Альбер Камю - Первый человек
*
Глава о войне 14-го года, из которой вышла наша эпоха. Глазами матери? Она не знает ни Франции, ни Европы, ни мира. Считает, что осколки снарядов — это самостоятельное оружие и т. д.
*
Параллельные главы, где будет звучать голос матери. Описание тех же событий, но с помощью словарного запаса в 400 слов.
*
В сущности, я собираюсь рассказывать о тех, кого люблю. И только об этом. Глубокое счастье.
*
Саддок: 1) — Но зачем тебе так жениться, Саддок?
— По-твоему, я должен жениться по французским правилам?
— По французским или по каким угодно! Но зачем подчиняться обычаю, который ты считаешь нелепым и жестоким?
— Затем, что мой народ отождествляет себя с этим обычаем, больше у него ничего нет, он слился с ним, и отказаться от этой традиции значит отказаться от моего народа. Поэтому я войду завтра в спальню, раздену эту незнакомку и изнасилую ее под грохот стрельбы.
— Хорошо. А пока пойдем купаться.
2) — Hy, что?
— Они говорят, что сейчас нужно укреплять антифашистский
фронт, что Франция и Россия должны защищаться вместе.
— А они не могут защищаться, установив у себя справедливость?
— Они говорят, что справедливость будет потом, что с этим надо
подождать.
— Справедливость не может ждать, и ты это знаешь.
— Они говорят, что если вы не захотите ждать, то объективно
сыграете на руку фашизму.
— И потому тюрьма — лучшее место для ваших бывших товарищей.
— Оки говорят, что им очень жаль, но иначе сейчас невозможно.
— Они говорят, они говорят… А ты молчишь.
— Да, молчу.
Он посмотрел на него. Уже становилось жарко.
— Значит, ты меня предаешь?
Он не сказал: «нас предаешь», и был прав, потому что предательство затрагивает живую плоть, человека в единственном числе, и т. д.
— Нет. Я выхожу из партии…
Все это в [условном] нереалистическом стиле. Французы правы, но их разум нас подавляет. Поэтому я выбираю арабское безумие, безумие угнетенных.
3) — Вспомни 1936 год.
— Я занимаюсь терроризмом не на стороне коммунистов. А против
Франции.
— Я француз. Она тоже.
— Знаю. Ничего не поделаешь.
— Значит, ты меня предаешь.
Глаза Саддока блестели каким-то горячечным блеском.
*
Если я в конце концов выберу хронологический порядок, то мадам Жак или доктор будут потомками первых колонистов Мондови.
Не будем жаловаться, говорит доктор, представьте себе на минуту, как наши прародители… и т. д.
*
4) — Отец Жака убит на Марне. Что осталось от этой безвестной
жизни? Ничего, неосязаемое воспоминание — легкий пепел крыльев
мотылька, сгоревшего в лесном пожаре.
*
Два алжирских национализма. Алжир между 39 и 54 годом (восстание). Что происходит с французскими ценностями в сознании алжирца, в сознании первого человека. Хроника двух поколений проливает свет на сегодняшнюю трагедию.
*
Летний лагерь в Милиане, утром и вечерам в казарме сигналы рожка.
*
Любовь: ему хотелось, чтобы они не имели до него ни мужчин, ни прошлого. И единственной такой женщине, которую он нашел, он посвятил свою жизнь, но сам никогда не мог быть ей верен. В общем, он хотел, чтобы женщины были такими, каким он не был сам. А его собственная натура толкала его к иным женщинам, похожим на него, которых он любил и овладевал ими яростно и страстно.
*
Отрочество. Его жизненная сила, вера в жизнь. Но он харкает кровью. Неужели жизнь — это больница, смерть, одиночество, весь этот абсурд? Отсюда разбросанность. Но в глубине души: нет, нет, жизнь — это другое.
*
Озарение по дороге из Кана в Грае…
И он знал теперь, что, даже если в душе его вновь воцарится прежняя сушь, он вечно будет благодарен всем сердцем, всем своим существом за то, что ему однажды, быть может, только однажды, но все же дано было…
*
Начать последнюю часть такой картиной:
слепой осел из года в год терпеливо ходит вокруг водокачки, вращая колесо, терпит побои, жестокий климат, солнце, мух, терпит и терпит, и благодаря этому нескончаемому круговому движению, с виду бесплодному, мучительному и однообразному, из-под земли непрерывно бьет струя воды…
1905. Война в Марокко Л.К. А на другом конце Европы — Каляев.
*
Жизнь Л. К. Вся целиком подневольная, за исключением его воли быть и выстоять. Сиротский приют. Сельскохозяйственный рабочий, вынужденный жениться. Вся его жизнь складывается вопреки его воле — а потом война его убивает.
