Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие
— И что же?
— Но не стану. Если вы не упретесь.
— Не упрусь?
Пилбем благоразумно окинул взглядом террасу.
— Если вы мне поможете. Знаете, почему я здесь? Старик думает, из-за его свиньи. Нет. Из-за этих мемуаров.
— Что?!
— Так я и знал, что вы удивитесь. Да, из-за мемуаров. Тут недалеко живет один человек. Он боится, что там про него много написано. И он мне пообещал… м-м-м… сто фунтов, если я украду рукопись. Вы дружите с этим Галахадом. Значит, дело в шляпе.
— Вы так думаете?
— Конечно. Особенно теперь, когда он их вам даст. Передайте мне, и пятьдесят фунтов ваши.
Глаза ее сверкнули. Он этого ждал. Какая-никакая, а сумма.
— Вот как? — сказала Сью.
— Пятьдесят фунтов. Пополам.
— А если я не украду, вы им откроете, кто я?
— Точно, — отвечал Пилбем, радуясь ее понятливости.
— Что ж, открывайте.
— Что?!
— Хотите выдать, выдавайте.
— И выдам.
— Пожалуйста. А я скажу мистеру Трипвуду, что вы написали статью.
Перси Пилбем покачнулся, как саженец под ветром. Слов он не нашел.
— Скажу, скажу.
Пилбем искал слова, но надобность в них миновала. На террасу вышла Миллисент.
— Добрый вечер, — простонала она.
— Добрый вечер, — ответила Сью.
В библиотечном окне показался лорд Эмсворт.
— Мой дорогой, — позвал он, — можете идти. Я их нашел. Миллисент проводила сыщика любопытным и неласковым взглядом.
— Кто это?
— Некий Пилбем.
Миллисент оперлась о перила и смотрела в парк так, словно ее раздражали все парки, этот — в особенности.
— Вы читали Шопенгауэра? — спросила она.
— Нет.
— Прочитайте.
Она замолчала, куда-то глядя. Где-то в сумерках корова издала душераздирающий звук, как бы обобщив всеобщую печаль.
— Он говорит, страдание — не случайно. Жизнь — это смесь страдания и скуки. Или то, или другое. Вам очень понравится. Ну, я пошла. А вы?
— Спасибо, я еще постою.
— Как хотите. Он говорит, самоубийство — лучший выход. У индусов оно вместо церкви. Бросятся в Ганг, а там — крокодилы.
— Вы очень любите Шопенгауэра?
— Читаю. Нашла в библиотеке. Он говорит, мы — ягнята на лугу, которых подстерегает мясник. Пройтись не хотите?
— Нет, спасибо.
— Дело ваше.
Миллисент отошла немного, но вернулась.
— Да, я забыла сказать. Я обручилась с Ронни. Деревья поплыли перед Сью, и кто-то стал ее душить.
— С Ронни?..
— Да, — повторила Миллисент тем самым тоном, который избрал бы Шопенгауэр, обнаружив в салате червяка. — Вот сейчас.
Она ушла, Сью вцепилась в балюстраду.
— Ну, знаешь!
Это был Хьюго, хотя и какой-то зыбкий.
— Она тебе сказала? Сью кивнула без слов.
— Она выходит замуж за Ронни. Сью опять кивнула.
— Смерть, где твое жало?[55] — вскричал Хьюго и убежал туда, куда ушла Миллисент.
Глава двенадцатая
ДЕЙСТВИЯ ДВОРЕЦКОГО
Достойное и твердое послание, в котором Руперт Бакстер выразил свое мнение о лорде Эмсворте, было написано сразу после прискорбного инцидента и передано Биджу еще не отмытыми руками. Только выполнив этот неотложный долг, бывший секретарь пошел к себе, причесаться и умыться, но не успел он пройти один пролет, как дверь открылась, и с уст леди Констанс сорвался, скажем так, крик испуга.
— Мистер Бакстер!
Удивилась она настолько, что Бакстер чуть не отнес и ее к разряду неуравновешенных. Сейчас ему были неприятны женские крики.
— Разрешите пройти? — учтиво спросил он.
Объяснить он мог все, но не хотел, у стен есть уши.
— Но как же!..
Он скрипнул зубами и пошел в ее комнату.
— Что это с вами?
— Прыгнул из окна.
— Из окна?
Он кратко изложил события. Она покаянно охнула.
— Ах, Господи! Как же я забыла, не сказала вам?
— Простите?
Леди Констанс осторожно оглянулась, хотя была у себя. Практически все, кроме лорда Эмсворта, теперь поминутно оглядывались.
— Сэр Грегори пишет, — объяснила она, — что Пилбем работает на него.
— На него?
— Да. Сэр Грегори к нему ездил и его нанял, чтобы он украл эту рукопись. Потому мы и едем туда, хотим Галахада вытащить. Вам нечего было беспокоиться.
