Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны
— Я тоже думаю над этим, — сказала Фанни. — Он уверен, что в первый же год производство принесет двадцать пять процентов, потом прибыль еще вырастет, а мне в банке начисляют всего четыре. Люди целые состояния на всякой всячине для машин делают, будто… — Она замолчала. — Ну, я сказала ему, что хорошенько подумаю.
— Может, и нам быть партнерами и миллионерами. — Эмберсон опять рассмеялся. — Полагаю, надо посоветоваться с Юджином.
— Правильно, — сказала Фанни. — Он наверняка знает, сколько денег это может принести.
Но Юджин посоветовал "притормозить": по его словам, электрические лампы для автомобилей "обязательно завоюют рынок, но не сейчас, сегодня для этого слишком много трудностей". В принципе, он скорее не одобрил затею, но его друзей уже "лихорадило" не меньше, чем старика Фрэнка Бронсона, потому что тот успел сводить их в мастерскую и дать полюбоваться новой лампой. Они пылали энтузиазмом и, спросив мнение Юджина, ринулись спорить с ним, утверждая, что собственными глазами видели, что упомянутые трудности преодолены.
— Совершенно! — кричала Фанни. — И раз она работала в мастерской, с чего бы ей погаснуть где-то еще?
Юджин не спешил соглашаться, но под давлением отступил, допустив, что, "может, и не погаснет", и, добровольно выходя из этого набирающего обороты состязания в красноречии, повторил, что лучше много в дело не вкладывать.
Джордж Эмберсон не пропустил предупреждения мимо ушей, хотя Майор опять его "профинансировал" и он внес свою долю.
— Ты сильно не рискуй, Фанни, — сказал он. — Я не сомневаюсь, это вполне надежное вложение и у нас есть все шансы разбогатеть, но всё равно оставь себе достаточно денег, чтобы было на что жить, если что-то пойдет не так.
Фанни его обманула. Если "что-то пойдет не так", что само по себе невероятно, ей хватит денег на житье, объявила она и возбужденно засмеялась, так как впервые после смерти Уилбура наслаждалась жизнью. Подобно многим обеспеченным женщинам, не понимающим, откуда берутся деньги, она была готова нырнуть с головой в безрассудные траты.
Эмберсон, пусть и не так горячо, разделял ее воодушевление, и зимой, когда была создана их компания и он принес домой именные акции, они вернулись к разговору о возможностях, начатому в тот первый раз, когда они беседовали о новой лампе.
— Ну, кажется, мы партнеры. — Он засмеялся. — Продолжим в том же духе и станем миллионерами, до того как вернутся Изабель с юным Джорджем.
— Когда вернутся! — печальным эхом откликнулась она, вторя незримому лейтмотиву писем Изабель, которая не переставала планировать, как повеселятся она, Фанни, Майор, Джордж и "брат Джордж", когда они с сыном приедут домой. — Боюсь, вернутся они и ничего вокруг не узнают. Если вообще вернутся!
Следующим летом Эмберсон тоже собрался и присоединился к сестре и племяннику в Париже, где они временно обосновались.
— Изабель рвется домой, — серьезным тоном сообщил он Фанни, вернувшись в октябре. — Давно рвется, и ей действительно нужно приехать, пока она в состоянии перенести путешествие. — Он добавил мрачных подробностей и оставил испуганную и подавленную Фанни одну, уехав с прибывшей на машине Люси ужинать в только что отстроенном Юджином особняке.
Большое кирпичное здание в георгианском стиле, поставленное в пяти милях к северу от Эмберсон-эдишн на расстоянии четырех акров от ближайшего соседа, ничуть не напоминало бело-голубой домик, и Эмберсон печально рассмеялся, когда они проехали каменную колоннаду, ведущую во двор, и покатили по гравийной дороге к особняку.
— Надо же, Люси, как история не устает повторять себя, — сказал он. — Как город выстраивает что-то и сам же давит это… когда-то мой отец заметил, что всё это давит на его бедное старое сердце. Так похоже: тот же Эмберсон-Хаус, только теперь в георгианском, а не в невообразимом романском стиле, но всё равно старый, добрый Эмберсон-Хаус, построенный моим отцом задолго до твоего рождения. С той лишь разницей, что теперь его выстроил твой отец. Но в целом то же самое.
Люси не совсем поняла, что он хотел сказать, но по-дружески рассмеялась и, взяв его под руку, повела по просторным комнатам со стенами цвета слоновой кости, мерцающими в полумраке портьерами, голыми полами и редкими предметами мебели, свидетельствующими, что Люси не жалеет денег для своей "коллекции".
