Любовь Овсянникова - Побег аферистки
— Скажем так: работа для хирурга найдется, как бы вы ни лечились консервативными методами и когда бы сюда ни обратились. Рубцы-то надо убрать! И можно убрать.
— Тогда наше соглашение остается в силе: в ноябре я к вам приеду.
— Хорошо, — врач собрал свои инструменты, посерьезнел. — Сейчас пройдите с Ритой Марковной, нашей старшей медсестрой, по палатам, посмотрите, познакомьтесь с условиями и на ноябрь закажите себе ту, какую облюбуете. Пока есть такая возможность.
Две недели, пролетевшие незаметно, Татьяна использовала не только на оздоровительные цели. Она напряженно взвешивала все шансы и обдумывала свои будущие жизненные шаги. Кажется, она достигла-таки всего, к чему стремилась, и теперь может выбирать, где и как жить, к чему приложить руки, умение и опыт.
Были минуты, когда ей казалось, что в Славгород она больше не вернется, а славгородцы нигде и никогда не найдут человека по имени Татьяна Ивановна Проталина. У нее ведь есть еще один паспорт — на имя Улиты Геннадиевны Омахиной!
В самом деле, разве не из-за господствующего в Славгороде бесхитростного, замкнутого на примитивных хлопотах образа жизни она драпанула в Москву? Из-за этого. Разве не из его маленького, тесного, не всегда порядочного мирка она убежала? Из его. Тогда стоит ли возвращаться? К кому? Зачем?
Но, вспоминая свое прошлое, девушка понимала, что в дальнейшем именно в Славгороде найдет наилучшее, самое полное приложение своих сил. Что-то звало ее туда, притягивало, манило, что-то, с чем она должна была считаться. Слова Эдмонда Германовича о новой миссии, сколь бы они ни были вежливой болтовней с пациенткой, лишь подтвердили ее подсознательные предчувствия, что в ее жизни настал какой-то ответственный, мистически значимый момент. И все случившееся с ней в последнее время: знакомство с погибшей девушкой, авария, выздоровление, — произошло недаром. Ох, недаром! И Григорий, если уж вспоминать о нем, был лишь проводником к тому, что влекло и призывало ее назад, а не целью.
До последнего дня сомнения не оставляли Татьяну, не отступали от нее, не давали ей покоя. Тяжелое это было время, как является тяжелым любой важный выбор из равноценных вариантов. А что и из чего она выбирала? Неизвестно, это были только ощущения. Но она точно знала, что найдет там и что потеряет здесь, в Москве. Терять не хотелось. И она, когда поняла, что именно это ее и страшит, соблазняя остаться в Москве, начала раздумывать, как сделать, чтобы потерянное здесь оказалось находкой там, в Славгороде.
Поэтому после выписки из клиники она утрясла свои московские дела, заказала билет и в урочный день, мужественно распрощавшись со столицей, поехала на Курский вокзал.
Уже в поезде, при этих звуках шумящего за окном ветра, перестука колес на рельсах, в вагонной суете и гомоне, в этой тряске и качаниях на неровностях колеи, ей вспомнилась поездка из Киева в Днепропетровск, задушевные разговоры с подругой и какой-то невероятный душевный накал, владевший тогда ими обеими. Только у каждой из них этот накал был свой, вызван своими причинами. Безусловно, оживающая память воспользовалась тем, что она снова ехала в спальном вагоне, как и тогда, вот и подняла голову.
Хотелось о многом подумать и девушка загрустила. Почему так случается, что ты, едва найдя в жизни что-то дорогое для себя, должна его терять? Такими редкостными являются эти находки, такими необходимыми, и — на тебе! — у тебя их отбирают. А что посылается вместо них? Кто взвешивает шансы, обретенные человеком? Кто оценивает их стоимость, их право воплотиться в жизнь? Кто тасует карты случайности, целесообразности и кто определяет, чему жить, а чему умереть? Врач сказал, что это посылается свыше. Неужели правда? Значит, она получила знак, после которого должна жить очень осторожно, наблюдательно, рассудочно, чтобы не пропустить то, ради чего осталась живой. И что-то исполнить! Потому что вместо утраченного все-таки что-то посылается.
Татьяна очнулась от своей внутренней поглощенности и посмотрела насупротив себя. Там сидела девушка, явно моложе ее, и уже давно откровенно ее рассматривала. Поэтому даже не сразу среагировала, что Татьяна вернулась в реальность, и теперь удивляется, что обратила на себя чье-то внимание. Во взгляде Татьяны читался вопрос, хотя она старалась скрыть его, то и дело посматривая в окно.
