Эмиль Золя - Западня
Долговязая Клеманс предложила кролика, но кролик и без того у всех навяз в зубах: его ели слишком часто. Жервеза мечтала о чем-нибудь более изысканном. Тут г-жа Пютуа заговорила о телячьем рагу под белым соусом, и все переглянулись с довольной улыбкой. Неплохо придумано! Ничто не произведет такого впечатления, как телятина под белым соусом.
— После телятины, — продолжала Жервеза, — надо подать еще одно блюдо под соусом.
Мамаша Купо заговорила о рыбе. Но остальные женщины поморщились и яростно заработали утюгами. Рыбу никто не любил: сытости она не дает, да к тому же в ней много костей. Косоглазая Огюстина заикнулась было о том, что она любит камбалу, но Клеманс живо образумила девчонку, дав ей хорошего тумака. Наконец сама хозяйка предложила свинину с жареной картошкой, и лица снова просияли; тут в прачечную вихрем влетела Виржини, вся красная от волнения.
— Как вы кстати! — воскликнула Жервеза. — Мамаша, покажите ей гуся.
И мамаша Купо снова принесла жирного гуся, которого Виржини пришлось подержать в руках. Она ахнула от удивления. Ну и гусь, до чего же тяжел! Впрочем, она тут же положила птицу на стол между нижней юбкой и стопкой рубашек: голова у нее была занята другим, и она увела Жервезу в заднюю комнату.
— Послушайте, милочка, — прошептала она скороговоркой. — Я прибежала, чтобы предупредить вас… Ни за что не угадаете, кого я встретила на улице! Лантье, дорогая моя! Он бродит здесь поблизости и что-то высматривает… Я тут же поспешила к вам. Я испугалась за вас, понимаете?
Прачка вся побелела. И чего ему надо, этому негодяю? Подумать только — появился перед самым праздником! Вечно ей не везет! Повеселиться спокойно и то не дадут! Но Виржини сказала, что не стоит расстраиваться из-за пустяков. Если Лантье вздумает приставать к ней, надо позвать полицейского, и тот живо посадит его под замок. С тех пор как месяц тому назад Пуассон поступил в полицию, дылда Виржини была настроена весьма воинственно и всех собиралась упрятать в тюрьму. Под конец, повысив голос, она заявила, что была бы даже рада, если бы кто-нибудь пристал к ней на улице, — она сама отвела бы нахала в полицейский участок и сдала с рук на руки Пуассону; но тут Жервеза умоляюще подняла руку, прося ее замолчать, так как работницы все слышат. Она первая вернулась в прачечную и сказала с притворным спокойствием:
— Надо подать еще что-нибудь из овощей.
— А почему бы не горошек с салом? — предложила Виржини. — Я готова есть его с утра до ночи.
— Да, да, горошек с салом! — одобрили все женщины, а Огюстина пришла в такой восторг, что принялась изо всех сил мешать в печке кочергой.
На следующий день, в воскресенье, мамаша Купо с трех часов затопила обе печки, да еще третью, переносную, которую взяла у Бошей. В половине четвертого бульон уже кипел в огромной кастрюле, принесенной из соседнего ресторана, так как домашняя кастрюля для супа показалась хозяйкам слишком маленькой. Телятину и свинину решено было приготовить накануне, потому что эти блюда вкуснее в разогретом виде; только соус придется сделать перед тем, как садиться за стол. На понедельник и так оставалось много дел: засыпать бульон, сварить горошек, зажарить гуся. Задняя комната была ярко освещена тремя пылавшими печками; на сковороде шипела подливка, и пахло поджаренной мукой; огромная кастрюля, сотрясаясь и глухо бурля, выбрасывала клубы пара, точно паровой котел. Мамаша Купо и Жервеза в белых фартуках метались по комнате: они чистили петрушку, бегали за перцем и солью, поворачивали мясо деревянной лопаткой. Они выставили Купо за дверь, чтобы он не путался под ногами. И все-таки в квартире целый день толпился народ. Вкусный запах жаркого разносился по всему дому, и соседки забегали к Жервезе под разными предлогами, а на самом деле им хотелось узнать, что здесь стряпают. Женщины долго торчали на месте, ожидая, когда прачка снимет крышку с одной из кастрюль. Около пяти часов появилась Виржини; она опять видела Лантье; право, теперь носа не высунешь на улицу, чтобы не столкнуться с ним. Г-жа Бош тоже встретила Лантье; он что-то высматривал исподтишка, стоя на углу. Тогда у Жервезы, собиравшейся сходить в лавочку за жареным луком для супа, задрожали поджилки от страха, и она решила остаться; а тут еще привратница и портниха стали пугать ее, рассказывая жуткие истории о мужчинах, подстерегающих женщин с кинжалами и пистолетами за пазухой. А как же! Об этом каждый день пишут в газетах. Стоит такому подлецу узнать, что его прежняя любовница живет счастливо, как он приходит в ярость и уж тогда готов решительно на все. И Виржини любезно предложила сбегать за луком. Женщины должны выручать друг друга: нельзя же допустить, чтобы бедняжку Жервезу укокошили. Вернувшись, Виржини сказала, что Лантье исчез: он, видно, догадался, что его заметили, и дал тягу. И все же разговор у плиты до позднего вечера вертелся вокруг Лантье. Г-жа Бога посоветовала обо всем рассказать Купо, но Жервеза очень испугалась и упросила ее не говорить мужу ни слова. Боже упаси! Вот будет история! Купо, видно, и так что-то пронюхал: уже несколько дней, ложась спать, он ругается на чем свет стоит и стучит кулаком по стене. Жервезу мороз подирает по коже при мысли, что мужчины могут сцепиться из-за нее; она знает Купо, он так ревнив, что может всадить в живот Лантье свои огромные ножницы. И пока четыре женщины беседовали, с головой уйдя в воображаемую драму, соуса шипели на догорающей плите; телятина и свинина тушились и тихонько пофыркивали, когда мамаша Купо приподнимала крышку, а суп в громадной кастрюле что-то бормотал про себя, как старик, задремавший на солнышке. В конце концов все налили себе по чашке бульона, чтобы попробовать, каков он на вкус.