— Боже мой! — воскликнул Эмберсон. — Ты идешь всё дальше и дальше! Фанни рассказывала, какой замечательный бал вы дали на новоселье, а ты была его настоящей королевой, но мягче ты не стала. Отец Фреда Кинни жаловался, ты столько раз отказывала его сыну, что теперь Фред помолвлен с Джейни Шэрон, лишь бы доказать, что его кто-то любит, несмотря на его шевелюру. Да, материальный мир не стоит на месте, а ваш дом показывает, куда он движется, и всё имеет новую цену! Даже дорогущие огромные стекла, великолепием которых мы так гордились в Эмберсон-Хаусе, и те ушли в прошлое, вместе со всеми тяжеловесными золотыми и багровыми вещами. Любопытно! У нас те же стекла, сквозь которые теперь виден только дым да старый дом Джонсонов, где сейчас живет и сдает комнаты приказчик, а замечательный вид у вас здесь, сквозь небольшие стеклышки в резном переплете. Да и дыма тут гораздо меньше.
— Пока да, — улыбнулась Люси. — Когда он до нас доберется, переедем подальше.
— Нет, останетесь, — заверил ее Джордж. — А вот кто-то другой поедет именно туда.
Они еще беседовали о доме, когда вернулся Юджин, но Эмберсон не говорил, как прошла поездка, пока после ужина все из столовой не перебрались в библиотеку, серую мрачноватую комнату, куда им подали кофе. Вооружившись сигарой, которая, казалось, поглощает всё его внимание, Эмберсон как бы между прочим завел речь о своей сестре и ее сыне.
— Изабель совсем не изменилась, — сказал он, — только боюсь, что со здоровьем у нее проблемы. Сидни с Амелией заезжали в Париж весной, но они не виделись. Кажется, Изабель от кого-то просто услышала об этом. Они переехали из Флоренции в Рим, Амелия стала католичкой и жертвует огромные суммы на благотворительность, благодаря чему общается с местными аристократами, а вот Сидни приболел и большую часть времени проводит в кресле-каталке. Меня поразило, что, кажется, и Изабель это не помешает.
Он замолчал, сосредоточенно снимая сигарную ленту, а Юджин, поняв, что друг закончил рассказ, тихо спросил из темного угла, до которого не доходил свет лампы с плотным абажуром:
— Почему ты так сказал?
— А, она не унывает, — продолжил Эмберсон, всё еще не поднимая глаз на юную хозяйку и ее отца. — По крайней мере это так выглядит. Боюсь, она уже несколько лет чувствует себя нехорошо. Сами знаете, у нее проблемы со здоровьем… на внешности они не слишком сказались… но она слишком сильно задыхается для своей стройной фигурки. Конечно, отец с этим живет десятилетиями, но у него всё не так серьезно, как у Изабель. Сама-то она считает это пустяками, но я так не думаю, особенно после того как заметил, что она дважды останавливалась передохнуть, поднимаясь по недлинной лестнице на второй этаж своей квартиры. Я ей намекнул, что стоит попросить Джорджа разрешить ей уехать домой.
— Разрешить? — вполголоса повторил Юджин. — Она хочет приехать?
— Она не настаивает. Джорджу нравится Париж, нравится жить с особым, мрачным размахом, а она, конечно, продолжает гордиться им и его… светскостью. Но по тому, о чем она предпочитает не говорить, а молчать, я понял, что ей очень хочется домой. Безусловно, она мечтает о встрече с отцом. Она как-то поделилась со мной по секрету, что боится, что больше с ним не повидается. Тогда я отнес ее страхи к его возрасту и слабости, но когда возвращался на корабле, вспомнил ее задумчивое, смиренное выражение глаз, с которым она это сказала, и осознал, как глубоко я ошибся: она действительно думала о собственном здоровье.
— Ясно, — еще тише, чем до этого, произнес Юджин. — И ты говоришь, что он "не разрешает" ей вернуться?
Эмберсон улыбнулся, но по-прежнему делал вид, что сосредоточен на сигаре:
— Вряд ли он удерживает ее силой! Он очень нежен с ней. Даже сомневаюсь, что они это обсуждают, и всё же… ты сам знаешь моего интересного племянника, неужели не догадываешься, как обстоит дело?
— Да, я его знаю, — медленно сказал Юджин. — Да, пожалуй, именно так это и стоит называть.
Из полутьмы за ним прозвучал нежный вздох — тихий, музыкальный, женственный, но весьма выразительный: Люси явно придерживалась того же мнения.
Глава 29
Про "разрешение" было подмечено верно, но пришло время, и пришло оно весной следующего года, когда вопрос о разрешении уехать домой стоять перестал. Джордж был вынужден привезти маму и сделать это как можно быстрее, иначе она не повидалась бы с отцом. Эмберсон не ошибся: опасения не увидеть отца основывались не на слабости старческого сердца, а на ее собственном состоянии здоровья. В результате Джордж телеграфировал дяде, чтобы тот приехал на вокзал с инвалидной коляской, ибо путешествие обернулось катастрофой, и к этому гибридному креслу, поставленному на перроне, сын вынес Изабель на руках. Она не могла говорить, лишь похлопала брата и Фанни по руке и выглядела "такой милой", как ее попыталась утешить отчаявшаяся золовка. Из кресла ее перенесли в экипаж, и по пути домой она даже нашла в себе силы вынуть свою руку из руки Джорджа и слабо указать пальцем в окно.
