Кемаль Орхан - Брошенная в бездну
Долго укоряла себя Назан, но постепенно она стала реже вспоминать об умершей и снова целиком отдалась мыслям о сыне. Её скорбь становилась всё глубже, перерастая уже в настоящее помешательство.
Как-то она пошла к ювелиру и попросила выгравировать на внутренней стороне перстня при имени: «Халдун, Мазхар, Назан». Оставаясь одна, Назан обычно снимала перстень, прижимала его к лицу, к глазам и целовала, целовала без конца.
Перстень всегда привлекал внимание людей. Мужчины, с которыми она проводила ночи, спрашивали: «Откуда ты заполучила такой перстень?» А иные полушутя добавляли: «Уж не от самого ли султана досталась тебе эта штуковина?» Назан не отвечала. Что могла она сказать? «Муж купил»? Значит, он был богат, ведь перстень стоил много денег. Но её могли спросить: «Какой муж? Сами?» Однако те, кто бывал у них, знали, что Сами не слишком щедр на подарки. Тогда какой же муж? Стали бы допытываться, и Сами мог бы сказать о Мазхаре. А она не желала, чтобы её запятнанное имя даже упоминалось рядом с именем Мазхар-бея.
К счастью, никто и не думал всерьёз, что у неё на руке настоящий бриллиантовый перстень…
В ту ночь у них собралось особенно много народу. Сами поманил Назан в сторонку и предупредил:
– Если ещё кто-нибудь постучит, смотри не открывай!
Мужчины заперлись в комнатке возле кухни, а Назан было приказано время от времени приносить им кофе.
Поздней ночью один из приятелей Сами – высокий мужчина – вышел в уборную. Назан, дремавшая в углу кухни, не обратила на него внимания. Но, когда он направился к наружной двери и стал отодвигать засов, она вскочила – ведь Сами приказал не отпирать.
– Я за сигаретами, – спокойно сказал верзила, – пропусти, сейчас вернусь. – И вышел на улицу.
Назан не успела задвинуть засов – в дверь ворвался полицейский, за ним другой, третий… Сколько их, десять или больше?.. Держа в руках пистолеты, они кинулись в комнату, где находились Сами и его гости. Но и тех было немало, и все они тоже были вооружены. Грянули выстрелы…
Вся операция продолжалась несколько минут. Полицейским удалось взять верх. Они тут же вынесли печатный станок и пачки новеньких, только что отпечатанных хрустящих банкнот. Преступники были выстроены в ряд и один за другим выведены на улицу. Среди них была и Назан. У дверей толпились любопытные. Прозвучавшие в ночи выстрелы разбудили весь квартал.
Назан была как во сне. Она ничего не понимала. Почему полицейские ворвались в их дом? Откуда появились эти пачки денег?
Их втолкнули в полицейский автомобиль, и он быстро помчался по тихим улицам. Назан вдруг вспомнила, что на террасе осталось много белья, которое она развесила ещё днём, – ведь она обстирывала не только Сами, но и его приятелей, – и очень заволновалась. Она подозревала, что одна из соседок, стиравшая бельё для жильцов их дома, была нечиста на руку. Недавно пропала сорочка Сами. А если ей не удастся рано утром снять бельё, то эта скверная женщина опять что-нибудь украдёт.
За ночь её несколько раз водили на допрос. Она рассказывала всё, что знала о маленькой комнатке, куда ей не разрешалось входить, но не переставала думать о белье. Наступило утро. Если она не снимет бельё до обеда, его наверняка разворуют!
Когда к окошечку камеры, в которой сидела Назан, подошёл полицейский с большими чёрными усами, она спросила:
– Скажите, меня отпустят до обеда?
Полицейский посмотрел на неё. «Вот сумасшедшая!» – словно говорил его взгляд.
– Отпустят! – бросил он насмешливо.
В это время появился другой полицейский.
– Домой торопится! – кивнул в сторону Назан черноусый.
– Вот эта?
– Она самая.
Они медленно пошли по коридору.
– А что она спрашивала?
– Да спросила, отпустят ли её до обеда.
– Ты бы ей ответил: «Непременно отпустят».
– Я так и сказал.
– Дурочкой прикидывается! Скоро, наверно, начнёт сумасшедшей притворяться. А похоже, что она там всем и заправляла.
– Скорей всего. Говорят, она и есть содержательница притона.
– Ишь ты! Всю банду укрывала, а теперь ещё притворяется! Потаскуха!
– Наверно, надеется ускользнуть от следствия.
– Посмотри, что в газете написано.
Полицейский вынул из кармана сложенную в несколько раз газету и протянул её товарищу.
17
В то же утро с тем же номером газеты в руках в дом вбежал Мазхар. Он лишь недавно вышел в самом лучшем расположении духа. Но сейчас его нельзя было узнать. Не замечая встревоженного взгляда Нериман, он почти бегом поднялся по ступенькам лестницы, едва не сбив с ног сына, ворвался в спальню, бросился на кровать и зарыдал. Впервые в жизни он так горько плакал.