— Извините, — откликнулась девушка. — Вы были так живописно поглощены какими-то раздумьями, и спустя мгновение так классно те раздумья от себя отогнали, что я удивилась.
— Не обращайте внимания, — отмахнулась Татьяна. — Сегодня не я одна имею такой поглощенный вид.
Девушка засмеялась. И вдруг ее только что угасшие глаза, казавшиеся маленькими, бесцветными и острыми, наполнились ширью приволий, тайной сумрачностью леса и теплынью лета. В них заискрилось не любопытство, нет, — желание найти ответ на что-то тревожное, небезразличное для души.
— Знаете, — осторожно начала девушка, чтобы не нарваться на еще одну пустую фразу, — пусть я молодая, но увидела и оценила несоответствие вашего возраста не столько слишком зрелому чувству долга, какое красноречиво присутствует в вас, сколько умению справляться с ним. Так ревностно ощущать ответственность и нести свой крест умеют седые старики и мудрые бабушки, а не молодые женщины. Это бросается в глаза. Ведь для таких противоречий нужен опыт. Я так не умею.
— У вас проблемы? — умело отклонила Татьяна разговор от себя.
Девушка хмыкнула.
— Напоролась на безответную любовь к женатому. Вот еду домой и жизни не рада. Что вы на это скажете?
Татьяна прекратила отчуждаться и посмотрела на соседку с большей приязнью.
— Как тебя зовут?
— Нина.
— А меня Татьяна. Так вот, Нина, все зависит от тебя.
— Каким образом?
— Я недавно открыла для себя истину, что человеком может называться лишь тот, кто умеет побеждать собственные желания, отвечать отказом себе, когда это надо.
— А когда это надо? Кто это определяет? — дерзко подняла остренький подбородок Нина, с явным намерением и в дальнейшем лелеять в себе порок.
— Только человеческая мораль.
— О! А как же «запрещенный плод сладок»? Этого еще никто не отменял, а дети и молодежь любят сладенькое, конфетки, например?
Татьяна улыбнулась — такие ловушки уже были ей не страшны.
— Думаю, ты не хуже меня знаешь, что в этой фразе — «запрещенный плод сладок» — речь идет о темной стороне нашей натуры, о недостатках психики, из-за которых человека привлекает самое запрещенное и недоступное. О недостатках! — Татьяна азартно подняла указательный палец левой руки, подчеркивая сказанное; правой рукой, опершейся на столик, она поддерживала голову. — И ты сейчас откровенно лукавишь, прикрывая ею несовершенство собственной воли. Конечно, легче давать поблажку прихотям, чем закаливать в себе дух. Заметь, примитивные прихоти всегда касаются физической природы человека — живота и гениталий, — экспрессивно продолжала Татьяна. — А того, кто распространил эту преступную фразу без сопровождающих объяснений, я не знаю, кому она принадлежит, надо осудить и забыть как растлителя желторотиков.
— Это слова из стихов римского поэта Овидия, — сказала Нина и прибавила: — Публия Овидия Назона, жившего на изломе старой и новой эр. Мудрый был человек.
Татьяна пристально посмотрела на собеседницу и покачала головой.
— Мы такие начитанные и при этом не умеем руководить собственными эмоциями? — в ее голосе явным образом слышалась ирония, смешанная с завистью к чужой эрудиции. — Его мудрость преступна, если от нее в обиходе осталось только то, что несчастными невеждами, а таких, к сожалению, больше, воспринимается как установка к действию.
— Татьяна, ты экстремистка?
— Думаю, больше да, чем нет.
— А я думаю, если говорить о любви, что каждому человеку дан или талант любить, или дар быть любимой. Что-то одно, понимаешь?
— Понимаю.
— Смотри, — девушка потерла лоб, затем протянула руку к Татьяне, — как лаконично звучит: «Талант любить или дар быть любимой». Любить — это же глагол? Выходит, любить — это производить действие, это активное начало в человеке, порождающее возвышенный непокой и поиск, приводящее к акту творения, приращения материального или духовного достояния. И это достояние остается жить вне времени, переходя к потомкам. Это живопись, музыка, архитектура, научно-технические изобретения, это всегда что-то полезное и прекрасное. В то время как быть любимым — это дар. А дар — просто предмет. В данном случае он не материального свойства, это добрые чувства другого человека, переданные во владение любимому. Быть любимым — значит, принимать это исключительное отношение от дарителя, располагать им. В конце концов, это примитивное потребительство. Быть любимым стыдно!