Наступил долгожданный понедельник. Теперь, когда у Жервезы было четырнадцать приглашенных, она боялась, что не сумеет всех разместить. Вот почему она решила принять гостей в прачечной и с раннего утра старательно вымерила комнату, чтобы знать, как лучше все устроить. Затем пришлось отнести белье в спальню и разобрать огромный гладильный стол; крышку его поставили на другие козлы, и получился стол, вполне подходящий для пирушки. Но в самый разгар приготовлений явилась заказчица и устроила скандал: ей обещали выгладить белье к пятнице, а оно все еще не готово, это просто издевательство, она требует свое белье сию же минуту. Тогда Жервеза извинилась и стала врать ей прямо в глаза: все это случилось не по ее вине, она занята уборкой, а работницы придут только завтра; и она успокоила клиентку, пообещав заняться ее бельем в первую очередь. Но как только та вышла за дверь, Жервеза разразилась бранью. Право, если вечно угождать заказчикам, то некогда будет ни пить, ни есть — всю жизнь загубишь ради их прекрасных глаз! В конце концов она же не каторжная! Пусть к ней явится сам турецкий султан и попросит выгладить воротничок, она и за сто тысяч франков не станет этого делать: нынче ее именины, и она ни за что не возьмется за утюг — настало и для нее время повеселиться.
Все утро ушло на покупки. Жервеза трижды выходила из дому и возвращалась нагруженная, как мул. Но когда она собралась идти за вином, оказалось, что не хватает денег. Конечно, она может взять вино в долг, но все равно нельзя остаться без гроша: в такой день бывают всякие непредвиденные расходы. И, усевшись в задней комнате, Жервеза и мамаша Купо подсчитали, что им нужно еще не менее двадцати франков; тут они принялись сокрушаться. Где же добыть эти четыре монеты по сто су? Мамаша Купо, которая когда-то жила в прислугах у плохонькой актрисы из театра Батиньоль, первая заговорила о ломбарде. Жервеза вздохнула с облегчением и даже рассмеялась. Какая же она дура! Совсем забыла об этом. Она мигом завернула свое черное шелковое платье в полотенце и заколола сверху булавками, затем спрятала сверток под передник мамаши Купо и велела старушке нести его, прижав к животу, чтобы соседи ничего не заметили. И Жервеза вышла на порог посмотреть, не увяжется ли кто-нибудь за свекровью. Но не успела та дойти до лавки угольщика, как Жервеза окликнула ее:
— Мамаша! Мамаша!
Она зазвала ее обратно в прачечную, сняла с пальца обручальное кольцо и сказала:
— Возьмите еще и кольцо. Больше денег получим.
А когда мамаша Купо принесла двадцать пять франков, Жервеза готова была плясать от радости. Теперь она закажет к жаркому полдюжины вина в запечатанных бутылках. Лорийе будут посрамлены.
В семействе Купо уже две недели мечтали о том, чтобы посрамить Лорийе. Эти скареды стоят друг друга, прямо сказать — два сапога пара! Когда у них есть лакомый кусок, они запираются у себя в комнате и лопают его тайком, точно краденое. Да еще завешивают окно одеялом, чтобы не видно было света и соседи думали, будто они спят. Понятно, никто к ним не заходит, и они едят вдвоем, спешат набить брюхо втихомолку и даже боятся слово громко сказать. А на другой день они не смеют выбросить кости в помойное ведро: вдруг люди узнают, что у них было на обед; г-жа Лорийе отправляется на другой конец улицы и кидает объедки в сточную канаву. Как-то утром Жервеза застала ее врасплох: г-жа Лорийе вытряхивала туда корзинку, полную устричных раковин. Ну нет, уж эти сквалыги никогда никого не угостят, да и хитрят-то они только от жадности: хотят прикинуться бедняками. Ладно, они получат хороший урок, им покажут, что не все такие злыдни, как они. Жервеза охотно поставила бы стол посреди улицы и угощала всех встречных и поперечных. Ведь деньги существуют не для того, чтобы лежать да покрываться плесенью. Монеты хороши только новенькие, когда они горят на солнышке. Жервеза вовсе не походила на Лорийе: она умела показать товар лицом, и когда у нее бывало двадцать су, все думали, что их целых сорок.
