Эмиль Золя - Западня
Мамаша Купо и Жервеза начали накрывать на стол с трех часов и при этом всячески поносили Лорийе. Они задернули витрину широкими занавесками, но так как погода стояла жаркая, дверь в прачечную держали открытой, и всем прохожим был виден обеденный стол. Что бы на него ни ставили — графин, бутылку или солонку, — все делалось с тайным умыслом, с намерением уязвить Лорийе. Да и посадить их решили так, чтобы ошарашить супругов великолепием сервировки, а для них самих приберегли лучшие приборы: обе женщины прекрасно знали, что вид фарфоровых тарелок доконает Лорийе.
— Нет, нет, мамаша! — крикнула Жервеза. — Не кладите им этих салфеток! У меня есть две другие из настоящего полотна.
— Вот это дело, — заметила старуха, — Лорийе лопнут от зависти, ей-богу.
Они еще раз оглядели белоснежную скатерть, все четырнадцать приборов и улыбнулись друг другу, пыжась от гордости. Стол возвышался посреди прачечной как алтарь.
— Лорийе сами виноваты, — продолжала Жервеза, — зачем сквалыжничают!.. Ведь в прошлом месяце они все наврали, помните: госпожа Лорийе еще рассказывала, будто потеряла золотую цепочку, которую несла заказчику. Как бы не так! Разве такая жадюга что-нибудь потеряет?! Нарочно прибедняются, лишь бы не давать вам обещанных ста су.
— Да я и видела-то их всего два раза, ихние сто су, — проговорила мамаша Купо.
— Вот помяните мое слово, через месяц они сочинят новую басню… Недаром они завешивают окно, когда едят кролика. А то всякий скажет: «Раз вы едите кролика, то вполне можете давать сто су старой матери!» Разве не так? Да, гадкие они люди!.. Что бы с вами сталось, мамаша, если бы я не взяла вас к себе?
Мамаша Купо кивнула головой. В этот день она была явно настроена против Лорийе из-за великолепного обеда, который давали Купо. Она любила стряпню, разговоры возле дымящихся кастрюль, любила праздничную суматоху, когда все в доме идет кувырком. Вообще она довольно хорошо ладила с Жервезой. А если и случалось, что женщины ссорились, как это бывает во всякой семье, старуха хныкала, жалуясь на свою горькую участь, и уверяла, будто невестка помыкает ею. В душе она, конечно, питала нежность к г-же Лорийе, ведь что ни говори, а та приходилась ей родной дочерью.
— Ну, скажите по совести, — продолжала Жервеза разве вы были бы у них такой полной да гладкой?
Небось и в глаза не видели бы там ни кофе, ни табака, ни сластей!.. Никогда бы они не положили на вашу кровать двух перин. Верно я говорю?
— Верно, где уж там, — ответила мамаша Купо. — Я нарочно встану возле двери и погляжу, какие рожи они скорчат, когда войдут.
Кислые рожи Лорийе заранее приводили их в восторг. Однако им некогда было торчать возле стола и любоваться сервировкой. В этот день Купо позавтракали очень поздно, около часу, да и то всухомятку, потому что все три печки были заняты; кроме того, им не хотелось пачкать посуду, приготовленную к вечеру. В четыре часа стряпня была еще в полном разгаре. Гусь жарился на вертеле перед жаровней, поставленной как раз против открытого окна; он был такой громадный, что еле поместился в гусятнице. Косоглазая Огюстина сидела на маленькой скамеечке у пышущей жаром печки и с важным видом поливала гуся, черпая подливку разливательной ложкой. Жервеза готовила горошек с салом. Мамаша Купо совсем потеряла голову от такого обилия блюд и металась по комнате, стараясь улучить минуту, чтобы поставить на огонь свинину и телятину. С пяти часов стали собираться гости. Первыми явились Клеманс и г-жа Пютуа, разодетые по-праздничному: одна в голубом платье, другая в черном; Клеманс держала горшок герани, г-жа Пютуа — горшок гелиотропа. Но так как у Жервезы руки были в муке, она заложила их за спину, прежде чем расцеловать обеих работниц. Следом за ними вошла Виржини, одетая, как барыня; на ней было муслиновое платье цветочками, шарф и даже шляпка, хотя жила она через улицу. Виржини преподнесла имениннице горшок красной гвоздики. Она обхватила подругу своими длинными руками и крепко прижала к сердцу. Затем пришел Бош с горшком анютиных глазок, его супруга с горшком резеды и г-жа Лера с лимонным деревцом, из-за которого она испачкала землей свое лиловое шерстяное платье. Все целовались, толпясь в невыносимо душной комнате между тремя печками и жаровней. Шипение масла на сковородках заглушало голоса. Платье одной из дам зацепилось за гусятницу, и это вызвало страшный переполох. От гуся шел такой аппетитный запах, что у гостей слюнки текли. Жервеза любезно благодарила каждого за цветы, а сама продолжала растирать в глубокой тарелке муку для соуса. Она поставила горшки с цветами на край обеденного стола, не сняв с них красивой обертки из белой бумаги. Нежный аромат цветов смешивался с кухонным чадом.
