Джон Пристли - Герой-чудотворец
– Не имею представления, могу вас саверить, – ответила хозяйка с чувством собственного достоинства и всё возрастающей холодностью. – Мои обясанности сдесь, в «Пьюмеранг-Хаусе», до сих пор не давали мне повода иметь отношение к полицейскому суду. У нас никогда, никогда не было таких сабот, могу скасать вам об этом с радостью.
– Очень хорошо. Не беспокойтесь. Этот человек не жулик или еще что-нибудь такое. Я тоже не жулик. Дело связано с политикой.
– Пусть даже так, – ответила хозяйка, немного оттаивая. – Я вам, мистер Иббл, помочь не могу ничем. Один ис наших постоянных жильцов, мистер Смит, имеет отношение к сакону. Вот ему вы всё и расскажите.
– Он дома?
– Мистера Смита сейчас нет, и я не могу вам скасать, мистер Иббл, когда он будет. Мистер Смит бывает дома очень редко. Но вы можете састать его савтра утром, хотя этого я не обещаю, не обещаю. Если что-нибудь будет угодно вам, своните горничной.
И она удалилась, заставив Чарли подумать, что вопрос о полицейском суде не улучшил его положения в «Бумеранг-Хаузе». Он распаковал вещи и задумался – что делать дальше? Он должен был повидать Кибворса и сходить в редакцию «Дейли трибюн». В коротенькой заметке в одной из газет, которые он читал в поезде, он прочел, что дело Кибворса слушалось вчера в полицейском суде на Норфолк-стрит, но Чарли знал о полицейских судах, особенно о столичных полицейских судах, не больше хозяйки гостиницы и не мог представить себе, что надо сделать, чтобы получить свидание с человеком, содержащимся под следствием. Находится ли сейчас Кибворс в полицейской тюрьме на Норфолк-стрит (и где находится эта Норфолк-стрит?) или его куда-нибудь перевели? А может, оставить это дело и заняться «Дейли трибюн?» К несчастью, он совершенно бесполезно продолжал думать о девушке. Теперь, когда он вернулся в Лондон как человек, а не как чья-то выдумка, он чувствовал себя ужасно одиноким. «Бумеранг-Хауз» ничем не мог поднять его настроение. Из соседней комнаты доносились неопределенные звуки. Производила ли их миссис Баррагада, у которой было в жизни столько забот, что она стала ненормальной? Чарли испытывал ужас от людей, у которых голова была не в порядке, всегда испытывал его, и поэтому сейчас чувствовал себя не в своей тарелке из-за негромких звуков, которые раздавались в соседней комнате.
Собираясь уходить – он не был намерен проводить вечер в «Бумеранг-Хаузе», – он подошел на цыпочках к двери, неслышно отворил ее и выглянул. Никого не было. Он вышел и захлопнул за собой дверь. Тотчас же соседняя дверь распахнулась, и из нее выскочила маленькая неряшливая женщина и преградила ему дорогу.
– Не одолжите ли вы мне несколько спичек? – весело крикнула она, звякая бесчисленными бусами и браслетами. – Не одолжите? – Она протянула пустую коробку.
Чарли дал ей несколько спичек, она взяла их и положила в коробку.
– Пять, – сосчитала она. – Еще парочку, а? Для удачи. Всего парочку. Ага, семь. – Я – миссис Баррагада, а вы?
Чарли представился. Она была очень смуглой, морщинистой, старой женщиной, ее глаза, ни на секунду не оставаясь неподвижными, были какого-то странного светлого оттенка, отчего казалось, что они светились.
– Мы – соседи, – воскликнула она еще веселее. – Не правда ли, это просто замечательно. Не правда ли? – Она подошла вплотную и посмотрела ему в лицо. – Вы любите музыку? Любите?
– Я… Я не знаю, – небрежно ответил Чарли. – Хорошая мелодия мне по душе. – Но поворот их разговора был ему не по душе.
Миссис Баррагада сильным толчком поставила его перед открытой дверью своей комнаты и бросилась внутрь, чтобы в мгновенье ока вернуться с поблекшей фотографией молодой женщины.
– Моя дочь Лаура! – крикнула она. – Узнаете ее? Узнаете ее? Узнаете? У нее самый чудесный голос, какой когда-либо слышали в Аргентине. Она скоро будет петь в Конвент-Гарден.
– Вот как, – сказал Чарли, стараясь найти выход из создавшейся обстановки.
– В Конвент-Гарден через неделю. Три специальных концерта. А я не могу пойти. Знаете почему? Не знаете? – Ее небольшое коричневое лицо утратило всю веселость и стало похоже на физиономию маленькой обиженной обезьяны. – Мне не разрешает Лаура. Если я буду в театре, она не сможет петь. – Она может петь для всех, ах, как чудесно петь! Но только не для меня, не для ее матери.
– Как жаль! И как ей не стыдно! – неуверенно сказал Чарли.
