наверное, вроде экстаза у трясунов, только идет от ума. Как-нибудь присмотрись и расскажи мне, что ты об этом думаешь. Раз ты собираешься стать писателем, тебе надо узнавать поскорей, не то они сильно опередят тебя.
