Альберто Моравиа - Равнодушные
Лиза увидела Мариаграцию и тут же встала.
— Мне весьма жаль, — сказала она. — Просто очень жаль! Но я вынуждена тебя покинуть… Уже поздно, и мне пора домой.
Мариаграция подозрительно посмотрела на нее. «Она уже выбрала себе шляпу, а мне помочь не хочет», — подумала она.
— Что ж, я останусь, — нерешительно сказала она.
— Поступай, как знаешь, — сказала Лиза и протянула Мариаграции руку, но та вдруг передумала.
— Пожалуй, я пойду с тобой. А шляпой займусь в один из ближайших дней.
Они вместе вышли на людную улицу.
— Я провожу тебя до бульваров, — сказала Мариаграция. — Так что у нас будет время побеседовать.
Лиза промолчала. Они пошли вместе, часто останавливаясь у витрин, разглядывая товары и сравнивая цены. Лавки ювелиров настраивали Мариаграцию на печальный лад.
— У меня было такое же ожерелье, — говорила она со вздохом, показывая на лежавшую в шкатулке нить жемчуга. — А теперь его нет и, похоже, никогда не будет. — Лиза смотрела на нее, но ничего не говорила — ее драгоценности тоже пропали, и безвозвратно. «Но мои хоть унес муж, — подумала она. — Мне все-таки не пришлось их продавать, чтобы кое-как перебиться».
Так, не торопясь, они дошли до конца улицы. Мариаграция пошла с приятельницей для того, чтобы проверить свои подозрения насчет Лео. Но понемногу веселая толпа, магазины, солнечное утро смягчили ее досаду. Однако, когда на площади она вдруг увидела Лео, который стоял на тротуаре с каким-то незнакомым господином, одетым в черное, и когда Лео поздоровался с ней, не прерывая беседы и почти не глядя в ее сторону, а лишь слегка приподняв шляпу, ее подозрения вспыхнули вновь и стали особенно мучительными.
Она посмотрела на Лизу. «Вчера вечером она была с ним», — подумала Мариаграция. Теперь ей казалось, что ее догадки неопровержимы. Ведь даже если смотреть на Лизу менее предубежденно, чем она, нетрудно заметить, что между Лео и Лизой что-то произошло. Она изучающе глядела на соперницу и находила, что у нее снова появился шарм. И все ее тело словно дышит счастьем. Это видно с первого взгляда. Столь внезапное преображение было явной уликой. Мариаграция была уверена, что Лизу преобразила любовь. И это вызывало у нее неприязнь к сопернице и болезненное любопытство. Достаточно было взглянуть на полное, мягко очерченное лицо, какое часто бывает у блондинок, чтобы понять — Лиза любит и любима. Здесь не может быть никаких сомнений. «Но кем? Конечно же, Лео», — подумала Мариаграция, а услужливо созданные ее воображением непристойные картины лишь разожгли ее ревность.
«Вчера вечером она была с ним», — вновь думала Мариаграция. Подтверждение этому гнусному предательству она находила во влажных глазах Лизы, в ее чувственно вздрагивавших ноздрях. «Как можно любить такую женщину?! — с отвращением, чуть ли не в истерике спрашивала она себя. — Я не могла бы даже дотронуться до нее. Она буквально пышет любовным жаром. Это же похотливое животное, а не женщина!» При мысли о том, что Лео мог ласкать это тело, эту голову, всю эту жаркую, трепещущую плоть, у Мариаграции пальцы невольно сжимались в кулак.
Сейчас их взглядам открывалась длинная, широкая и прямая аллея, которая тянулась между двумя рядами вилл, утопающих в садах, и исчезала где-то в серой дали. Деревья — гигантские платаны — были голыми, воздух — холодным и неподвижным. На тихой аллее прохожих было совсем мало. С шелковистым шорохом по гладкому асфальту почти бесшумно проносились огромные машины, о которых так мечтала Мариаграция,
Сейчас она рассказывала Лизе о своих приготовлениях к бальному вечеру.
— Костюм испанки чудесно гармонирует с моей смуглой кожей, — говорила она. — Знаешь, я заколю волосы большим гребнем. Да, да, андалузским гребнем… Нас пригласили за свой столик Берарди… А ты… ты придешь?
— Я? — сказала Лиза, опустив глаза. — На бал-маскарад? Но у меня нет кавалера.
И умолкла, с нетерпением ожидая ответа приятельницы. Она подумала, что Мариаграция могла бы пригласить ее на бал-маскарад. Она тоже была знакома с семейством Берарди, ну а какую-нибудь маску она бы нашла. На вечере она бы выпила вина, немного повеселилась. А на обратном пути попросила бы Мариаграцию уступить ей Микеле. (Ей нравилось обращаться с ним, как с мальчишкой.) Бал-маскарад закончится поздней ночью, и она уговорила бы Микеле проводить ее домой, всю дорогу острила бы, подшучивала над ним, возбудила бы в нем страстное желание. Взяла бы закрытую машину и велела шоферу потушить свет. Дорога до ее дома долгая, большинство улиц — темные. У них с Микеле будет достаточно времени, чтобы поговорить, помолчать, одним словом, чтобы понять друг друга. У дверей она пригласит Микеле подняться к ней — выпить рюмочку ликера либо чашку чая, прежде чем холодной ночью отправиться к себе домой.