*
Он приходит к Гренье: «Такие люди, как я, должны повиноваться, я это понял. Они нуждаются в принудительном соблюдении неких правил. Религия, любовь и т. п. — это для меня невозможно. Поэтому я решил повиноваться вам». Что из этого получается (новелла).
*
В общем, он так и не знает, кто его отец. Но кто же он сам? 2-ая часть.
*
Немое кино, он читает бабушке титры.
*
Нет, я вовсе не хороший сын: хороший сын тот, кто остается. А я скитался по свету, изменял ей ради честолюбия, славы, бесчисленных женщин.
— Но ты любил только ее?
— Ах! Я любил только ее?
*
Когда у могилы отца он чувствует, что ход времени нарушается, это и есть смещенное время книги.
Он человек излишеств: женщины и т. п. И вот [чрезмерность] в нем наказана. Отныне он знает.
*
Тревога, которую вызывают в Африке сумерки, когда ночь стремительно опускается на море, на высокие плато или на вздыбленные горы. Это священная тревога, трепет перед вечностью. Тот же самый, который некогда в Дельфах заставлял людей воздвигать храмы. Но в Африке храмы разрушены, есть лишь эта нестерпимая тяжесть на сердце. Как они умирают! Молча, отвернувшись от всего.
*
Они не любили в нем алжирца.
*
Его отношение к деньгам. Связанное отчасти с бедностью 'он ничего не покупал себе), а с другой стороны — с гордостью: он никогда не торговался.
Исповедь перед матерью в конце.
«Ты не понимаешь меня, и все-таки ты единственная, кто может меня простить. Множество людей предлагали мне свое прощение. Другие — их тоже было много — кричали на все лады, что я виновен, но я не чувствую себя виновным, когда они так говорят. Есть и такие, которые вправе сказать мне это, и я знаю, что мне следовало бы получить их прощение. Но прощения просят у тех, кто способен простить. Просто простить, а не требовать, чтобы ты заслужил прощение, подождал. Пойти к ним, все сказать и получить прощение. Но те, у кого я должен был бы его просить, где-то в глубине души, несмотря на всю свою добрую волю, не могут и не умеют прощать. Только один человек на свете мог меня простить, но я никогда не был перед ним виноват, я отдал ему все свое сердце, и все-таки я мог бы пойти к нему, в душе я часто это делал, но он умер, и я одинок. Ты одна можешь простить, но ты не понимаешь меня и не умеешь читать. Поэтому я говорю с тобой, пишу для тебя, для тебя одной, а когда подойду к концу, я попрошу прощения без всяких объяснений, и ты мне улыбнешься…
*
Убегая из подпольной редакции, Жак убивает преследователя (лицо его исказила гримаса, он зашатался, наклонился вперед. И Жак вдруг почувствовал, как в нем поднимается неистовая ярость: он ударил его еще раз снизу, в [горло], из огромной дыры у основания шеи забила ключом кровь; потом, обезумев от отвращения и ярости, он ударил его еще [], прямо в глаза, не глядя, куда бьет…)… потом пошел к Ванде.
*
Крестьянин-бербер, нищий и невежественный. Колонист. Солдат Белый без земли. (Это их он любил, а не метисов в желтых остроносых туфлях и шейных платках, которые переняли у Запада все самое худшее.)
*
Конец.
Верните землю, землю, которая не принадлежит никому. Верните землю, которая не продается и не покупается (да, Христос не посетил Алжир, потому что здесь даже монахи имели собственность и концессии).
И он воскликнул, посмотрев на мать, потом на остальных: Верните землю. Отдайте всю землю беднякам, тем, у кого ничего нет и кто так беден, что даже никогда не стремился ничем владеть, всей этой огромной толпе нищих, где преобладают арабы, но есть и французы, которые живут или выживают в этой стране упрямо и терпеливо, храня единственную подлинную честь в этом мире, честь бедняков. Дайте им землю, как дают святое святым, и тогда я, снова почувствовав себя бедняком, улыбнусь в своем изгнании на краю света и умру счастливым, зная, что наконец соединились под солнцем моего рождения земля, которую я так любил, и все те и та, кого я чтил.
(Тогда великая безымянность станет плодотворной, она примет и меня — и я вернусь в эту страну.)
*
Восстание. Ср. «Будущее Алжира», стр. 48, Сервье.
Молодые политические комиссары из ФНО называли себя Тарзанами.
Да, я командую, убиваю, живу в горах, под дождем и солнцем. Что ты можешь мне предложить лучше: чернорабочий в Бетюне?