– Конечно, стыдно, конечно, стыдно. Я теперь не могу ее услышать никогда, никогда! Ее родная мать! – Она заплакала. – Не смотрите на меня, не смотрите на меня, – с упреком повторяла она сквозь слезы и уже сердито добавила: – Уходите. – Чарли машинально сделал шаг назад, и она тотчас же захлопнула перед его носом дверь.
Такой вот была миссис Баррагада. Чарли заспешил вниз, чувствуя себя несчастным. Он был готов упаковать вещи и переехать в другую гостиницу. «Чего уж тут переезжать, – сказал он себе. – Устроился, значит надо оставаться».
Он смешался с шумом, суетой и грохотом Лондона. Лондон после Слейкби казался необъятной ярмаркой. Он бродил по улицам и чувствовал себя маленьким, неуверенным, потерявшимся человеком. Две недели назад, когда он приехал в Лондон, его поддерживала почти магическая сила «Дейли трибюн», для которой было достаточно сказать только слово, чтобы перед ним раскрылись все двери. Теперь он вернулся в Лондон как живой человек, а не знаменитость, как рабочий, у которого нет ни работы, ни постоянного жилья, а это было страшно.
Он закусил в кафе, в котором, как он мрачно отметил, большинство посетителей были или супружескими парами, или влюбленные, а остальные, казалось, пришли сюда только для того, чтобы проглотить пищу, а затем выскочить из кафе и заняться чем-то серьезным и важным.
После кафе он совершил автобусную поездку стоимостью в пенни и оказался возле «Нью-Сесил-отеля». Он подошел к гостинице, чтобы посмотреть на великолепие громадных, сияющих входных дверей, подумал, живет ли до сих пор в ней Ида Чэтвик, хотел переброситься парой слов с рыжей горничной, но ничего не посмел сделать и медленно ушел.
Наконец он очутился поблизости от редакции «Дейли трибюн» и решил, что ему, пожалуй, следует зайти. Для начала он спросит Хьюсона.
На этот раз в редакции он чувствовал себя свободно. Человек в униформе, сидевший в маленькой конторке в вестибюле, дал ему заполнить анкету, в которой надо было указать фамилию, имя и причину посещения. Затем Чарли должен был подождать десять минут.
– Мистера Хьюсона в редакции нет, – объявил этот фельдфебель.
– Когда он будет? – спросил Чарли.
– Неизвестно.
И «большой чин» повернулся к нему спиной.
Чарли не решился спросить еще кого-нибудь, во всяком случае, не в этот вечер. Завтра он постарается повидать Кибворса и уже потом вплотную займется «Дейли Трибюн». В подавленном настроении он вернулся в «Бумеранг-Хауз», который сейчас выглядел еще неприветливее. На втором этаже какой-то жилец, для которого, несомненно, «все было устроено», справлял вечеринку, отчего на всем этаже стоял шум и крик. На следующем этаже было сумрачно, тихо и отсутствовали признаки миссис Баррагады. Чарли благополучно добрался до комнаты, тотчас же лег в постель и следующие полтора часа проворочался, путанно думая об Иде Чэтвик, Кибворсе и мистере Кинни.
Следующим утром он вспомнил о мистере Смите, джентльмене, имеющем отношение к закону, и, чтобы не пропустить его, спустился в столовую завтракать пораньше. Через полтора часа, уже успев проголодаться, но узнал от служанки, что мистер Смит завтракать в столовой не будет и что его можно видеть в комнате номер шесть.
– Прошу извинить меня, – сказал Чарли, входя в комнату.
Нельзя сказать, что на мистера Смита, который еще не вставал, так как лег очень поздно, было приятно смотреть. Лицо его было помято, как были помяты простыни, глаза налиты кровью, голос хриплый.
– Перебрал вчера лишнего, – не без угрюмой гордости заявил он. – И главное, пил разное. Всегда одна и та же ошибка. Никогда нельзя мешать.
– Согласен, – солидно подтвердил Чарли.
– Кстати, что вы хотите? – приветливо спросил мистер Смит.
– Понимаете, – начал Чарли и в двух словах объяснил, зачем он пришел.
Мистер Смит застонал.
– Как у вас хватает совести говорить со мной с утра о полицейском суде, когда у меня в голове и во рту такое. Это бесчеловечно. А вообще-то вы попали куда надо. Я растолкую вам, где находится этот человек. Значит, позавчера его судили полицейским судом на Норфолк-стрит, так? Тогда он в тюрьме для подследственных в Брикстоне. Свидания с ним разрешаются. Это не то, что в обычной тюрьме. В Брикстоне содержатся подследственные, а не осужденные.
– Если я поеду сейчас, я увижу его?
– Если приедете вовремя. Забыл, когда разрешаются свидания, не то с десяти до двенадцати, не то с двух до четырех. Забыл. Последнее время не приходилось бывать там, хотя мой хозяин занимается и делами полицейского суда. В чем твоего парня обвиняют?