Этот план очень понравился Лизе своей стройностью. Микеле просто не мог не подняться к ней, никак не мог.
И тут Мариаграция заговорила. Она долго обдумывала ответ, но, как все женщины, уверенные в своем остроумии и язвительности, перестаралась — намек ее получился столь тонким, что Лиза его просто не поняла.
— Друзей у тебя предостаточно, — многозначительно сказала она. — Пусть один из них и сводит тебя на бал.
— Мои друзья — вы, — ответила Лиза, которая хотела любой ценой получить приглашение. — Кроме вас, у меня никого нет.
— Спасибо, ты очень любезна.
— Кто вас пригласил? Берарди? Но ведь я с ними знакома… — не сдавалась Лиза. — Мы вместе отдыхали два года тому назад.
— Ах, вот как?!
— Кто же будет сопровождать тебя с Карлой? — наивно спросила Лиза…
— Лео будет сидеть за другим столиком, — отчеканивая каждый слог, ответила Мариаграция. — Нас будут сопровождать Берарди.
«Какое мне дело до Лео!» — хотела ответить ей Лиза.
— Ты думаешь, там будет весело? — нерешительно спросила она.
— Ослепительно весело.
Секунду они молчали.
— Мне бы хотелось пойти на вечер, — небрежно сказала Лиза, глядя прямо перед собой. — Еще и ради того, чтобы повидаться с Берарди… Мы давным-давно не виделись… Пожалуй, больше двух лет.
— А, ну да — с Берарди!
Мариаграция стала нервно постукивать зонтиком о камни тротуара.
— Именно с ними?
— Да, — избегая ее взгляда и словно припоминая что-то важное, ответила Лиза. — Пиппо, Мэри, Фанни… Как они поживают?
— Превосходно… Не волнуйся… Все в полном здравии.
Они снова умолкли. «Что с ней такое стряслось?» — думала Лиза, глядя на порозовевшее лицо приятельницы. Она наконец заметила, что Мариаграция явно нервничает, и поняла, что ей на вечер, увы, не попасть.
«Какой эгоизм! — с горечью подумала она. — Ведь Мариаграция понимает, как мне хочется пойти, но не зовет меня, только чтобы мне досадить». Она была обескуражена. Но все-таки сделала последнюю попытку.
— Должна признаться тебе, Мариаграция, — прошептала она, стараясь придать своим словам как можно больше убедительности, — что мне очень хотелось бы попасть на этот бал-маскарад. Мне неловко тебя беспокоить. Но, может, ты могла бы пригласить и меня за столик Берарди?
В ответ Мариаграция лишь рассмеялась.
— Совсем неплохо придумано! — воскликнула она, захлебываясь едким смехом. — А может, даже — должна?… Благодарю покорно. От всей души благодарю, но подобных услуг я никому не оказываю.
— Какие услуги? — с обидой начала было Лиза, поняв наконец подлинный смысл язвительных намеков приятельницы, но та ее прервала.
— Тебе очень хочется, чтобы я сказала все, без утайки? — спросила она. — Так вот, я все поняла. Ты стремишься на вечер не ради меня или Берарди, а из-за одного человека, который тебя весьма интересует.
— Какое это для тебя имеет значение?
— Верно, — сказала Мариаграция с горечью, покачав головой. — Какое все это может иметь для меня значение? Никакого. Абсолютно никакого. В сущности, ты права. Какое имеет значение, если меня ограбят или убьют? Никакого. Абсолютно никакого.
На миг она умолкла, словно впитывая яд своих подозрений, затем продолжала:
— И все потому, что я добра, слишком добра… Если б я в самом деле раздавила тебя… — Мариаграция показала, как давят ногой невидимого врага. — Ничего подобного бы не случилось.
— Раздавить меня? Меня?! Да в своем ли ты, Мариаграция, уме? Нет, ты определенно рехнулась!
Обе женщины шли по пустынному тротуару, громко переругиваясь. На Мариаграции было серое платье, на Лизе — коричневое. И та и другая кутались в лисьи горжетки: в рыжую горжетку — Лиза, и в серебристую — Мариаграция. Они шли и ссорились. Мимо них проносились сверкающие автомобили, проходили элегантно одетые юные пары. И над всем властвовали два цвета — серый и золотой. Серыми были далекие и близкие фигуры прохожих, тенистые сады за железной оградой, пустынная аллея, платаны; золотым — юное, холодное солнце, еще так недавно скованное суровой зимой. Оно излучало свет и жгло огнем уже истончившиеся сосульки и было улыбчивым и слабым, как выздоравливающий больной младенец, запеленатый в вату, — это золотистое солнце, окутанное голубой ватой февральского неба.