Нериман не знала, что и подумать. Войдя в спальню, она увидела валявшуюся на полу газету. Под крупной фотографией на первой полосе огромными буквами было напечатано: «Фальшивомонетчики схвачены с поличным!» Среди группы мужчин была и одна женщина.
Пробегая глазами столбец за столбцом, Нериман почувствовала, что у неё захватывает дух. Она была не в силах произнести ни слова и молча взглянула на мужа. Он весь как-то обмяк, лицо совсем потемнело, губы стали синими.
Мазхар вскочил с кровати и заметался по комнате из угла в угол. Нериман следила за ним тревожным взглядом.
– Я и только я виноват во всём! – кричал он, размахивая руками. Лицо у него стало багровым.
Нериман испугалась:
– Но это судьба! Перст божий!
Мазхар ничего не хотел слушать. Он слишком хорошо знал свою бывшую жену. Ведь она так безвольна, куда толкнут, туда и пойдёт. И как только он мог так поспешно выпроводить её из дому!
Мазхар вспомнил, как много лет назад они жили с Янъялы Нихатом в плохонькой комнатенке на узенькой улочке Сулеймание, где теснились домишки с покосившимися кровлями. Вспомнил юную соседку, которая подметала эту улочку, не замечая влюбленных глаз. Она выглядела такой робкой, такой беспомощной. Для чего же понадобилось ему свести с ума это кроткое создание? Чтобы вышвырнуть потом на улицу? Не ворвись он в жизнь Назан, быть может, она вышла бы замуж за какого-нибудь мелкого торговца или ремесленника, такого же простолюдина, как сама, и не дошла бы до этого кошмара…
– Будь добра, оставь меня одного.
Нериман подумала, как бы её впечатлительный муж в припадке отчаяния не совершил какую-нибудь глупость.
– Я не могу уйти, – твёрдо сказала она.
– Не можешь?
– Лучше я побуду здесь.
Мазхар впервые разозлился на неё:
– «Не могу, побуду, здесь!» Почему ты не хочешь меня понять, Нериман?
– Я всё очень хорошо понимаю, Мазхар. Прошу тебя, дай волю слезам, не стесняйся меня!
В такую тяжёлую минуту лучше всего было бы дать ему выплакаться.
Мазхар снова рухнул на кровать. А Нериман села рядом и прижала к груди его голову, горевшую как в огне.
В окне мелькнул чей-то силуэт. Кто это – служанка Наджие или свекровь? Скорее всего, свекровь – Наджие не осмелилась бы подглядывать. Она хорошо знала: стоит ей ещё раз на чём-нибудь попасться, и её прогонят.
На прошлой неделе свекровь подглядывала в дверь, когда Нериман завела граммофон и обучала свою новую приятельницу Хикмет-ханым бальным танцам. Это заметила не только гостья, но и Наджие.
Нериман вовсе не собиралась брать служанку себе в сообщницы. Особенно после того, как она попалась со своими колдовскими штучками. Но было противно, что Наджие на каждом шагу старается наябедничать на Хаджер-ханым.
Конечно, виновата свекровь! Не далее как вчера Нериман накрыла её в тот самый момент, когда она вышла из комнаты для омовения и начала потихоньку кропить чем-то в углах. Нериман и виду не подала, что заметила. Она и мужу ничего не сказала. Но как ей всё это надоело!
В общем до поры до времени всё оставалось как есть. Однако над Хаджер-ханым уже собирались тучи.
Ничего не подозревая, она опять стояла под окном спальни, пытаясь разглядеть, что там происходит.
«Почему сын вернулся? – размышляла Хаджер-ханым. – И даже на жену не взглянул! Может, началось действие амулетов? Вполне возможно! Мать начальника финансового отдела слов на ветер не бросает – достала целых три амулета, и все заговорённые».
Кто-то кашлянул за её спиной. Она обернулась. У кухонной двери стояла Наджие. Хаджер-ханым отпрянула от окна и попыталась изобразить на лице улыбку. Но служанка была с нею холодна.
– Ума не приложу, почему сегодня Мазхар так быстро возвратился? – непонятно к кому обращаясь, сказала Хаджер-ханым.
– Откуда мне знать? – резко бросила Наджие.
– Надо бы выяснить…
– Так зашли бы и спросили.
– Послушай, Наджие, он мой сын! Девять месяцев носила я его под сердцем…
– А разве другие носят по восемь? – съязвила Наджие.
– Ну, ты уж переходишь все границы…
– Да что я плохого сказала?
– Советую тебе быть повежливее. До сего дня я ещё мать адвоката Мазхар-бея!
– Знаю, ну и что из того?
– Ты обязана оказывать мне такой же почёт, как и молодой хозяйке.