— Не помочь ли вам? — предложила Виржини. — Подумать только, вы уже три дня хлопочете, готовите, трудитесь, а мы съедим все это в один присест!
— Эка важность, — ответила Жервеза, — ничто само собою не делается… Нет-нет, не пачкайте рук! Все готово. Осталось только засыпать бульон…
Тогда гости расположились по-домашнему. Сложив на кровати шали и чепчики, дамы подкололи булавками юбки, чтобы не загрязнить подолов. Бош, отправивший жену посидеть до обеда в привратницкой, притиснул Клеманс в уголок за печкой и допрашивал, не боится ли она щекотки. Клеманс прерывисто дышала, ежилась, извивалась и так напрягала груди, что лиф платья, казалось, того и гляди лопнет, — при одной мысли о щекотке по всему ее телу бегали мурашки. Чтобы не мешать хозяйкам, остальные дамы тоже перешли в прачечную и расселись вдоль стен, перед обеденным столом; но вести разговор из комнаты в комнату было трудно, они то и дело прибегали в спальню и, громко болтая, окружали Жервезу, которая, отвечая им, застывала на месте с дымящейся ложкой в руке. Гости смеялись, отпускали вольные шуточки. Виржини уверяла, будто не ела два дня, чтобы прийти к именинному обеду на пустой желудок, а бесстыдница Клеманс совсем распустила язык и заявила, что промыла себе кишки на манер англичан, поставив утром клистир. Тут в разговор вмешался Бош и предложил отличное средство, которое помогает мгновенно переваривать пищу, — после каждого блюда надо зажимать живот между дверями; это тоже выдумали англичане; этак можно есть двенадцать часов подряд, не перегружая желудка. Как же иначе? Ведь невежливо отказываться от угощения, когда ты приглашен к обеду. Телятина, свинина и гусь стоят внимания: не бросать же кушанье собакам. Впрочем, хозяйка может не беспокоиться: все будет съедено под метелочку, ей даже не придется мыть посуду. И гости наклонялись над кастрюлями и сковородками, словно для того, чтобы еще больше раздразнить аппетит. В конце концов дамы расшалились, как девчонки; они резвились, бегали взад и вперед, сотрясая пол и поднимая юбками ветер, от которого запах стряпни разносился по всему помещению; к их громкому топоту примешивались взрывы хохота и стук косаря мамаши Купо, рубившей свиное сало.
Гуже пришел, когда развеселившиеся гости прыгали и визжали. Он остановился на пороге, смущенный, не смея войти, неловко прижимая к себе великолепный куст белых роз, который почти закрывал ему лицо и путался в русой бороде. Жервеза, раскрасневшаяся у пылающей печки, подбежала к кузнецу. Он не знал, куда поставить розы; когда же она взяла горшок, Гуже что-то невнятно пробормотал, не решаясь ее поцеловать. Жервезе пришлось встать на цыпочки и подставить ему щеку; Гуже так смешался, что порывисто чмокнул ее прямо в глаз. Тут оба они окончательно смутились.
— Какой чудесный подарок, господин Гуже! Но, право, это уж слишком… — проговорила она и поставила розовый куст рядом с другими цветами, которые совсем поблекли от такого соседства.
— Ну что вы, что вы, — твердил кузнец, не зная, что сказать.
Наконец он немного успокоился и, глубоко вздохнув, сообщил, что г-жа Гуже не может прийти: у нее опять разыгрался ишиас. Жервеза очень огорчилась; она отложит кусок гуся для г-жи Гуже, та непременно должна его отведать. Между тем почти все были в сборе. Купо, наверно, шляется где-нибудь вместе с Пуассоном, за которым он отправился сразу же после завтрака; они обещали быть ровно в шесть и, конечно, не заставят себя ждать. Тогда, видя, что суп почти готов, Жервеза подозвала г-жу Лера: пожалуй, настало время сходить за четой Лорийе. Г-жа Лера тут же напустила на себя важность; это она вела переговоры между враждующими сторонами и условилась о том, как должно произойти примирение. Она накинула шаль, надела чепчик и вышла, шурша юбками; вид у нее был решительный и строгий. Прачка, не говоря ни слова, продолжала помешивать бульон, засыпанный вермишелью. Гости сразу остепенились и застыли в напряженном молчании.
Первой появилась г-жа Лера. Она сделала крюк и вошла со стороны улицы, чтобы придать примирению больше торжественности. Она широко распахнула дверь перед затянутой в шелк г-жой Лорийе, которая остановилась на пороге. Все гости встали, Жервеза подошла к золовке и, как было условлено, поцеловала ее.