— Нечего, — медленно повторил Бакстер, вынимая из глаза кусочек земли, — беспокоиться.
— Мне очень жаль, мистер Бакстер.
— Не будем об этом говорить.
Глаз уже видел с прежней зоркостью и одарил кающуюся холодным, строгим взглядом.
— Что ж, — продолжал Бакстер, — если бы вы вспомнили, я был бы избавлен от некоторых неприятностей. Вероятно, вы заметили, что я поранил левую лодыжку.
— Простите, ради Бога!
— Кроме того, я вывел из его слов, что лорд Эмсворт считает меня сумасшедшим и слабоумным. Он даже указал, в какой именно степени, сравнив меня с селезнем. Ну, поздно, делу не поможешь. Теперь надо смотреть вперед.
— Вы хотите сказать, найти эту свинью?
— Вот именно.
— О, мистер Бакстер, если бы вы могли!
— Я могу.
Другого человека леди Констанс спросила бы: «Как?», но перед ней был Руперт Бакстер, и она подождала.
— Вы размышляли об этом, леди Констанс?
— Конечно.
— И к каким пришли выводам?
Леди Констанс растерялась, как Ватсон, что там — как сыщики Скотланд-Ярда.
— Прежде всего, — продолжал Бакстер, — надо найти мотивы. Кому в замке выгодно украсть свинью? Мистеру Кармоди.
— Кармоди?
— Да. Он — секретарь лорда Эмсворта, и очень плохой, рискующий со дня на день остаться без работы. Приезжаю я. Естественно, он пугается, он лихорадочно ищет, как бы укрепить отношения с лордом Эмсвортом, и тут ему приходит в голову мысль — дикая, достойная кинофильмов мысль, чрезвычайно характерная для людей его пошиба. Если он спрячет свинью, а потом вернет, благодарность не позволит лорду Эмсворту отказаться от его услуг.
Он снял очки и протер. Леди Констанс негромко вскрикнула. О другой женщине, не о ней, мы сказали бы «взвизгнула».
— Но, мистер Бакстер… Он поднял руку.
— Конечно, одному этого не сделать, свинью надо кормить по часам. Тут нужен сообщник. По-видимому, это — Бидж!
Как ни стремится летописец представить все действия леди Констанс в лучшем свете, но тут и он скажет, что она заблеяла.
— Би-и-и-идж!
— Вы замечали, как он себя ведет?
Она покачала головой, ибо была не из тех, кто присматривается к дворецким.
— Он встревожен. Его гложет совесть. Когда я к нему обращаюсь, он подскакивает.
— Подскакивает?
— Да. Только что я к нему обратился, и он взвился в воздух. Можно было бы спросить, в чем дело.
— Стоит ли, мистер Бакстер? Разумно ли это?
Собственно, то была фигура речи, но после таких вопросов расплывчатое мечтание обратилось в четкий план. Бакстер не любил, чтобы сомневались в его разуме.
— Несколько наводящих вопросов не помешают.
— Но он уйдет от нас!
В течение этой беседы Бакстер мог несколько раз отмести возражения рукой, но сдерживался; а сейчас — отмел.
— Дворецких на свете много, — ответил он и с этими разумными словами вышел, не помывшись. До того ли? Он пересек холл. Он проник за зеленую гардину. Он пошел по обиталищу слуг, к комнате Биджа, когда дверь открылась и появился дворецкий, одетый для прогулки. Остановившись на одной ноге, Бакстер подождал, а потом — последовал за ним.
На дворе было темно, как в коридоре. Мрачное небо обложили темно-лиловые тучи, чреватые громом, молниями и ливнем, которые так часто напоминают нам, англичанам, что мы — народ северный, и лето наше — не какой-нибудь радостный рай.
Но никакое ненастье не остановило бы Бакстера, если его звал долг. Подобно герою Теннисона,[56] который следовал за лучом, он следовал за дворецким. Только в одном отношении Бидж походил на луч — он был виден. Но это самое главное.
Кусты поглотили дворецкого, а там — и секретаря,
2Некоторые утверждают (и даже пишут в газетах), что в наше злосчастное время древний британский дух угас. Где твердость, вопрошают они, где прославленная смелость? Они бы не вопрошали, если бы увидели Руперта Бакстера или Хьюго Кармоди.
Отправляясь на поиски Миллисент, Хьюго заметил, что надвигается гроза, но ее презрел. Пусть, решил он; какое мне дело до молний, какое дело до грома? И подбодренное небо обронило весомую каплю точно туда, где кончался его воротничок.
Он этого не заметил. Сообщение Роналда Фиша так воздействовало на его чувства, что поток холодной воды их бы не разбудил. Такое состояние было у него в тот прискорбный вечер, несколько лет назад, когда он выступал за университет в легком весе и случайно подставил челюсть кулаку противника. Не захочешь, а поймешь, что ощущают анархисты, когда бомба сработает раньше времени.
